Материалы по НЛП. Полезные статьи. Опции

[Александр Вакуров]

Полезные статьи по теме НЛП

С подсознанием на «ты» Практика использования самогипноза

Дано известно, что опытный гипнотизер может ввести человека в особое состояние – гипнотический транс – за несколько минут. По мнению психологов, транс значительно усиливает способности тела и разума. Можно приобрести временную нечувствительность к боли, вспомнить в деталях события многолетней давности, изменить свои постоянные привычки или просто испытать ощущение беспричинной радости, расслабиться и полностью отдохнуть всего за несколько минут.

Источник этих новых возможностей – наше подсознание. Если вы когда-то, хоть на короткое время, испытывали сильную радость, ощущение уверенности в себе или чувство приятного расслабления, то гипнотизер лишь помогает вам вызвать этот момент из подсознания и пережить его вновь.

Но состояние гипнотического транса вы можете достигнуть и самостоятельно. Например, при помощи аутогенной тренировки, техники медитации или молитвы. В НЛП принято считать, что сознание человека связывают с внешним миром три системы восприятия: зрительная (визуальная), аудиальная (слуховая) и кинестетическая (это ощущение тела, а также вкус и запах). Именно на этом подходе основана техника «самонаведения» транса, рекомендуемая Ричардом Бэндлером.

Сядьте удобно в спокойном месте и найдите какой-нибудь предмет, на который можно смотреть не напрягаясь, например, подвеску люстры, отражающую свет. Сосредоточьте взгляд на стекле и произнесите вслух или про себя – как вам удобнее – три предложения, относящиеся к зрительным впечатлениям, то есть описывающие то, что в видите здесь и сейчас, например: «Я вижу мерцание света на гранях… Я вижу кисти своих рук, лежащие на коленях…Я вижу свое отражение…» Произносить слова нужно спокойно и внимательно, ощущая физически образ, который вы описываете.

Затем проделайте то же, отыскав три слуховых восприятия. Например: «Я слышу слабый шум вентилятора… Я слышу тиканье часов…» и т. д.

После этого выскажите три предложения, относящиеся к ощущениям тела (они могут быть связаны и с ощущениями вкус и запаха). Например: «Я чувствую, как подошвы ног плотно стоят на полу… Я чувствую тепло в своих переплетенных пальцах…» Или любые другие.

Затем, сохранив позу, повторите тот же цикл, но произнесите на этот раз по одному предложению об ощущениях в визуальной, аудиальной и кинестетической системах. Описывая ваши впечатления и одновременно переживая их здесь и сейчас, вы как бы устанавливаете обратную связь и погружаетесь все глубже в свой внутренний мир. Поэтому даже начинающие уже в середине упражнения чувствуют, что глаза слипаются (не следует этому сопротивляться), и вы воспринимаете окружающее уже по памяти. Это – признак состояния транса. Вы получили как бы внутренний экран, на котором впоследствии можете просмотреть то, о чем попросите подсознание.

Далее определите, какая рука вам кажется легче и выскажите предположение, что эта рука будет становиться все легче и легче, непроизвольно медленно поднимаясь, касаться лица. При этом можете представить себе, например. Воздушный шарик, привязанный к руке и тянущий ее вверх, или любой другой вспомогательный образ (описываемый слуховыми, зрительными или кинестетическими ощущениями). В момент касания лица вы погружаетесь в глубокий транс.

Важно понять и практически в этом убедиться, что вы можете создавать образы, имеющие власть над вами самими.

Если вам неудобна описанная последовательность восприятий – начните со слуховых или кинестетических, но сначала попробуйте первоначальный вариант. Некоторые, возможно, заметят, что после того, как упражнение проделано около шести раз, уже достаточно просто сказать: «Итак, я представляю себе, что погружаюсь в это состояние», - и вы уже окажитесь в нем. Со временем погружение в состояние транса станет почти мгновенным.

Теперь перейдем к тому, как можно использовать это состояние. Само по себе пребывание в трансе даже в течение нескольких минут дает возможность отдохнуть, полностью отключившись от всех забот. Перед тем, как приступить к упражнению, вы, например, можете сказать: «Я хотел бы, подсознание, чтобы ты разбудило меня через 15 минут, и чтобы, проснувшись, я чувствовал себя бодрым и обновленным».

В нашем теле есть надежный счетчик времени и, если мы себе задаем время выхода из самогипноза, это происходит довольно точно. Если же вы забудете перед занятием дать инструкцию подсознанию, то просто погрузитесь в глубокий освежающий сон на несколько часов.

Но отдых и релаксация – это не самое полезное, что может дать состояние транса. Сам доктор Бэндлер многие годы использовал его для развития своей личности и овладения новыми навыками. Освоив метод «самонаведения» транса, вы тоже можете перейти к той работе над собой, которую Ричард Бэндлер называет «процессом создания нового поведения».

Если вы хотите изменить свое поведение в какой-либо ситуации, часто складывающейся на работе, в семье или где-нибудь еще, выберите для себя модель – из тех людей, кого вы уважаете, которыми вы восхищаетесь в каком-то отношении. Совсем не обязательно, чтобы вам нравилось в этом человеке все, - задача «взять» у него только поведение в конкретной, значимой для вас ситуации, и перенести его в свою жизнь. Удастся так повести себя раз, другой – и навык закрепится. Потом вы будете с улыбкой вспоминать о своей прежней растерянности перед аудиторией, ненужных вспышках гнева в семейном споре или о чем-то еще, что недавно так мешало вам.

Итак, вы выбрали человека, у которого хотите научиться вести себя так, как вам хотелось бы. Теперь используйте инструкции, подобные тем, что и в предыдущем упражнении. Вспомните ситуацию, в которой поведение «модели» было таким, какому вам хочется научиться. Разделите свою дальнейшую работу на три этапа. Сначала вы должны просто увидеть и услышать все, что происходило в этой ситуации. На втором этапе попросите подсознание совместить ваш собственный образ, включая, например, голос, с образом и голосом «модели», как бы заменить себя ею. Например, вы можете увидеть на внутреннем экране, как вы приближаетесь и сливаетесь с ней. Вы начинаете видеть и слышать себя в поведении «модели». На третьем этапе вы должны проникнуть внутрь образа, созданного на втором этапе: пережить все ощущения, свойственные новому поведению, и воспринять всю ситуацию с новой – внутренней - точки зрения.

Можно проходить по одному этапу в занятие и сделать потом одно – объединяющее все, или пройти три этапа сразу в одном занятии – как вам удобно.

Если вам удастся успешно «вжиться» в новый образ, попросите подсознание проявить приобретенный навык, создав мысленно ситуацию, в которой вам хотелось бы его использовать. Действуя таким образом, постепенно вы сможете пройти все «слабые места» в отношениях с окружающими. Начинать, конечно, нужно с простых форм поведения. Например: «Я хочу научиться улыбаться в неприятных для себя ситуациях…»

Если вы будете заниматься часто, то научитесь к тому же быстро анализировать поведение любого человека, а также свое собственное – это поможет вам лучше понять, что в нем следует изменить.

