Культурология. Статьи Опции

[Александр Вакуров]

Культрологические статьи


ЗНАЧЕНИЕ СМЕХА В КУЛЬТУРЕ

Редкозубова О.С.

.: Дата публикации 02-Декабря-2008 :: Просмотров: 517 :: Распечатать данную статью :: Распечатать все статьи:.

Редкозубова Ольга Сергеевна
Тамбовский государственный университет имени Г.Р. Державина

Аннотация: в статье рассматривается значимость и функциональные особенности смеха в культуре и смеховой культуры, представленную в обрядово-зрелищных формах, словесных произведениях и фамильярной речи.

Ключевые слова: смех, смеховая культура, обыденность, фамильярность, студент.

Необходимость изучения многообразных форм человеческой жизнедеятельности делает важными исследования форм проявления смеха в ней. Следуя традициям ее изучения М.М. Бахтиным, отметим, что он представлял смеховую культуру как сплав трех составляющих: обрядово-зрелищных форм, словесных произведений и фамильярной речи, противостоящих официальной идеологии эпохи; все эти составляющие, по сути, представляют собой особые формы хранения и передачи информации о социокультурных ценностях.

Одновременно с этим, смех можно рассматривать как понимание того, каким образом можно решить данную проблему и найти выход из ситуации. То есть, смех есть реакция на проблему, легко разрешимую и не представляющую непреодолимой опасности. В студенческой жизни это часто встречается: студенты, пытаясь скрыть свою неготовность к занятиям, прибегают к смешным ситуациям, анекдотам и просто выходят из неловких и каверзных ситуации посредством смеха.

В силу этого особые свойства человека, обладающего пониманием, значительно больше, чем знания, это природные свойства личности, наделенной чувством юмора. Известно, что можно знать шутку, но не понимать ее: в силу этого, в основе смеха лежит нечто большее, чем только знание. Смех, таким образом, должен определяться через принципиально иную категорию, которой, собственно, и является категория понимания.

Многочисленные исследования смеха демонстрирует принадлежность его к ряду исторически выработанных и регламентированных форм социального действия, представляющих свои мировоззренческие ориентиры и культурные ценности. Это положение дает основания для выделения особой смеховой культуры, т.е. части общечеловеческой культуры, рассматривающей действительность сквозь призму смеха и комического.

Понимание является творческим процессом - приращение нового знания предполагает созидательную работу мышления, рефлексию и планирование, умение найти нечто общее в разнородных явлениях. На том же принципе основан и смех - единство процессов остроумия и творчества.

Важной характеристикой смехового понимания является биологичность. Михаил Бахтин говорит о понимании как о сочетании двух сознаний. При этом всякий объект познания проявляется как нечто персонифицированное: «Мертвая вещь в пределе не существует, это - абстрактный элемент (условный); всякое целое (природа и ее явления, отнесенные к целому) в какой-то мере личностно». Собственно в этой диалогичности понимания и коренится общепринятый тезис, согласно которому можно смеяться только над человеком и человеческим; смех существует только в диалоге личностей.

Понять адекватно любой культурный текст (в широком значении) - значит понять его контекст - исторический, религиозный, моральный, политический, научный и т.д. Ученый В.В. Ильин пишет, что понимание «связано с таким приобщением к смыслам человеческой деятельности, когда сознание начинает резонировать в вещах, а вещи выступают как вещание, раскрывая свой смысловой потенциал, удостоверяемый культурно-историческим, социальным опытом». Именно поэтому, хотя юмор и является общим достоянием человечества, его специфические проявления, например, национальные или профессиональные невозможно понять без предпонимания социальных и культурных смыслов, на которых он основан. Трудно понять студенческий юмор, ни живя и ни вращаясь в университетской жизни.

На основании всего можно сделать вывод о том, что смех является специфическим выражением понимания.

В условиях формирования информационного общества актуальной исследовательской проблемой становится вопрос о сущности, механизмах, возможностях и пределах взаимопонимания. Чрезвычайно важны эти позиции в студенческой среде. Смех и смеховая культура, прежде всего - коллективное понятие и занятие, в которую они (студенты) включаются при всяком удобном случае; по своей природе смеховая культура является ярко выраженным социокультурным явлением, выполняющим коммуникативную функцию. Коммуникация в студенческой среде чрезвычайно насыщенная. Так как молодежный возраст – это возраст общения, новых знакомств, обретение друзей и различных эмоций.

Цель студенческого взаимодействия - взаимопонимание, единые и согласованные действия всех членов общества. Для человека, включенного в общий процесс достижения цели, смех будет символом приятия и единения; для того, кто невольно тормозит этот процесс, ввиду чрезмерной педантичности, глупости и т.д., смех будет выражением неприятия и своеобразной, но действенной попыткой перевоспитания.

