Полезные статьи Опции

[Александр Вакуров]

Фильм о боли

Алексей МАКАРКИН
Анджей Вайда снял фильм о Катыни. О польских офицерах, расстрелянных под Смоленском, и об их семьях. О преступлении и попытке скрыть его. О людях, избиравших разные жизненные пути, когда «век-волкодав» принуждал их к драматическому выбору. Когда выжившие могли завидовать погибшим, что тем уже не больно.


Вайда снял фильм, а не политическую однодневку – впрочем, само предположение об обратном было бы оскорблением для великого режиссера. У него не было возможности воздействовать на братьев Качиньских, которые, видимо, в силу воспоминаний о собственном опыте жизни в просоветской Польше, стали организовывать коллективные просмотры для военнослужащих и школьников. Кстати, такое политическое действо не помогло им выиграть выборы – избиратели крупных городов Польши отказали им в доверии, отдав свои голоса оппозиции, что и решило исход кампании.
Кстати, свое отношение к использованию трагедии в политических целях Вайда недвусмысленно высказал в фильме, в котором представлены два почти идентичных ряда военной кинохроники – немецкой и советской, посвященной Катыни. В этих хрониках почти одними и теми же словами противоположная сторона обвиняется в гибели поляков – эмоционально, с надрывом, с сознательной спекуляцией на боли. Если с советской стороны речь шла о заведомой циничной лжи (освященной именами академика и митрополита – они также есть на этих кадрах), то с немецкой – об особой форме цинизма, при которой преступник с видом оскорбленной невинности обличает другого преступника в совершенных тем злодеяниях.

В фильме нет ни одного реально существовавшего исторического персонажа, хотя у многих есть прототипы – реально жившие люди. Генерал – не совсем Сморавиньский (хотя подходит по возрасту и некоторым подробностям биографии) и не совсем Минкевич (хотя как старший по званию именно он был командиром для офицеров в Козельском лагере). Ротмистр, почти до самой гибели ведущий записи в своей книжечке, – не «копия» майора Сольского, чей дневник стал одним из основных документов катынской драмы. Русский капитан Попов, спасающий семью польского офицера, – вовсе не живое воплощение политкорректности. Во-первых, у него, как и у других героев фильма, есть реальные прототипы, а, во-вторых, литературный предшественник – вполне приличный капитан Рыков из «Пана Тадеуша» Мицкевича, не так давно экранизированного тем же Вайдой (царского капитана играл Шакуров, а советского в «Катыни» — Гармаш).
Всем героям фильма больно. Кто-то (как поручик, призванный в армию мирный конструктор спортивных самолетов) находит утешение в Боге, сжимая в руках до самого конца четки. Кого-то, как другого поручика, чудом спасшегося от гибели и сделавшего успешную карьеру в просоветской польской армии (к концу войны – уже майор!), боль, стыд и одиночество в кругу своих коллег, боящихся прослыть неблагонадежными, приводит к самоубийству. Свою боль скрывает вдова ротмистра, тихо работающая в заштатной фотостудии. Боль ощущается в гордой непреклонности вдовы генерала.

На боль по-разному реагируют две сестры поручика-конструктора. Одна выбирает путь, который в церковной практике называется «акривией» — оказывая почести погибшему брату, она твердо и непреклонно идет на конфликт с системой, понимая, что ее как минимум ждет тюрьма. Другая следует «икономии», идя на компромисс с доминирующей системой, рационально полагая, что стенку нельзя пробить головой. Вайда не судит никого из своих героев (все палачи подчеркнуто обезличены и практически лишены индивидуальных характеристик, так что они не в счет). Та же сестра-конформистка принимает в школу сына погибшего в Катыни офицера, несмотря на его явную ненависть к убийцам отца; и не ее вина, что ему не приходится в ней учиться – боль к тому времени уже привела его к вооруженной борьбе с почти неизбежным трагическим концом. Здесь вспоминаешь Марека из «Пепла и алмаза», который тоже гибнет, только-только успев полюбить. Разница в том, что здесь герой так и не успевает убить перед смертью.

Пока что «Катынь» демонстрировалась один раз – в Москве, в польском посольстве, в присутствии небольшого числа зрителей. Мне кажется, что люди в зале тоже испытывали боль – во всяком случае, во время сцен деловито-профессионального расстрела. Это была тихая боль, без демонстраций и истерик, после просмотра хотелось помолчать.

Покажут ли «Катынь» на российских экранах? Уже звучат голоса, что нет, не решатся. Отношения с Польшей изрядно испорчены (вряд ли смена правительства приведет к их быстрому потеплению), и многие россияне до сих пор убеждены, что их соотечественников оклеветали, приписав им нацистское преступление. Представляется, впрочем, что реальность будет иной, более соответствующей теперешней стилистике, – фильм покажут, но не на основных каналах и не в прайм-тайм. Может быть, на «Культуре» — Михаил Швыдкой уже упоминал о такой возможности. И не во всех кинотеатрах, а в некоторых, для «просвещенного зрителя». В любом случае можно будет посмотреть этот фильм на DVD. А посмотреть надо – хотя бы для того, чтобы понять, почувствовать чужую боль и сопереживать ей.



«Ежедневный журнал».
13.11.07 08:11

[Александр Вакуров]

"Нецивильное обращение с младенчиками"

Недавно набрела на сайт, который меня довольно сильно поразил.