Сам доктор Бэндлер научился проводить цикл изменения поведения всего за одну минуту, что, по его словам, очень помогло в профессиональной деятельности.

А. Гришин «Путь к себе», №19, 1991 год

[Александр Вакуров]

Владиславова Надежда: РУССКОЕ БОЕВОЕ НЛП В ЧЕЧНЕ

Об опыте подготовки гражданских специалистов
и работы с клиентами на войне и в послевоенный период
С 1995 года на территории Чечни и Ингушетии была открыта миссия Международной гуманитарной организации "Врачи Мира" по психологической реабилитации мирного населения, пострадавшего от войны. Эта миссия существует и сейчас, но уже без иностранных специалистов и без русских: в данный момент работают только чеченцы. Одной из главных задач миссии была профессиональная поддержка местных психиатрических структур, в том числе проведение обучающих семинаров для врачей. Понятно, что приезжие специалисты не могут оказать психологическую помощь всему мирному населению республики, а своих психиатров и психологов в Чечне и Ингушетии крайне мало, буквально единицы. Французские психиатры читали лекции по пост-травматическому синдрому, французские психологи проводили занятия по психоанализу. Именно в рамках этой программы я, единственный в миссии русский психолог, проводила обучающие семинары по нейро-лингвистическому программированию (НЛП).

Правда, французы, приверженцы классической психотерапии, не знали, что такое НЛП. Им просто было известно, что я владею какими-то техниками, которые позволяют быстро оказывать реальную помощь людям, перенесшим травмы. Наверное, поэтому было решено обучить таким техникам и местных врачей. Я проводила классические обучающие семинары "НЛП - практик" для медиков с 9.00 до 15.00. Потом в больницу приходили пациенты, которым требовалось срочная психотерапевтическая помощь, и велась работа с ними.

Местные врачи, естественно, были травмированы в первую очередь сами, поэтому уже в процессе работы в парах во время семинара они получали помощь в решении проблем, типичных для того времени и места. Через какое-то время самые "продвинутые" участники семинара начинали работать с пациентами в присутствии супервизора. А чуть позже некоторых из них уже можно было взять в отдаленные горные села, где после бомбежек людям требовалась помощь.

Вопрос: А чем занимались психоаналитики?

Ответ: Читали лекции по психоанализу. Мне трудно сказать, могло ли это быть реальным обучением. Однако людям во время войны важно само присутствие кого-то из приезжих специалистов, да и просто пришельцев из мирной жизни, зачем-то пожаловавших к ним, когда другие бегут. Во время войны, как известно, в самом тяжелом положении оказываются мирные жители: кругом обстрелы, бомбежки, а уйти им некуда. Они начинают себя чувствовать изолированными от всего остального мира, кому-то начинает казаться, что даже Бог отвернулся от них. И поэтому чрезвычайно значим сам факт того, что к ним приезжают, чтобы помочь.

Местным врачам, конечно, рассказывали на лекциях, что такое пост-травматический синдром в рамках психиатрии и психоанализа, как его распознать, как долго надо с ним работать, какие психотропные препараты можно применять. Но практическую полезность этого обучения я бы уместила в телеграмму: "Посттравматический синдром существует. Есть ДСМ-3".

Слушатели иногда, конечно, пытались подойти к лекторам по психоанализу и попросить конкретной помощи, но им на это отвечали, что в задачи миссии не входит работа с населением. Первое время я наивно пыталась поделиться с этими специалистами своим опытом, но они честно отвечали, что больше сильны в теории.

У меня была возможность сравнить действенность практической работы психиатров, психологов-теоретиков и специалистов НЛП на той войне. В рамках НЛП на территории Чечни также работала московская гуманитарная организация "Сострадание" под руководством врача и психолога Марины Берковской. У нее к тому времени уже был за спиной Карабах. Это были великолепные люди, профессионалы своего дела. Они предпочитали не проводить семинары, а на деле прорабатывать психические травмы как можно у большего числа людей.

Психиатры лечили психотропами. В основном в ход шли диазепам и валеум. Для детей - детский валеум.

Вопрос: Были ли негативные эффекты от таблеток?

Ответ: Никаких. В миссии работали специалисты. Они прописывают лекарство, человек тормозится, становится более спокойным, более вялым, у него улучшается сон. Я не наблюдала негативных эффектов, но споры с психиатрами периодически возникали. Они с трудом верили, что пациенту можно помочь без таблеток, а я считала, что чаще всего можно было бы обойтись без них, применяя техники НЛП.

Как известно, человек восстанавливается намного скорее, если приписывает выздоровление внутренним причинам, а не лекарствам. Например, если курильщик прекратил курить сам по себе, а не от действия таблеток, то у него гораздо больше шансов не закурить опять. То же самое и с любой другой болезнью: эффект несравненно сильнее, адаптация быстрее и результат стабильнее, если выздоровление приписано внутренним причинам, а не воздействию извне. Психиатры с их психотропами невольно лишают пациента такой возможности.

Одним из важнейших условий адаптации после психической травмы является обретение чувства контроля над будущим, реального или иллюзорного контроля - абсолютно неважно.

Во время войны чувство контроля над будущим у человека пропадает. Он лишается также мифа о своей защищенности. Они развеивается, когда рядом кого-нибудь убьют, особенно из родственников, друзей. Кошмар вокруг не прекращается, и сам человек ощущает себя просто игрушкой в руках неведомого рока.

Во время семинара по НЛП в Шатое, когда мы с врачами в конце курса "НЛП-практик" проходили "линию времени", удалось выявить некоторые ее особенности у травмированных людей. Последняя, самая сильная бомбежка обрушилась на эти места за полгода до семинара. Остальные были уже не такие страшные - проходили стороной, и жертв таких многочисленных, как тогда, уже не было. А за полгода до этого погибло очень много людей. Так, один из врачей, участников семинара, в одночасье лишился матери, брата и отца. Что же при этом происходит с "линией времени"?

На "линии прошлого", там, где по срокам как раз должна была бы быть бомбежка, возникает что-то типа тумана или серого дыма, темного леса или просто темноты - доступ к прошлому, соответственно, перекрыт этим заслоном. Получается, что человек метафорически оторван от своего прошлого опыта, который получил больше, чем полгода назад, и не имеет к нему доступа. Позитивное намерение бессознательного очевидно: "Не хочу снова видеть того, что случилось полгода назад". Травматическое событие столь значимо, что перекрывает и весь остальной былой опыт.

На "линии будущего" приблизительно через месяц идет либо обрыв, либо она резко задирается вверх. То есть дальше, чем на месяц вперед человек планировать свою жизнь не может. И вот он оказывается в этом ограниченном отрезке времени, абсолютно вырванном из контекста, где нет опоры ни на будущее, ни на прошлое. Материал, из которого были "сделаны" такие "линии времени", - крошащийся пенопласт, мятая бумага, дорожка из пепла, сгустки дыма, ниточка пунктиром.

В процессе коррекционной работы с "линией времени" никаких прямых указаний не давалось. После наведения легкого транса и постановки ресурсного якоря бессознательному клиента предлагалось легко, естественно и приятно для себя примерить новые варианты "линии времени" и, если какой-нибудь из них будет устраивать больше, начинать им пользоваться прямо сейчас. Так мы работали с формой, направлением, масштабом, логическим уровнем в теле, цветом и материалом "линии".