Смех и его разнообразные виды, как в условиях различных культур, так и в рамках одной культуры или социума несут некоторую информацию, сопровождаются определенными знаками, имеющими значения и смыслы, которые расшифровываются и принимаются или отвергаются окружающими. Это дает основание говорить о смехе как коммуникативном процессе, в ходе которого устанавливается (или не устанавливается) взаимопонимание между субъектами коммуникации.

Анекдот, остроту, шутку и т.п., что вызывает смех или улыбку, можно назвать объектом смеха. Коммуникантов, участвующих в смеховом процессе, т.е. шутников, пытающихся вызвать смех, и их слушателей, принимающих или не принимающих шутки, – субъектами смеха. В некоторых случаях объект и один из субъектов смеха могут совпадать, например, клоун, пытающийся вызвать смех над собой. Между субъектами смеха устанавливаются отношения понимания (взаимопонимания), когда они включены в единое смысловое поле, позволяющее им примерно одинаково истолковать заложенный в объекте смеха или приписанный ему смысл. Поскольку понимание всегда субъективно, ибо определяется индивидуальным полем смыслов, не вполне совпадающим с общим смысловым полем, возможна множественность и даже альтернативность пониманий как следствие осмысления объекта смеха различным образом, в частности, в различных социокультурных традициях, нравственных нормах, идеологических клише и т.д. Поэтому рискнем утверждать, что понимание объекта смеха всегда имеет место, поскольку субъект всегда приписывает той или иной смысл объекту смеха.

Объект смеха, сам смех и его характер определяются в целом социально-культурными условиями, задающими некоторое смысловое поле, в рамках которого осуществляется понимание объекта смеха.

Одно и то же явление может быть очень смешным в одной культурной эпохе и не быть таковым – в другой. Нынешние читатели очень удивляются, узнавая, что современники Пушкина весело смеялись над фразой в "Евгении Онегине": "На кляче тощей и косматой сидит форейтор бородатый", и приходится долго растолковывать, что же здесь смешного, кто такой форейтор и почему он был бородатым, хотя таковым быть не должен (расписать, в чем дело) В различных социальных группах или разных социально-исторических условиях также имеют место неодинаковые смеховые реакции на объект смеха, а порой выявляются различные, в том числе не смешные, уровни понимания смешной ситуации. Примером может служить типичный образ студента, который пришел на зачет или экзамен не подготовленным. Свое незнание студент может вуалировать эпатажной одеждой, видимостью тяжелой болезни, страдальческим рассказом о чрезвычайно бедственном положении семьи и мн. др. В том случае, если он проведет экзаменатора своими экзерсисами, то в поле зрения смеха попадает именно последний, а удачливый «ловкий» студент приобретает ореол «ловкача», который «обвел» его «вокруг пальца».

После этого, студент может смеяться в одиночестве, вспомнив выигрышную для себя ситуацию, или прочитав анекдот, или увидев некий другой объект смеха. Однако и в этом случае налицо коммуникация и процесс понимания и взаимопонимания по поводу объекта смеха. Во-первых, смысловое поле студента сформировалось под влиянием общепринятых смыслов и продолжает испытывать их воздействие. Во-вторых, в объект смеха, например, в прочитанный анекдот, заложен некоторый смысл его создателем. В-третьих, студент, приписав определенный смысл воспринимаемому объекту смеха, понял его. В-четвертых, в случае совпадения приписанных объекту смеха смыслов достигается взаимопонимание, хотя один из субъектов ( мы говорим о студенте)может находиться в другом месте.

История исследования конкретных критериев смеха, смеховой культуры, внутренних компонентов внутри ее, длительны и различны. Так, конкретные измерения, согласно которым сфера смешного раздваивалась, были: радость и торжество у бороро, целенаправленность и бесцельность у Аристофана, наличие или отсутствие вкуса у Цицерона. Смех, тесно связанный с биологической природой человека (вульгарной и беспричинной телесной радостью, обжорством, пьянством, распутством) противостоял смеху культурному: цивилизованному, целенаправленному, отточенному и разумному.

Сама сущность смешного, и собственно, смех есть реакция на что-то, победа над неким состоянием, что имеет древнюю дочеловеческую эмоционально-аффективную природу. В большинстве случаев это реакция на страх, где сам смех раздается как завершение состояния страха (все просто, а я боялся – (смех). Такая реакция присутствует во всех культурах и рассматривается как психофизиологическая его константа. Смех впервые раздается над поверженным врагом: это символ победы не только над противником, но и над страхом за свою жизнь. Этот победный смех является сигналом для членов племени, показывающим, что опасность миновала. Важно также отметить, что смех, прежде всего, является компенсацией именно ощущения страха - как индивидуального, так и коллективного; неслучайно смех часто звучит как реакция на отступивший страх.