Там рассказано о том, что одна американка, Jean Liedloff, побывала в нескольких экспедициях в Южной Америке и по крайней мере два года прожила в племени индейцев Yequana, которые до сих пор живут (или во всяком случае, на момент ее экспедиций, в 1960х-1970-х годах жили) в Каменном Веке. Там она обратила внимание на то, что индейские дети между собой не ссорятся и не дерутся, ко взрослым относятся почтительно и дружелюбно, и что никаких кризисов двух, трех и так далее лет, а так же подросткового возраста, у них не наблюдалось. В результате она стала изучать, как индейцы ухаживают за детьми и потом написала об этом книгу, "The Continuum Concept".
На сайте нет книжки целиком (она продается), но есть несколько ее статей, интервью, а так же несколько статей ее последователей. Из ее статей и интервью, выложенных на сайте, я узнала вот что:

- младенчик, родившийся в этом племени, первые несколько месяцев своей жизни живет, не слезая с мамы. Он кормится, когда ему хочется, спит, когда ему нужно, глазеет по сторонам, когда ему глазеется - и очень активно учится тому, как люди этого племени взаимодействуют друг с другом.

- когда он немножко подрос, но еще не начал сам ползать и тем более ходить, он по-прежнему обитает на ком-то из соплеменников, которые время от времени его приносят к маме покормиться (или дают свою грудь, ежели у них таковая имеется, с молоком или без).

- человеком, таскающим на себе младенчика, часто оказывается другой ребенок, в том числе достаточно маленький, лет 4. Дети хорошо понимают, что и как надо делать, потому что еще помнят, как это делали с ними. (Те, кто не боится вида обнаженных млечных желез, могут полюбоваться на несколько фотографий.) Она говорит о том, что в отличие от людей цивилизованных, каждый член этого племени точно знает, как надо обращаться с бэбичками!

- люди, носящие младенчика на себе, занимаются своими взрослыми (ну или детскими) делами, не уделяя особого внимания своей ноше. Однако, как Jean Liedloff постепенно поняла, они при этом "настроены на его волну, в курсе того, как у него дела", так что если у младенчика какая-то проблема, они об этом знают. Младенчик же при этом отнюдь не скучает, а наоборот занят тем, что его чрезвычайно интересует - изучением того, что и как делают люди. Более того, Jean Liedloff подчеркивает, что для младенца ситуация, когда (цивилизованная, современная) мама слишком много внимания уделяет ему, слишком активно пытается предоставлять ему принятие решений, такая ситуация является весьма дискомфортной. С точки зрения младенца, мама а не он должна знать/решать, когда и что надо делать, а сам он этого по малости и неопытности знать/решать не может, поэтому младенец начинает протестовать и возмущаться.

- к тому времени, как младенчик начинает двигаться своим ходом, он уже изучил внутриплеменные взаимоотношения и сам легко и свободно в них встраивается. Jean Liedloff пишет о том, что дети в этом племени, с гиканьем носящиеся по улице, при входе в помещение сами понижают голос, взрослых не перебивают, и т.п. Что в этом племени в принципе отсутствует понятие о наказании. Что в этом племени никому не придет в голову объяснять ребенку, "как надо". Что члены этого племени очень заботятся о том, чтобы их соплеменникам было эмоционально-комфортно. Там принято, что если человек остался без семьи (в том числе взрослый), какая-нибудь семья его усыновляет. У нее есть байка о том, как на ее глазах один папаша из этого племени "изобрел манеж": взял несколько кольев, оплел их прутьями и поставил ребеночка внутрь. Ребеночек, почувствовав себя несвободным, громко протестующе завопил, после чего папаша ни на секунду не задумавшись, схватил ребенка на руки, разметал свою постройку и больше никогда ее не восстанавливал.

- очень важный момент, который она обнаружила, заключается в том, что человек с ребенком на руках, активно двигаясь, "движется и за себя и за ребенка", помогает ребенку "рассеивать избыток двигательной энергии". Jean Liedloff с этим вот движением связывает тот факт, что у детишек индейского племени, если они не больны, совершенно отсутствуют проблемы с пищеварением, которые так распространены у "цивилизованных бэбичек".

- она пишет о том, что люди в этом племени, в отличие от нас цивилизованных, не будучи "отсоединенными" от собственного тела, от свих инстинктов, понимают, что тело младенчика гораздо умнее (чем мы-цивилизованные привыкли думать), что младенчик, будучи предоставленным самому, совершенно не такой дурак, чтобы падать со склона в яму или в речку. Поэтому их в этом племени вполне предоставляют себе, и они обычно никуда не падают. Впридачу у нее есть очень важная мысль о том, что в маленького ребенка изначально встроена потребность (? способность ?) соответствовать ожиданиям. Поэтому в племени, в котором все ожидают, что ребенок никуда не свалится, дети не сваливаются, в то время, как у нас в цивилизации, от младенчиков ожидается совершенно другое, и они - соответствуют.

Я так понимаю, что и у того факта, что в Штатах в довольно-таки обычных магазинах с товарами для бэбичек вполне себе продаются sling'и, и у воспитательной системы, которую опробовали у себя в семье и описали в своих книгах William и Martha Sears, родители, если не ошибаюсь, семерых собственных детей и одного приемного, "ноги растут" из работ этой самой Jean Liedloff.

А еще, пока я читала про этих самых индейцев, мне пришла в голову мысль о том, что у них, ведущих подвижный образ жизни близко-близко к природе, наверно, нету никакой связи между сном (это когда устали) и сексом (это когда бодры и энергичны и в настроении), поэтому у них абсолютно никаких проблем с тем, что ребеночек спит вместе со всей остальной семьей, а только масса пользы.