И с ней происходило то, что должно было произойти. В результате мягкой корректировки "линия" вновь становилась планируемой, опять открывался доступ к прошлому, в нее можно было вставлять желаемые события. Понятно, что автоматически преобразовывался и материал - в шелковую ленту, канат, гибкую веточку и т.д., то есть он становился более реальным и жизнеспособным, чем до корректировки.

После корректировки "линии времени" состояние пациента заметно менялось. До начала работы симптоматичной была пассивность, т.к. ответственность за свою собственную жизнь переносился на злой рок, на нечто вовне: "Я буду жить, если война кончится, а она, по-моему, никогда не кончится, этот кошмар никогда не прекратится. За что?" После корректировки появляются уже фразы такого типа: "Когда война кончится, я сделаю то-то и то-то". То есть война становится уже проходным этапом. Или: "Ну, не может же это вечно продолжаться… Вот кончится война, ребенок поступит в школу… Я отправлю племянницу в Грозный… Корову куплю…" Человек начинает реально планировать свои действия в будущем. А раз он способен планировать, то в нем вновь пробуждается активность. Очень важно, что при этом восстанавливается связь и с прошлым. Ведь именно прошлое, особенно детство, наполнено самыми мощными ресурсами психики. Вновь получив доступ к значимым воспоминаниям, человек возвращает себе целостное восприятие жизни.

Я только что рассказала о корректировке "линии времени". Но выйти на нее напрямую редко удается в военных условиях. Специалистам по НЛП известно, как долго и тягостно выявляется индивидуальная репрезентация времени. Когда человек приходит к тебе, спасаясь от горя или навязчивых образов, было бы глупо просить его представить себе, как он чистил зубы вчера и год назад. Приходится работать короче.

Вообще во время войны, как правило, наиболее действенны самые простые техники: взмах, шестишаговый рефрейминг, наложение якорей, выход в третью позицию, генератор нового поведения, субмодальная работа с ощущениями и т.д. В любом случае, правда, нужно ставить штук пять якорей, они могут пригодиться. Калибровка и раппорт должны быть особенно качественными, "ювелирными", т.к. в селах женщины и детишки практически не понимают русского языка и общаться с ними приходилось в основном инфинитивами и междометиями.

В целом же НЛП необычайно эффективно при работе с психическими травмами военного и ближайшего послевоенного периода. Когда симптом еще не успел обрасти позитивными намерениями, техники срабатывают практически мгновенно.

Вопрос: Как меняется поведение человека?

Ответ: Прежде всего, он становится просто спокойнее, и поэтому в критической ситуации способен реагировать адекватно. Известно метафорическое сравнение психики с поверхностью озера: когда озеро спокойно, оно способно верно отражать реальность. Если же на озере волны, то реальность отражается уже искаженно, и, понятно, что реакция на нее тоже не может быть адекватной. Я любила вставлять эту метафору, когда человек был в трансе, конечно, без этих страшных слов про "адекватность". Оказалось полезным также давать установку, опять же в трансе, что, чем лучше он расслабится, тем лучше он мобилизуется в нужный момент, как кошка, которая…и т.д. Хорошо работает установка "Чем спокойнее ты будешь, тем больше шансов у тебя выжить и помочь выжить твоим близким". А ведь так оно и есть.

По мере приобретения большего спокойствия исчезают кошмары, восстанавливается нормальный сон, у детишек прекращается энурез. Уходит изматывающее чувство тревожности, лишающее сна и аппетита.

В самом начале работы на войне для меня остро встал этический вопрос: мы меняем субъективную реальность пациента, но объективная ситуация вокруг при этом не меняется, война не становится более доброй, у нее не меняется лицо, пули остаются пулями и бомбы - бомбами. Лично я находила себе оправдание в том, что человеку таким образом дается возможность передохнуть и восстановиться до следующей критической ситуации. Известно: нормальная крыса, брошенная в воду, тонет через 24 часа, а крыса, которую перед этим били током, тонет через несколько минут. У спокойного, уравновешенного организма шансов выжить намного больше, чем у истерзанного кошмарами и бессонницей.

Тем более приятной неожиданностью стало открытие, что, если меняется субъективная реальность человека, реально меняется и его объективная жизнь, даже когда ситуация вокруг, казалось бы, остается неизменной. Но подробнее на этом я остановлюсь позднее.

Несмотря на безграничные возможности НЛП в плане разнообразия техник, которые уже существуют, несмотря на возможность изобретать новые, все же основным условием успешной работы, как я уже говорила, являются филигранные калибровка и раппорт. Даже одного этого часто бывает вполне достаточно для позитивных изменений. Человек по своей природе экзистенциально одинок, и если он видит свое отражение рядом, то для бессознательного это послание: "Есть кто-то такой же, как я, и он меня понимает". И уже от одного этого ему становится гораздо легче.

Дыхательный раппорт сам по себе тоже способен творить чудеса. Так, иногда истерическая слепота снималась исключительно калибровкой и раппортом, оставалось только давать команды типа: "Смотри на свою руку и внимательно следи, что происходит с твоими глазами…". Всего у меня было четыре случая истерической слепоты: два в довольно слабой форме: песок, туман перед глазами, - два других посложнее. В последних случаях глаза застилал "черный туман", они практически не видели.

С одной женщиной мы сначала просто какое-то время сидели в раппорте. Затем за ее плечом было помещено большое мощное солнце, но пока закрытое шторками. При заранее установленном ресурсном якоре женщине было предложено подумать, что там, у противоположной стены находится картинка с бомбежкой, после которой пациентка и стала слепнуть. Итак, шторки задернуты. Держа ресурсный якорь, я говорю: "Бомбежка - это там, впереди, далеко-далеко, а мы с тобой пока здесь и от нее отделены. И сейчас я скажу тебе "раз-два-три!", и на слове "три" шторки раздвинутся, и свет пойдет туда мощнейшим потоком, а ты в это время будешь внимательно следить за тем, что происходит". Так мы и делаем. Свет идет на страшную картинку. "Еще свети, еще свети…". При этом, естественно, я активно "помогаю" свету рукой идти в нужном направлении. Через двадцать минут зрение восстановилось.

Со второй женщиной примерно с такими же симптомами получилось еще интереснее. В ее случае, безусловно, помог тот факт, что она была уже подготовленной слухами о "чуде" с предыдущей пациенткой. Мы с ней какое-то время молча посидели в глубоком раппорте, потом перед ее лицом я поставила ее же руку и велела тщательно ощупать, буквально каждую впадинку, каждую выемку и морщинку, думая о том, как эта рука выглядит. "Теперь смотри на руку… внимательнее…еще внимательнее… и следи, что происходит с глазами…" Минут через десять женщина сказала: "Правый глаз уже видит" - "Хорошо, умница, теперь внимательно следи, что происходит с левым глазом". Еще через какое-то небольшое время левый глаз тоже стал видеть.