На подобном принципе основана эффективность смеха в разрешении межличностных конфликтов; при этом смеховая разрядка часто играет первостепенную роль в преодолении кризисных ситуаций. Ролевые конфликты, особенно возникающие внутри семьи, создают напряженность. Шутка может помочь нам дать выход своим чувствам.

В первобытном обществе и, отчасти, в средневековом и ренессансном карнавале смех играл важную рекреативную роль: человек отдыхал от забот и проблем, от давления общественных норм, традиций и регламентации. Ритуалы и обряды существовали, в большей части, в особом, праздничном времени, четко отграниченном от времени трудового. Досуговый характер обрядов позволял отвлечься от каждодневных трудов, дать отдых, как телу, так и рассудку. Важнейшим из механизмов праздничной релаксации являлся смех. Подобная функция заложена уже в физиобиологических его основах - смех стимулирует выделение организмом эндорфинов, которые обладают специфическими наркотическими свойствами, притупляющими ощущения физической и духовной боли". Компенсация в данном случае выполняет защитную роль: не случайно то, что смех с успехом применяется в лечении, а также при оказании психологической помощи тяжело или неизлечимо больным людям. Защитную роль выполняет и черный юмор, связывающий смех и смерть: появившиеся несколько десятилетий назад шутки, связанные со СПИДом и взрывом в Чернобыле, в последние годы - с терроризмом, при всей их этической нежелательности психологически оправданы - они помогают справиться с угрозами и фобиями современного мира для налаживания нормальной каждодневной жизни.

На празднике часто звучит «беспричинный смех» - это ликующий смех человеческого здоровья, переполненности жизненными силами, радости существования, характерный, прежде всего, для детского мировосприятия или юности, наполненной новыми, сильными чувствами. Смысл и эмпирические причины такого смеха действительно трудно найти и строго классифицировать. «Подобно тому, как стоном человек привязывается к настоящей секунде своего страждущего тела (и он целиком за пределами прошлого и будущего), так и в этом экстатическом смехе человек свободен от воспоминаний и даже от желания, ибо обращает свой крик к настоящему мгновению мира и ничего другого знать не хочет», - пишет Милан Кундера . Тем не менее, можно сказать, что этот смех не эгоистичен, а диалогичен; эта «невыносимая легкость бытия» является способом отношения к миру как к Ты, способом, рождающим чувство всеобъемлющего понимания реальности во всей ее целостности. Очень часто именно такой – беспричинный смех – смех праздника и радости транспонируется в совместный, коллективный смех, который является совершенно особым уровнем смеха. Реакция каждого отдельного члена группы может вызываться разными комическими причинами, но общий смех подразумевает новый, социальный уровень понимания - взаимопонимание, являющееся признаком сплочения коллектива, дружеского участия и неформального равенства.

Смех, сам по себе, является оценочным сообщением, направленным на достижение определенного эффекта. Информация, передаваемая смехом, обозначает, как правило, негативную оценку объекта с точки зрения его соответствия социальным нормам. Смеховая информация проходит обратный путь от субъекта к объекту; при этом объект, в большей или меньшей степени, меняется под ее воздействием, направляя свое поведение в социально приемлемое русло.

Смеховая коммуникация всегда обнаруживает внутреннее устремление к увеличению числа участников: она отличается неполнотой и незавершенностью далее в диалоге двух субъектов. Помимо двух диалогических субъектов - того, кто высмеивает, и того, кого высмеивают, смех подразумевает и третью позицию - слушателя (слушателей). При этом смех проявляется тем ярче, чем больше людей вовлечены в сферу его воздействия: именно поэтому он так заразителен. Таким образом, смех изначально требует социального пространства. Смех может выступать также как определенная эмоциональная разрядка, отдых и защита от забот и проблем повседневной жизни, «предохранительный клапан» для асоциальных желаний.

Смеясь, человек и общество познают мир, преодолевая ложь, заблуждения и глупость и приближаясь к пониманию истины. Смех с этой точки зрения является формой познания. Иными словами, комическое можно рассматривать как специфический вид духовной деятельности человека и общества по постижению явлений окружающего мира, а, в конечном счете, и по созданию значимого мировоззренческого целого.

Особое значение смех приобретает в обыденном познании, обнажая, прежде всего, заблуждения, иллюзии, косность и догматизм в индивидуальной и общественной жизни - достаточно четко эти тенденции проанализированы различными теоретиками комического, прежде всего, Анри Бергсоном. В художественном познании область смеха значительно расширяется за счет свободного творчества художника, что расширяет и социальный опыт человечества, формируемый, в том числе комедиями, сатирой и другими художественными и близкими к художественным формами смеховой культуры.

Смех пронизывает различные сферы общественной жизни, однако в наибольшей степени он себя проявляет в сфере нравственных отношений. Это положение обусловлено рядом различных факторов. Прежде всего, смех, как и мораль, включен, прямо или косвенно, в процесс социальной коммуникации. При этом коммуникация - человека с человеком, группы с группой, личности и коллектива - опосредована общественной оценкой с позиции действующих норм. Смех также предполагает оценку сущего с точки зрения должного. И, наконец, смех, как и нравственные нормы, опирается на неофициальные санкции - прежде всего, на реакцию других и общественное мнение.

Подводя итоги, можно сделать следующий вывод, что значение смеха и смеховой культуры проходит определенные этапы и на каждом этапе формирует свое значение и влияние на культуру. На ранних этапах развития общества формируются базовые коммуникативная и игровая функции смеха. Первоначально смех служит сигналом для всего племени, указывающим на отсутствие опасности. Позже, с развитием досугово-обрядовых форм, смех, отчасти сохраняя первоначальное значение, превращается в символ праздника -временного завершения тяжелого труда и борьбы за выживание. Праздничная коммуникация, выраженная, прежде всего, коллективным осмеянием, таким образом, способствует достижению социальной общности. С коммуникационной функцией тесно связана игровая функция. Являясь частью игрового общения, смех, подобно последней, удовлетворяет ряд определенных социальных потребностей, способствуя консолидации.

Литература
1. Аверинцев С.С. Бахтин, смех, христианская культура. // М.М.Бахтин как философ. - М.: ИФ РАН, 1992, - С. 7 - 19.
2. Бахтин М.М. Автор и герой. - СПб.: Азбука, 2000. - 336 с.
3. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. - М.: Художественная литература, 1986.-543 с.
4. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. - М.: Советский писатель, 1963.-364 с.
5. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. - М.: Художественная литература, 1990. - 543 с.
6. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979. - 424 с.
7. Бергсон А. Смех. - М.: Искусство, 1992. - 127 с.
8. Гусев С.С, Тульчинский Г.Л. Проблема понимания в философии. — М.: Политиздат, 1985. - 192 с.
9. Дмитриев А.В. Социология юмора. - М.: Издательство РАН, 1996. - 214 с.
10. Ильин В.В. Философия: Социальная философия, аксиология, философия истории. - М.: Академический проект, 1999. - 386 с.
11. Карасев Л.В. Философия смеха. - М.: РГГУ, 1996. - 224 с.

[Александр Вакуров]

СРЕДСТВА МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ КАК ФАКТОР СМЫСЛОПОСТРОЕНИЯ В СОВРЕМЕННОМ ПОЛЕ КУЛЬТУРЫ

http://analiculturolog.ru/index.php?module...&pageid=665

Семишова Е.П.


.: Дата публикации 01-Июля-2009 ::


Семишова Евгения Петровна
ТГУ им. Г.Р. Державина

Аннотация. Сегодня в широкую область ментальных и аксиологических явлений культурного пространства включены средства массовой информации. Они бытуют в культурном пространстве не только в виде спектра разнообразных изданий, программ, передач, его и в качестве семантической модели, которая образует смыслопроизводство, направленное на формирование смысловых пространств.

Ключевые слова: смыслопостроения, поле культуры, СМИ, смыслопроизводство

Культурное пространство современности в содержательном плане представляет собой, с одной стороны, эмпирические артефакты, а с другой – коррелирующие с ними явления ментальности (символы, архетипы, ценности, нормы и т.д.). Отсюда культура определяется как реальная историческая жизнь социума, с которой связан определенный смысл, делающий её культурой. Смысл может мыслиться освобожденным от реального бытия.[i] Развивая представления о содержании культурного пространства Ю.М.Лотман пишет: «Каждый существенный культурный объект, как правило. Выступает в двух обличиях: в своей прямой функции, обслуживая определенный круг конкретных общественных потребностей, и в «метафорической», когда признаки его переносятся на широкий круг социальных фактов, моделью которых он становится».[ii] Указанные особенности культурного объекта дали основание для выработки в культурологи таких понятий как «семиосфера» (Лотман Ю.М.) и «концептосфера» (Д.С.Лихачев), которые в качестве семиотических элементов составляют информационное поле современной культуры и определяют её ценности и знаковые основы.