Кстати, в этих двух случаях слепота наблюдалась и прогрессировала в течение года. То есть она наступила не сразу, просто зрение ухудшалось и ухудшалось, окулисты пытались лечить глаза какими-то мазями, но ничего не помогало. При помощи НЛП женщинам удалось помочь за один сеанс. Стабильность результата наблюдалась год, дальше - не знаю.

Говоря об особенностях НЛП на войне, неизбежно приходится затронуть тему личности психолога. Существует ряд условий, которые необходимо соблюдать.

Первое из них - нахождение на месте: таким образом мы исключаем отношение типа "тебя там не было, тебе этого не понять". Устраняется переживание пациентом собственной исключительности. Психолог находится там же, где и его клиент, подвергается точно такой же опасности и точно так же хочет жить.

Второе условие - полнейшее спокойствие в любых обстоятельствах. Причем речь здесь идет не о тщательно скрываемом страхе, но об истинном спокойствии, которое сравнимо разве что с состоянием, необходимом беременной женщине, - ведь если спокойствие показное, это неизбежно отразиться на плоде.

На войне часто наблюдается "синдром героя", например, когда на место приезжает из Европы кто-то из начальства или координатор какой-нибудь гуманитарной организации. Он просто обязан вернуться назад немытым, небритым и "с затаенною болью в глазах". Ему очень хочется показать, что он был на войне и много пережил за эти два-три дня. Только вот беда: тот, кто действительно там живет, знает, что всегда можно найти возможность побриться, причесаться и помыть ботинки, хоть в луже. Кстати, местные жители - независимо от их положения и состояния - очень следят за собой, чтобы выглядеть прилично: это своеобразный кодекс чести. Если теоретически возможность попасть под обстрел или бомбежку у сотрудников гуманитарных организаций достаточно велика, то это вовсе не означает, что в такие переделки приходится попадать часто.

Война - это просто способ существования со своими правилами, которые лучше соблюдать, чтобы выжить. Комендантский час - да, не стоит выходить в это время без крайней необходимости, потому что любой попавшийся на дороге БТР не будет разбираться, кто ты есть, а имеет право сразу в тебя выстрелить. Если предстоит какая-то дальняя поездка, и при этом стоит ясная погода - лучше подождать облаков, чтобы в тебя прицельно не попали по ошибке с воздуха. Через блокпосты целесообразнее проезжать с утра, когда солдаты еще не напились, и, правда, смурные, но легче пропустят. Ну и по возможности нужно следить за шальными пулями, хотя в основном они летают выше головы.

Это конкретный способ существования, к которому привыкаешь. Ведь жизнь продолжается. Бабушки возобновляют торговлю кока-колой чуть ли не через полчаса после бомбежки. Если пуля невдалеке попала в стенку - это не повод, чтобы они прекратили торговать и ушли. Военная реальность - это в любом случае абсурд. И к ней надо относиться спокойно, вернее, не "надо", а это просто профессиональный долг. Иначе никакие методы и техники не помогут. Не дай Бог психотерапевту хоть чуть-чуть дернуться на звук выстрела или мины (а такое случалось) - и ни о какой дальнейшей работе с клиентом и его знакомыми уже не может быть и речи.

Почему я об этом говорю? Потому что психолог или врач может быть великолепным специалистом в мирных условиях, успешно оказывающим помощь клиентам в их семейных, производственных и сексуальных проблемах, но на войне ему появляться категорически противопоказано. Такие случаи бывали. У меня вызывали огромное уважение люди, просто и откровенно говорящие: "Я боюсь и мне лучше вернуться домой". Для таких слов тоже нужно немало мужества. Гораздо хуже, когда он боится, но не хочет уезжать по честолюбивым или карьерным причинам, находя при этом различные предлоги для того, чтобы не предпринимать ту или иную поездку, чтобы выдумать себе работу подальше от опасных зон.

Отправляясь в зону военных действий, человек обязан реально оценить свои возможности. Клиенту мы даем иллюзию контроля над будущим, над ситуацией, иллюзию своей возможности воздействовать на ситуацию, в результате чего меняется его поведение. Но такая внутренняя позиция и у самого психотерапевта должна быть чрезвычайно сильна. Здесь, скорее, идет речь об особенностях нервной системы, которые позволяют работать в экстремальных условиях. Известно, например, что если спокоен терапевт, то спокоен и его клиент. Ресурсным якорем, который необходим в начале любой работы, может послужить просто полуобъятие клиента. Если же специалист трясется, его руки потные и холодные, вряд ли его якорь будет ресурсным.

Отношения психолога и клиента близки к модели отношений матери и ребенка. Известно, что, работая с травмированным ребенком, необходимо также поработать с его мамой, если она есть. Встречались села, которые были задеты бомбежками только краешком, и человеческих жертв там не было. Но ребенок из такого села мог оказаться более травмированным, чем беспризорник (приходилось работать и в детских домах), ставший непосредственным участником драматических событий и видевший изуродованные трупы. Почему? Потому что мама привыкла рвать на себе волосы и голосить. И противоположный пример: женщина вывела двоих малолетних детей из-под обстрела спокойно и по-деловому. Малыши после этого были абсолютно уравновешены. То, что творилось тогда вокруг них, они восприняли скорее как интересное приключение, лично им ничем не угрожавшее. То есть восприятие ребенком событий почти полностью идет через призму поведения матери.

Психолог и клиент находятся в таком же тончайшем раппорте. Клиент невольно начинает воспринимать события через призму невербального отношения к ним психолога. И чем тот спокойнее (а его спокойствие, безусловно, должно опираться на его личную веру), чем глубже он верит, что все есть и будет хорошо, тем больше у него шансов оказать клиенту эффективную помощь.

Иногда случалось работать с совсем маленькими детишками, лет четырех, которые к тому же почти не понимали русского языка. С ними приходилось, идя от калибровки, пользоваться ресурсами, находящимися непосредственно вокруг: "А ну-ка, посмотри в окошечко, видишь, какое ласковое доброе солнышко, а? (дальше шепотом) Как хорошо…" - Оп! заякорили состояние. "А откуда тебе бывает страшно? (откалибровали направление взгляда) Ах, вот откуда! Давай мы это отодвинем подальше-подальше-подальше…(помогаем руками). А теперь берем из окна солнышко (делаем хватательные движения пальцами) и отправляем его туда, где было страшно. Вот так…так…". И по невербальным признакам видно, какие с ребеночком идут изменения. Даже практически без языка можно работать, применяя совершенно элементарные техники.

У детей часто травматическое событие закодировано в аудиальной системе. Тогда эффективен аудиальный "взмах".

Например, девочку восьми лет постоянно преследует звук самолета. Взрослые - родители и врачи - уже успели изрядно намучать ее, убеждая, что все это ей кажется, но для девочки это реальность. Она плачет: "Получается, я сумасшедшая, раз мне все это кажется?" Понятно, что здесь первым делом надо ребенка успокоить, сказав: "Конечно, это тебе не кажется. Просто твои ушки стали гораздо лучше слышать и теперь улавливают звук, который где-то очень-очень далеко. Поблагодари же скорее за это свои ушки". Девочка сразу же успокаивается, значит 80% работы уже сделано: контакт с симптомом найден. А дальше ей говоришь: "Ведь у тебя есть любимая мелодия, правда? Давай-ка ее послушаем". Она начинает слушать и говорит: "Звук самолета все равно есть". "Конечно, есть. Поблагодари его за то, что он есть, мы с ним еще обязательно пообщаемся, а сейчас попроси его подождать только одну секундочку, а потом пусть опять возвращается". По калибровке отслеживаем ту секундочку, когда девочка слышит только мелодию и мгновенно ловим этот момент на якорь.

- Ой, не слышу самолета…
- Конечно, не слышишь. А сейчас - слышишь (отпускаю якорь).
- Слышу…
- А сейчас - опять не слышишь (возобновляю якорь).
- Не слышу…
- А теперь - опять слышишь, а теперь - опять не слышишь, а теперь…и т.д.

Якорь то отпускается, то возобновляется, и девочка, соответственно, то слышит звук, то не слышит. Она вдруг понимает, что с этим звуком можно играть, он ей уже не страшен, он стал партнером по игре, девочка смеется. Дальше ей говорим: "А теперь мы познакомим твою любимую мелодию с этим звуком. Сейчас, пока я тебе объясняю, ничего не делай, но как только я скажу "раз-два-ТРИ!" - мелодия станет громкой-громкой и полетит туда, к тому звуку, обнимет его, закроет, познакомится с ним". Делаем это. На счет "три" я, естественно, возобновляю якорь.

- Ну-ка, вернись сюда. Как там поживает наш звук? Послушай-ка его.
- Он что-то далеко, и его плохо слышно.
- Да что ты говоришь! А ну-ка, давай его тогда догоним и еще раз обнимем. Раз-два-ТРИ -полетели!.. Ну, как он?
- А его нет…
- Нет? Значит, он отправился куда-то путешествовать далеко-далеко. Давай пожелаем ему счастливого пути…

Мы не ссоримся с симптомом, мы с ним обращаемся очень нежно и ласково, мы его приручаем, а затем с ним работаем. В конце необходима экологическая проверка - слышит ли ребенок реальный звук самолета? Вскоре пролетает самолет, девочка его слышит, значит все в порядке, и этого ребенка можно отпускать.

Это был пример аудиального "взмаха", один из возможных вариантов техники "взмах", только перенесенный в аудиальную систему. И вся сессия, естественно, строится на рефрейминге. Рефрейминг перед началом сессии, рефрейминг в ее начале, по ходу и в конце. И не только в этой работе, а во всех. Так, мальчикам прежде всего приходилось "напоминать", что самая большая смелость - это честно сказать, чего ты боишься. После этого они сразу же "смелели" и выкладывали свои страхи начистоту.

Совершенно необходимо сочетание техник с сохранением чувства реальности. Как-то раз мы с малышом на лавочке в чудесном садике работали с боязнью чистого голубого неба. Но когда страх прошел, над нашей головой пролетела шальная пуля и сбила ветку на яблоне. Прошла она выше нас сантиметров на 30-50. Такое нередко случается, но надо как-то реагировать. Говорю ему: "Видишь, как удачно пулька пролетела, видишь, как веточку высоко сбила?" - "Вижу" - "Здорово. А если бы пулька пролетела ниже, что бы мы с тобой сделали?" - "А ты не знаешь?" - "Нет, покажи". Он показывает, и мы с ним начинаем ползти, и ползем, ползем, ползем в укрытие. Таким образом мальчик безболезненно для себя проигрывает возможную в будущем опасную ситуацию, реагируя на нее спокойно и адекватно.

Или у ребенка наблюдается агрессивность: колотит двухлетнюю сестренку, на маму может руку поднять, хотя в чеченском менталитете это совершенно недопустимо. Когда ко мне в первый раз обратились с таким случаем, в голове всплыла фраза из учебника психиатрии о том, что если у ребенка гиперактивность с дефицитом внимания, значит у него проблемы с тормозными функциями. Это дало идею развить тормозные функции метафорически. Мальчику дается метафора машинки - у нее пять скоростей, газ и тормоз. У меня - другая метафорическая машина. Ребенку предлагается играть: сначала будет первая скорость, вторая, затем третья, четвертая и - ТОРМОЗ! Команды дает психолог. Затем добавляются повороты направо, налево, развороты, все это перемежается с переключением скоростей. В любой момент я могу сказать ему "ТОРМОЗ!", и он должен сразу же затормозить. Вначале я его дублирую со своей машиной, подстраховывая и приучая к точности выполнения команд. И так мы увлеченно управляем своими машинами минут 15. Затем уже он сам дает мне команды, дублируя меня, приучаясь быть внимательным к партнеру, и одновременно осваивая метафорический взгляд на себя из третьей позиции. Я подзуживаю его, чтобы он говорил мне "ТОРМОЗ!" как можно неожиданнее. Когда мальчик достаточно хорошо освоил этот второй этап, ему предлагается давать команды себе самому: "Вторая, разворот, третья - ТОРМОЗ!" Опять же поощряется неожиданное резкое торможение на полной скорости: "Ты должен обмануть меня и скомандовать себе "ТОРМОЗ!", когда я этого совсем не ожидаю". Эффект от техники был очень быстрым. Уже в следующий раз его мама пришла и сказала, что сестренка стала капризничать (а она, судя по всему, тоже не подарок), но наш мальчик, вместо того, чтобы треснуть ее, как бывало, стал ей говорить: "Ну пожалуйста, ну давай…" О том, чтобы поднять руку на маму, уже и речи быть не могло.

Вообще метафора замечательно работает с детьми, особенно активно проживаемая метафора. Если, например, мальчика мучает постоянный кошмар с горящим домом и доносящимися оттуда криками людей, мы, для начала подстраховывая ребенка ресурсным якорем, воспроизводим страшный образ на расстоянии и запускаем туда неизвестного друга, который ловок, неуязвим, бесстрашен. И вот тот уже тушит пожар из огнетушителя, начинает вытаскивать из дома раненых людей. Как только по калибровке становится понятно, что мальчик уже сам готов войти внутрь и начать помогать своему другу, надо немедленно предложить ему это сделать. Если так и оставить его в третьей позиции, кошмар, конечно, прекратится, но дав ребенку самому прожить ситуацию по всем трем системам - визуальной, аудиальной и кинестетической - мы поможем ему приобрести необычайно ресурсный опыт активного преобразования действительности. И вот друзья помогли людям выбраться из дома, вот они уже поймали машину Красного Креста, и раненых увозят в больницу. Пока люди лечатся, друзья строят им новый дом, обсаживают его садом. Для этого мальчика сильным ресурсом были помидоры, и он все вокруг дома засадил помидорами. И, наконец, семья заселяется в новый дом. После такой работы, проделанной ребенком, повторение кошмара невозможно. Он уже не может восстановить первоначальную картинку.

Встречается менее конкретное метафорическое выражение кошмара: "Крокодилы едят маму". С этой сказкой еще удобнее работать, поскольку появляется простор для введения любимых сказочных героев или, еще лучше, фантастических персонажей собственного воображения ребенка. Принцип работы один и тот же: нынешняя метафора при помощи другой, созданной по ходу, превращается в новую метафору, которая, в отличие от первой, является для ребенка ресурсной.