Сегодня в широкую область ментальных и аксиологических явлений культурного пространства включены средства массовой информации. Они бытуют в культурном пространстве не только в виде спектра разнообразных изданий, программ, передач, ео и в качестве семантической модели, которая образует смыслопроизводство, направленное на формирование смысловых пространств.

Некоторые оценки роли и места СМИ в процессе смыслопостроения свидетельствуют но их высокой степени самостоятельности: «все явления и вещи в современном мире воспринимаются массовым сознанием так, как они нарисованы средствами информации».[iii] Массовая информация, выполняя функцию репрезентации современного знания «способствует формированию механизмов управления в информационном обществе, определяет характер функционирования политических, экономических, образовательных и других аспектов жизни общества».[iv] Это формирование осуществляется через конструирование «реальности присутствия» посредством электронных средств коммуникации (Интернет-общение, компьютерные игры, интерактивное телевидение). «Реальность присутствия» реализуется через механизмы дидактического взаимодействия, как столкновение территориальных притязаний: внедрение и навязывание. Особенно наглядно демонстрируют это телевидение и все виды рекламы. Они выступают как предметы и вещи имеющие определенный смысл и значение. На это обратил внимание Жан Бодрийяр в работе «Система вещей» (1969 г.). Анализируя интерьер жилых помещений, он писал: «Предметы образуют скорее моральное, чем пространственное единство. Всё вместе это образует особый организм … Семейный дом – специфическое пространство, мало зависящее от объективной расстановки вещей …».[v] Если следовать за мыслью Бодрийяра, то телевизор, компьютер, аудио- видеотехника, телефон есть те предметы, которые придают дому смысловую завершенность, а хозяевам психологическую удовлетворенность от приобретения, от виртуального общения, от включенности в инфосферу. В этом случае в пространстве дома, личности сохраняется понятие массовости, выраженное в завуалированном виде, а именно, в индивидуальном выборе информации при её объективно глобальном, массовом потоке, обусловленном доступом к информационным ресурсам. Смысловое множество инфопосланий и массовость коммуникационных воздействий современных СМИ предполагает свободу и согласованность коммуникативного смыслообмена. Глобальное взаимодействие в инфосфере народов, культур и цивилизаций в ХХ – начале ХХI веков привело к тому, что:
- национальный характер утрачивает целый ряд элементов материальной и духовной культуры, превращаясь в транснациональные символы;
- в результате миграционных процессов ускоряется формирование интегрированного мирового социокультурного пространства;
- общность глобальных проблем выживания в условиях возможных экологических, военных, техногенных и других катастроф ставят перед человечеством задачи, которые можно решить лишь сообща.[vi]

В глобальные процессы включены все этносы, страны и культуры без исключения.

Учитывая особую роль телекоммуникаций, информационных технологий и направленных информационных потоков в условиях глобализации необходимо ставить вопрос о «инфосферной демократии», которая предполагает наличие максимально совершенной, открытой информационной сети. Особенно важно это в условиях неустойчивости, высоком уровне риска, когда общество будет искать ответ на вопрос: «Как надо?» действовать в любой ситуации, принимать быстрые и квалифицированные решения на любом уровне. «Инфосферная демократия» не означает вседозволенности и разрушения традиционных смысловых оппозиций, демонстрации что угодно и кому угодно. «Инфосферная демократия» позволяет справиться с проблемой социокультурного маргинализма, которая является актуальной для огромных масс людей. Вырванные из преженей социально-культурной и национальной среды они должны иметь возможность быстро и радикально перестроиться и приспособиться к другой культурной среде, идентифицировать себя со свободно мыслящим и чувствующем человеком, т.е. с человеком мира». По словам Х. Ортеги - и - Гассета в современном пространстве человек должен осознавать, что «наша жизнь – более живая, напряженная, насыщенная, чем все предыдущие … Она не может ориентироваться на прошлое, она должна создать себе собственную судьбу».[vii] Характер культурного развития, стратегии получения, хранения и трансляции информации, во многом обусловлены спецификой доминирующей в данный исторический период массовой коммуникации. В рамках омассовления большинство культурных феноменов подчиняется закону тиражируемости, серийности, дублирования. Специфика коммуникативных стратегий влияет на качество культурной политики, на методы репродуцирования и распространения культуры, а также на идеологию и экономику, проявившие способность развиваться в «виртуальном варианте». Особый статус информации определяется её основной функцией где отчужденное от индивидуального носителя знание превращается в информацию, обобществляемую в системе коммуникации, а качество специализации определяется количеством интериоризированной информации. Картина мира современного человека складывается из знаний, приобретенных посредством собственного опыта, лишь не 10-15%. Основным способом приобщения к миру и его событиям, а также важнейшим фактором, трансформирующим всю систему духовного производства, являются средства массовой коммуникации, творящие некий инфомир, обладающий чертами глобальности.