Техника активно проживаемой метафоры хорошо работает как с детьми, так и со взрослыми, в частности, когда речь идет о работе со смертью. На этом стоит остановиться подробнее.

Во время войны часто в памяти остается изуродованное тело друга или близкого родственника. Человек просит: "Помоги забыть". На что необходимо сразу же сделать рефрейминг: "Память -прекрасное свойство человеческой души. Только помнить можно по-разному. Ты хочешь вспоминать о близком тебе человеке так, чтобы ему от этого было хорошо там, а тебе - здесь? Мы это сделаем, но работать будешь ты".

Сначала ушедшего надо похоронить, потому что, очевидно, на уровне бессознательного этого еще не сделано. Клиент сам выбирает место для могилы (лес, поле, берег моря). Пейзаж должен быть очень спокойным. Клиент окружает могилу по своему усмотрению: деревья, птицы, цветы, время года. Похоронили. Затем предлагаем ему увидеть ушедшего таким, каким тот был при жизни, в привычной обстановке, за привычным делом (мытье посуды, рубка дров). В этот момент обычно наблюдается бурная эмоциональная реакция. Ничего, пусть, до буйства никогда не доходило. Психолог контролирует ситуацию, следит за происходящим, возможно, мягко поглаживает по спине. Когда основные эмоции изольются, говорим клиенту, что сейчас у него есть возможность сказать близкому человеку, вслух или про себя, все, что он чувствует к нему и в связи с его уходом. Часто при этом завязывается диалог, ушедший начинает отвечать, причем ни разу не было случая, чтобы он оттуда, где он сейчас, сказал что-нибудь "не то". Психолог дает диалогу спокойно течь, потихоньку направляя его и подводя к моменту ответственности живого перед ушедшим, которую первый готов на себя взять (это хорошая страховка от суицида): "Что ты можешь сделать, чтобы там ему было хорошо и спокойно?" Так, если погиб взрослый сын, мать берет на себя ответственность воспитывать его детей так, как это делал бы он. Часто ушедший дает понять, вербально или невербально, что ему это нравится. Потом посылаем ему ресурсы. И обязательно надо воплощать слова в конкретные образы. Например:

-Что бы ты сейчас хотел ему туда послать вместе со своей любовью?
- Вечность…
- Вечность… В виде чего?
- В виде Млечного пути…

После этого нужно проводить близкого человека. Обычно он уходит сам, но иногда надо мягко помочь клиенту отпустить его, используя пресубпозицию, подразумевающую уход: "Посвети ему вослед…Освети его путь…Свети ему, пока он еще нам отсюда виден…Когда он уходит, ты, наверное, начинаешь понимать или уже понял, что чем дальше он уходит, тем ближе он становится, как Бог, который, казалось бы, так далеко, и в то же время нет никого, Кто был бы к тебе ближе…"

Как такая работа влияет на поведение человека? Теперь, вспоминая о погибших, клиент видит не изуродованные трупы, как раньше, а голубое небо, звезды или белый свет и говорит об этих близких людях, улыбаясь.

Описанная техника занимает от полутора до трех часов, и одного сеанса обычно бывает достаточно. На этой почве поначалу случались стычки с психиатрами. Например, один раз я работала с женщиной, у которой на глазах расстреляли в упор сына. Это была хозяйка дома, в котором располагалась наша миссия. Работали мы с Тамарой очень серьезно около двух с половиной часов, после чего она вышла подавать ужин, впервые за все это время улыбаясь и разговаривая (до этого она была полгода в депрессии). Психиатры сказали: "Отлично. Теперь возьми диазепам и пусть она некоторое время его принимает". Я, конечно, возмутилась: "Какой диазепам?! Ее бессознательное проделало колоссальную работу, и результат налицо, неужели вы хотите все это угробить таблетками?" - "Но ты же провела с ней только один сеанс!" - "Один раз, но это были два с половиной часа интенсивной работы" - "Мы, конечно, верим в твои таланты, но не до такой же степени!". Им было бесполезно доказывать, что это НЛП, такой метод, а я здесь не более, чем исполнитель. Не верят, не могут понять. Это полностью идет вразрез с тем, чему их всю жизнь учили, чему соответствует богатый профессиональный опыт. Что ж, пришлось ответить в их модели мира: "Мой пациент, не трожь!" Конечно, я вежливо обещаю, что если через неделю будет ухудшение, я сама попрошу диазепам. Потом они убедятся, что ухудшения нет, что состояние женщины становится только лучше, в ней все больше просыпается активность и общительность. Кстати говоря, психиатры скрупулезно следили за стабильностью моих результатов. Но все было хорошо. Как уже говорилось, если психическую травму начать прорабатывать в техниках НЛП своевременно, эффект наступает очень быстро и держится стабильно.

До сих пор речь шла о конкретной работе в техниках НЛП. Сейчас мне хотелось бы немного поменять язык описания и рассказать о четырех моделях взаимодействия терапевта и пациента, которые выявил психолог из Витебска, кандидат наук Андрей Дорожевец. Они прозвучали в его докладе два года назад на международной конференции, посвященной работе с жертвами техногенных и природных катастроф. Доклад назывался "Когнитивные модели преодоления кризисных ситуаций".

Первая модель - "моральная модель". Позиция клиента: "Я слаб. Но я готов сам решать свои проблемы. Другие должны лишь подбодрить и поддержать меня". В этой модели поощряется активное участие в своей жизни. В ней работают гуманистические психологи.

Вторая модель называется "компенсаторная". Позиция клиента: "Я - жертва. Со мной произошли события, не зависящие от меня, пусть другие меня научат, как с ними справиться, и я также буду что-то делать сам". Это модель бихевиористов.

Третья модель - "просветительская". В ней работают анонимные алкоголики и секты. Там изначальная позиция: "Я виновен. Другие должны направлять меня, контролировать, говорить, что делать". Плюс этой модели в том, что только что вступившие на путь освобождения от зависимости алкоголики, например, находятся рядом с теми, кто уже идет по этому пути довольно давно, но есть опасность возникновения культа.

Четвертая модель - "медицинская". Позиция клиента - "Я болен, ответственности не несу, лечите меня". Это психоаналитическая модель.

Каждая из моделей сама по себе ни хороша и ни плоха, в каждой есть свои плюсы и минусы. Например, моральная модель, поощряющая быть неравнодушным к собственной жизни, тоже имеет свои ограничения, если речь идет о раке, изнасиловании и бомбежках. Вариант "Хочешь быть счастливым - будь им" на войне не проходит. Однако психологу хорошо бы осознавать, в какой модели находится он сам, строя свои взаимоотношения с клиентом, и в какой модели изначально находится его клиент. Диалога не выйдет, если клиент говорит из медицинской модели, а психолог отвечает ему из моральной (типичный случай общения с беженцами). В то же время если и клиент, и психолог достаточно удобно сидят в медицинской модели, от клиента сложно будет добиться проявления жизненной активности.