Некоторые авторы считают, что современная культура трансформировалась из культуры книги в культуру экрана, что самым непосредственным образом отразилось на особенностях мышления, где сознание стало выступать как клиповое, опирающееся на эмоциональное, но не интеллектуальное постижение идеи. Зрительный эмоциональный образ, картинка, клише схватывается сознанием быстрее и легче, этот процесс не требует интеллектуального напряжения, именно поэтому телевизионные образы и имиджи политиков, представленные в формате экрана, обретают особую полноту влияния на массовое сознание и возможность манипулирования им, именно телевизионная картинка «более эффективна в своем разрушительном воздействии на способность суждения, то есть на способность человека самостоятельно мыслить».[viii]

Специфическим качеством информационного потока является его избыточность и фрагментарность. Обилие информации неизбежно приводит к поверхностности восприятия, затем и мышления. Ощущение «потерянности» и «удрученности» может охватить современного человека, имеющего доступ к многотомным эциклопедическим изданиям, ко всем художественным феноменам в электронном виде. П.Валери сравнивает это состояние с тем, которое охватывает человека в музее. Здесь «продукция бесчисленных часов, потраченных столькими мастерами на рисование и живопись, обрушивается в несколько мгновений на наши разум и чувство». Под влиянием «этого бремени» «мы становимся поверхностными. Или же делаемся эрудитами».[ix]

Широко распространено мнение о том, что массовая коммуникация является трегедией современности. Она навязывает человеку стереотипы мышления и поведения. Лишает его творческой интенции. Развитие техники индивидуального пользования, мобильных средств связи приводит к трансформации форм межличностного и культурного общения.

На место эпистолярному жанру пришел Интернет, электронная почта, телефон без которых современный человек себя плохо представляет. Беседы и дискуссии в кругу семьи и друзей заменены совместным просмотром кинофильмов, телепередач, снижен интерес к классическим видам искусства. Таким образом, электронные средства информации трансформировали профессиональную и изменили досуговую деятельность. Исчезла необходимость посещать театры, концерты, выставки, т.к. все это легко воспроизвести, обратившись к техническим средствам. Вместе с тем театры, концертные залы, картинные галереи, музеи и библиотеки до сих пор остаются востребованы и будут востребованы в будущем до тех пор пока будет сохраняться культурно-образовательная среда, в которой чтение и самостоятельное мышление остаются основными инструментами познания, а информационные потоки – это лишь способ распространения информации, а характер, направленность, ценности, передаваемые ими, во многом зависят непосредственно от коллективного коммуникатора, создающего культуру. СМИ могут сделать достоянием миллионов, как концерт оперных мастеров, так и сцены жестокости и насилия боевиков. Т.Адорно считает, что польза или вред техники зависит от того, как она используется обществом: «В обществе, устроенном соответственно человеческому достоинству, техника былы бы не только освобождающим фактором, но и обрела бы сама себя».[x] А по мнению Д.Нэсбитта, изучающего и прогнозирующего тенденции мирового развития, взаимоотношения человека и техники выглядят вполне оптимистично: «Компьютеры, спутниковая телефонная связь, телефаксы наделяют человека властью, а не угнетают его, как этого боялись раньше».[xi]

Это выразилось в неуклонном поступательном движении от легкой музыки, кино и лубка к возникновению виртуальной реальности и Интеренета. Полиграфическая техника, выполняя положительные культурно-просветительские задачи в тоже время открыла широкий канал для бульварного чтива, желтой прессы, псевдо-эстетических образцов популярной культуры. Это не предел. Компьютерные сети, окутывающие планету, со скоростью, многократно превышающей выход в свет печатной продукции, тиражируют новые культурные образцы, создают альтернативные формы развлечений, формируют, в конечном счете, новый тип мышления и сознания. Система ценностных ориентаций и жизненных смыслов, характерная для техногенной цивилизации, включает в себя представление о человеке как деятельностном существе, противостоящем природе и непокоряющем последнюю. С этим пониманием органично связано понимание ценности креативной деятельности суверенной личности, включенной в различные социальные общности. В системе доминирующих жизненных смыслов, пропагандируемых массовой информацией, особое место занимают ценности инноваций и прогресса, органично связанные с приоритетной ценностью науки, при этом научная рациональность выступает доминантной в системе человеческого знания. Для этого есть, конечно, определенные основания: возникло новое качество жизни людей, вырос уровень потребления, медицинского обслуживания, продолжительности жизни. Большинство людей в след СМИ прониклись надеждой на лучшее светлое будущее. «Ещё полвека назад мало кто предполагал, что именно техногенная цивилизация приведет человечество к глобальным кризисам, когда оно окажется буквально на пороге своего самоуничтожения».[xii]