НЛП дает возможность психологу проявить поведенческую гибкость и, лингвистически пристроившись к изначальной модели клиента, мягко перевести его в другую, более ресурсную. Допустим, клиент в позиции "Я больной, лечи меня" - что можно ему на это ответить? "Ты хочешь, чтобы тебя вылечили, значит хочешь выздороветь, поэтому мы будем сотрудничать, но главное делать будешь ты сам". Применив "контекст согласия", психолог перемещает клиента ближе к моральной модели, когда на том самом лежит ответственность за изменение своего состояния.

Иначе говоря, далеко не всегда возможно сразу начинать работать в моральной модели, но практически всегда нужно клиента в нее перевести, оттолкнувшись от его нынешней позиции. Даже в случаях изнасилования.

Оказывая помощь перенесшей изнасилование, целесообразно начать с рефрейминга. Когда проблема заявлена, надо абсолютно спокойно и по-деловому задать профессиональные вопросы (при этом даем понять, что ее проблема такая же, как и другие, и такие случаи в практике нередки - тем более, что так оно и есть): "Сколько было насильников, как долго это продолжалось, были ли использованы посторонние предметы, пришлось ли делать аборт, не понадобилось ли иное хирургическое вмешательство, не подцепила ли какую-нибудь болезнь?" В любом случае все эти шесть пунктов присутствовать не будут. Если все же мы имеем дело с тяжелым изнасилованием, то и тут можно выкрутиться: "Ну, знаешь, дорогая, ты необычайно везучая. Недавно у меня была пациентка, и в ее случае было шесть насильников (у пострадавшей - два), продолжалось это полночи (у пострадавшей - минут пятнадцать), потребовалась хирургическая операция, лечилась от гонореи и вдобавок избавлялась от беременности. Так что ты просто в рубашке родилась, поздравляю тебя!" После таких слов женщина начинает себя чувствовать чуть ли не победительницей (не говорю сейчас о более сложных случаях, например, спровоцированного изнасилования или инцеста). Когда же клиентка поверила, что ей и в самом деле крупно повезло, можно начинать работать: "Ну, а как ты себя чувствуешь теперь?". Собираем информацию, в чем проявляется ее дискомфортное состояние в данный момент, выясняем для себя, в каких репрезентативных системах с ней лучше работать.

Затем следует традиционный перевод в моральную модель: "Ты, естественно, пришла сюда, потому что тебя не совсем устраивает твое нынешнее состояние, хочешь что-то в себе изменить, соответственно, сейчас мы с тобой над этим поработаем, и все делать будешь ты сама, потому что жить дальше надо тебе и т.д." Мы фиксируем моральную модель в начале работы, а дальше поддерживаем в процессе: "Ты очень хорошо все делаешь сама".

Иногда хорошо бывает рассказать метафору, например: "У меня была одна пациентка со случаем примерно таким как у тебя, ей тоже крупно повезло. Мы с ней поработали, и после того, как она поняла, насколько талантливо ее бессознательное, в ней открылось неимоверное количество энергии. Неожиданно для всех она сделала то-то, то-то и то-то (взлет карьеры, полное преображение в красавицу и встреча с мужчиной своей мечты, стала великой портнихой или плетельщицей кружев, пошла учиться и поменяла профессию, успешно занялась бизнесом- в общем, что угодно, лишь бы это отвечало модели мира настоящей клиентки). Эта женщина мне призналась, что перелом в ее судьбе начался именно с того момента, когда она обратила внимание на то, что с ней происходит и стала многое сама изменять в своем внутреннем мире. И, как это ни странно, поводом для чудесных изменений послужил тот драматический эпизод в ее жизни: для того, чтобы взлететь, ракете нужен взрыв…" и т.д.

Теперь поподробнее о послевоенном периоде. Если во время войны психолог работает в основном в метапрограмме "Возможности", то после войны он должен резко сместиться в метапрограмму "Процедуры".

В военное время люди живут единственной мечтой "когда все это кончится", с этим моментом связывается все будущее и все надежды. Война, какой бы она страшной ни была, мобилизует. В ней есть движение, борьба за выживание, сильные эмоции. Когда же война заканчивается, люди остаются среди разрушенных домов, потеряв родственников и друзей, при полном безденежьи, безработице и отсутствии перспектив. И человек, не зная, что теперь ему делать, оказывается в растерянности. Если типичные проблемы военного периода - страхи, фобии, флэшбэки, навязчивые звуки, галлюцинации, иллюзии, то в послевоенный период характерно угнетенное, подавленное состояние, депрессия, нежелание жить, опустошенность, проблемы в семье. В это время начинает активно вылезать психосоматика -псориаз, экзема, колиты, язва, невралгия.

Структура жизни до этого диктовалась самой войной, а теперь люди остались подвешенными между небом и землей или брошенными в стоячем болоте. Поэтому специфика работы в послевоенный период иная. Я бы сравнила ее с психологической помощью человеку, который решил избавиться от наркотической зависимости, уже прошел период "ломок" и теперь столкнулся с тем, что жизнь его больше не структурирована моментами принятия "дозы". Нужна совершенно новая структура, и она простраивается с помощью психолога - причем максимально конкретно, подробно и процедурно.

Как обычно, переводим клиента из медицинской модели в моральную: "Войну пережил? Выжил? Хочешь изменений? Значит, ты уже вступил в принципиально новый период своей жизни и сейчас сам поймешь, как дальше надо действовать. Работать будем вместе, но главное делать будешь ты сам".

Затем получаем от клиента информацию о том, каких изменений он хочет и, еще раз замотивировав его на них, долго и занудно проводим технику "формирование результата", простраивая путь к нему буквально по шагам. Особенно четко, прямо по часам, простраивается сегодняшний и завтрашний день, вплоть до того, на какое время поставить будильник и что съесть на завтрак перед тем, как предпринимать следующие активные действия. Естественно, все это делается в легком трансе, и свой результат, так же, как и каждый шаг к нему клиент должен реально прожить по всем трем репрезентативным системам.

После этого проводим обычную работу по очистке "линии жизни": отпускаем погибших родственников и друзей, прорабатываем тяжелые воспоминания и т.д. И только потом переходим к работе с заявленными в начале сессии проблемами, которых, кстати, уже может и не оказаться. И все это вновь закольцовывается на результате.

Есть много способов работы с психосоматикой: метафора, изменение субмодальностей, глубинное ядро, шестишаговый рефрейминг, работа с симптомом на линии жизни, когда он появился, и т.д. Часто клиент сам подсказывает, что ему необходимо, например, употребляя метафору: "Мне нужно опять встать на жизненную колею". - "Прекрасно! А где эта колея сейчас находится? Где она здесь, в пространстве этого кабинета? Там? Отлично. Тебе удобнее развернуть ее и поставить перед собой или подойдешь к ней своими ногами? Подошел - отлично. Теперь вставай. Молодец". Клиент реально встает на свою жизненную колею и с этого момента начинает жить по-другому. С ощущением колеи под ногами у него гораздо больше шансов найти выход из любой ситуации.