Сознание техногенного общества, очарованное видимыми достижениями науки и техники оказалось в плену «идолов разума» (Ф.Бэкон). Появилось некое общее поле представлений об идеалах и ценностях жизни, дающее стереотипы осмысления реальности. Ф.Бэкон, изучая человеческие образы (мифы) выделил «идолы рода», «идолы пещеры», «идолы площади» и «идолы театра». [xiii] Мифологизированное сознание держится на том, что моделируемую реальность оно представляет в качестве подлинной реальности, в качестве сущности происходящих в жизни общества событий и процессов.

Истина привносится извне, а не извлекается из жизни путем её изучения. Человеку сконструированная реальность представляется чем-то более высокоорганизованным, нежели его полная бед и случайностей жизнь.[xiv] Мысли Ф.Бэкона оказались весьма актуальными и сегодня, в контексте теорий рождения и распространения мифов и мифологического мышления. Надо особо отметить, что процесс возникновения «идолов площади» и «идолов театра» проходит в тесной связи с функциями массовой коммуникации. Сегодня очевиден факт наличия «массовых идолов разума», создаваемых и транслируемых средствами массовой информации. Современные СМИ, являясь мобильной частью культуры, способны сообщать обществу императивы различной аксиологической окрашенности, что влечет социокультурные трансформации. Инициативные практики средств массовой информации способны оказывать воздействие на культурные процессы «переходного» состояния. По словам Ю.М.Лотмана, современные СМИ являют собой модель «устройства» культуры, котрая предстает как «сложно организованный коммуникативный механизм, который хранит информацию, постоянно вырабатывая для этого наиболее компактные способы, получая новую, зашифровывает и дешифровывает сообщения, переводит их из одной системы знаков в другую».[xv]

Средства массовой информации, располагая современными коммуникационными технологиями, позволяющими переносить огромные объемы информации на практически неограниченные территории, играют огромную роль в реализации санкционирующих и разрешительных функций культуры. Легко внедряясь в массовое сознание, СМИ начинают трансформировать изнутри его опорные ценности, формировать символику новых идентичностей, создавать новую семантику социальной коммуникации. В пространстве культуры информация обретает форму идей, актуализирующихся в виде символов и знаков. Борьба за доминанту каких-либо из них может привести в движение огромные массы людей, которые вслед за идеями меняют стереотипы поведения, ценностную шкалу жизненных целеполаганий, трансформирует социально-политическое устройство. В то же время приходят в противоречие взаимоотношения традиционной, высокой культуры и низовой, текущей, повседневной жизни с растворенными в ней культурными смыслами. Это взаимоотношение «оказывает безграничное влияние как на теоретическую мысль, так и характерное для нашего времени «мироощущение»; высокая духовная культура «выходит из своей скорлупы»; «утрачивает присущую ей ауру» и «растворяется в массовом восприятии».[xvi]

В результате на глазах одного-двух поколений создается особое культурное состояние, которое является альтернативным по отношению к традиционному и характеризуется познавательным стилем, именуемым иронией. Иронические практики выступают как гносеологические мягкие культурные технологии изменения сознания, создающие аксиологические и этические алиби новым культурным нормам и формообразованиям. В этом процессе происходит перенесение плана активных действий из сферы социальной практики в сферу сознания, в ту сферу в которой конструируется поведение социальных субъектов и меняются социальные правила: выдвигаются требования свободы, соотнесенной со свободой тиражирования модернистской культурной символики. Это способствовало увеличению объемов социальной критики поставившей своей целью развенчание прежних мифов и идиологем. Вместе с тем, началось неявное продуцирование новых социальных идеалов, новой социальной мифологии, новых носителей культурной символики сквозь которые проступала культурная прогностическая модель («аттрактор революции»), содержащая два конструкта: образ сильного героя и образ социальной иерархии скрепленные авангардным типом личности – культурно-символической модели героя в форме мифа культурно реабилитирующего носителей героических признаков.[xvii] В основе этой модели лежит понятие жизни как философской категории и реальной ценности, выражавшей духовные стремления, запросы и героическое поведение определенных групп людей. Тип героического поведения моделируется каждой эпохой. При этом героический знак остается неизменным – в общем, это способность к противостоянию различным формам угнетения и силы. Во второй половине ХХ века жизнь как понятие и как повседневность перестала быть тезисом, а превратилась в реальность бытия многомиллионных масс. Способность средств массовой информации репродуцировать и популяризировать искусство, политические идеи, этические нормы, религиозные ценности, насыщать культурными образцами среду обитания людей привели к тому, что создалось особое культурное состояние, таящее в себе огромные резервы для самовыражения каждого на простом языке простых вещей, для втягивания в свою орбиту всех кто открыт элементарным их духовным смыслам (движение хиппи, панков, различные направления рок-музыки, нетрадиционные культы, антивоенное движение, движение зеленых, криминалитет и т.п.).