Да, мы не можем дать человеку ничего, кроме иллюзий, но только потом эти иллюзии почему-то материализуются в жизни. На практике все больше и больше убеждаещься в этом, пока количество доказательств не переваливает за критическую массу и не преобразовывается в привычную реальность, уже не требующую подтверждений, потому что она просто есть. Ведь не нужно постоянно себя убеждать, что солнце -это солнце, а твой дом - это действительно твой дом. В связи с формированием этой реальности менялось и мое отношение к НЛП. Как уже говорилось, НЛП было для меня сначала возможностью помочь человеку восстановиться, отдохнуть перед очередной критической ситуацией. Потом стало ясно, что у него резко увеличиваются шансы на выживание и положительные изменения в жизни, даже в период войны. И, наконец, я с удивлением открыла для себя, что налицо не только возможность, но и РЕАЛЬНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ СИТУАЦИИ. Окончательно расставил все точки над "и" следующий случай.

У одной женщины, не русской, но и не чеченки, вымогатели похитили пятнадцатилетнюю дочь. Требовался баснословный выкуп, а у нее ничего не было кроме полуразрушенной квартиры в Грозном, которую, понятно, в это время никто бы и не подумал купить. Прислали фото девочки с надписью "Мама, я жива", угрожая в анонимном письме, что дочь умрет в мучениях, если в срок не будет денег. Женщина просилась ко мне на прием. А я избегала этой встречи, чувствуя полное бессилие ей помочь, когда девочка остается в руках бандитов. И вообще я ее боялась, потому что она ждала от меня чуда, наслушавшись рассказов про неожиданные "прозрения слепых" и излечения от экземы. И все же она пришла в больницу, где проходил семинар. Пришлось работать.

Прежде всего мы сформировали результат на возвращение девочки: какие инстанции мать посещает и в какой очередности, каким образом в это время страхуется от возможной слежки, каким друзьям поручает следить за своим домом, чтобы в случае чего вычислить посыльного бандитов и т.д. Результат был сформирован крайне тщательно, подробно, и оказалось, что у клиентки просто нет времени, чтобы сидеть и страдать, а надо постоянно что-то делать. Таким образом вектор эмоций, которые ее разрушали внутри, был направлен вовне на конкретные действия. Потом мы посадили образ девочки напротив, и мама послала ей все, что хотела послать в тот момент: любовь, спокойствие, счастье, силы, безопасность и т.д. - все это в конкретных образах. В трансе ей была дана установка, что, чем она спокойнее, тем больше шансов у дочки вернуться домой целой и невредимой. Клиентка к тому времени сидела уже в достаточно ресурсном состоянии: у нее текли слезы и одновременно она улыбалась, глядя на дочь, и все время шептала ей, что все будет хорошо. Я оставила ее сидеть перед образом дочери, наказав все время направлять той яркий белый свет, а сама потихоньку ушла к участникам семинара.

Дело в том, что в это время у меня в группе обучалась одна местная "ведьмочка" лет пятидесяти. Я попросила, чтобы она подсела к моей клиентке и попробовала увидеть, как дальше будет развиваться ситуация. Вернувшись, она сообщила мне на ухо, что все будет хорошо, что девочка через неделю будет дома без всякого выкупа. "Ведьмочка" долго мне что-то объясняла и смысл слов был такой: "Хорошо, что она была в светлом состоянии. Если бы у нее было плохое состояние, то и в будущем все получилось бы плохо, но ей было хорошо и поэтому в будущем тоже сложилось хорошо". Маме этот прогноз сообщили. Ей была дана инструкция посылать девочке свет поминутно, и, конечно, она старалась изо всех сил. Девочку действительно вернули. Через неделю. Без выкупа.

После этого случая я уже окончательно пересмотрела свое отношение к НЛП и убедилась, что, меняя иллюзию, мы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО меняем реальную жизнь, НА САМОМ ДЕЛЕ изменяем будущее.

Вопрос: Откуда на семинаре появилась ведьма?

Ответ: Да почти на каждом семинаре они учились, кто-то из них был послабее, кто-то посильнее - и теперь порчу снимают только нашими способами (отсушка, размыкание связи, зависимости). Они неизвестно откуда появлялись и просились в ученицы. Слухи разносятся быстро, да еще и с преувеличениями. Местные врачи обычно не возражали против присутствия на семинаре "колдуньи", у них в менталитете отношение к ним очень уважительное. Ведьмочка, о которой я рассказывала, иногда несла полную чушь, но порой и вправду демонстрировала ясновидение, это уж как звезды встанут. По калибровке можно было понять, когда она будет выдумывать, а когда - действительно видеть. С болью работать у нее с кем-то получалось великолепно, но на мою головную боль чары ее не действовали совсем. Иногда она двигала предметы на расстоянии, а иногда с пеной на губах пыталась нас убедить, что спичечный коробок все-таки чуть-чуть подвинулся. В общем, работала неровно, но именно она в нужный момент помогла мне многое понять.

Итак, мы говорили о войне. Почему работа на войне всегда остается актуальной темой?

Как-то один человек попросил благословения Будды, отправляясь в далекое путешествие. Благословив его, Будда сказал: "Помни о бренности жизни". Человек путешествовал на корабле, в море начался шторм, ломались мачты, рвались паруса, корабль мотало как щепку, матросы в панике метались, а наш герой, держась за какую-то перекладину, все это время смотрел в одну точку в состоянии полной отрешенности. И потом, когда опасность миновала, его спросили: "Мы все боролись, твоя жизнь тоже висела на волоске, а ты стоял как истукан, почему?" На что он им ответил: "Ведь на суше - то же самое".

Да, в мирной жизни, по сути, происходит то же самое, что и на войне. Чувство контроля над будущим всегда иллюзорно, и особенно ясно это видно во время катаклизмов. Тем не менее мы можем помочь человеку создать новую субъективную реальность, и это будет реальное изменение жизни в нем и вокруг него. Если есть иллюзия, которая репрезентирована в тебе не в форме догм, а в виде чувственного опыта - образов, звуков и ощущений, то именно она является для тебя подлинной реальностью. И тогда эта иллюзия, или субъективная реальность, как угодно, называется Верой.

Вера, как известно, способна творить чудеса, но только в том случае, когда она истинная. Вера, основанная на подлинном чувственном опыте, это и есть то, что созидает реальность. Мы с детства привыкли слышать: "Ты только верь - и все получится". Но никто не учил нас, КАК именно надо верить, что конкретно нужно сделать для того, чтобы поверить, чтобы то, во что ты хочешь верить, сбылось.

Поэтому в процессе работы родилась новое определение НЛП: "Это способ научить человека по-настоящему верить, грамотно верить". Мы помогаем человеку, обучая его вере в то, во что ему необходимо верить в данный период жизни. А во что ему необходимо верить, он сам сообщит нам, нужно только это услышать в его сумбурном сообщении, и уже соответственно дать ему то, в чем он сейчас нуждается.

И еще один важный момент: метод обычно срабатывает настолько, насколько сам специалист, использующий его, верит, что он сработает. Поэтому наше лечение, наша работа настолько успешны, насколько в нас самих сильна вера в реальность этой субъективной реальности, которую мы создаем сами.

Надежда ВЛАДИСЛАВОВА
кандидат психологических наук, НЛП-Тренер
Статья взята с сайта Московского Психологического Университета.