Можно сказать, что СМИ способны не только отражать «факт», но и продуцировать «идолы театра» и отчасти «идолы площади» поскольку последние рождаются в контексте средств и видов коммуникации. Предвидя феномен «массовых идолов разума», создаваемых и транслируемых СМИ, Ф.Бэкон призывал отвергать любые идолы, «очищать и освобождать» от них разум для дальнейшего развития человека. Он отдавал себе отчет в том, насколько сложно освободиться от идолов и заблуждений. В этой связи мыслитель специально рассматривал «искусство памяти» и «искусство сообщения». При этом утверждал, что можно разглядеть следы идолов разума в «предварительных знаниях», которые составляют часть народной памяти наряду с эмблемами (образами). «В искусственной памяти мы обладаем определенными местами, уже заранее подготовленными и приведенными в систему; образы же мы формируем мгновенно, в соответствии с обстоятельствами».[xviii] Ф.Бэкон разделял «идолы» и мифы, которые, по мнению автора, создавались «молчанием древности» и творчеством поэтов. Мифы покоятся на идолах разума, а сам миф «можно привлечь, а то и притянуть в подтверждение разных точек зрения».[xix]

В современном научном знании миф и мифологическое мышление предстают как картина мира, основанная на уровне эмоционально-чувственного познания по законам воображения и методам аналогии, переноса на мироздание основных черт человеческого рода, в результате чего «мы» (т.е. человек) онтологизируется , а «оно» (т.е. природа) персонифицируется.[xx] Понятие «миф» определяется как базисный феномен человеческой культуры, как язык для описания «вечных моделей личного и общественного поведения неких сущностных законов социального и природного космоса».[xxi] Мифологическое мышление всегда сосуществовало с другими видами знания. В этом смысле мифы можно соотносить с научно-фактологическим знанием, в котором научный факт предстает как факт реальности, представляющий материал для проверки знания. В общественном (культурном) процессе постоянно происходит разрушение одних и рождение других мифов, что представляет собой механизм изменения мифа. «Возникновение нового мифа связано с длительной переинтерпретацией смысла мифов «изнутри». Она начинается, прежде всего, с переинтерпретации смысла слова, которая может быть определена как замена одного мифоимени другим».[xxii] Таким образом, индивидуальное сознание стремится к совершенствованию прирожденного мифа, а не к его разрушению. Мифологическое мышление представлено иррациональным знанием, а научно-техническое, сущностное мышление являет себя как знание рациональное. Взаимодействие рационального и иррационального знания лежит в сфере культуры, где одну из главных ролей играют средства массовой информации, которые сводят высокое искусство и социальную действительность к товарной форме. Эмоционально-чувственные образы художественной культуры, используемые СМИ в коммерческих и развлекательных целях в атмосфере магазина, офиса, кухни, претерпевают десублимацию как замещение опосредованного удовлетворения непосредственным. В этом случае социальное управление массовым сознанием основано на использовании энергии инстинктов. Иррациональное является носителем мистификации в производственной рекламе, пропаганде и политике: «Магия, колдовство и экстатическое служение ежедневно практикуется дома, в магазине, на службе, а иррациональность целого скрывается с помощью достижений».[xxiii] Демократизация знания, во многом обусловленная работой средств массовой информации, втянуло все слои общества в дискурс относительно таких проблем, как появление многообразия стилей мышления, начало разрушения старых мифологий и рождение на их месте новых (соединение научной и религиозной картин мира и т.п.). В мире сочетания верования и устойчивых представлений о «чудесном» могут иметь вполне рациональный характер, поскольку помогают человеку осознать себя и свое место в жизни, гармонизировать свои отношения с социумом путем замещения реальности, собственным приращением смыслового поля мира, со-творением мифа (переработка мифа художниками, мыслителями, идеологами и т.д.). В настоящее время посредником между человеком и социальной группой в усвоении мифообраза выступают средства массовой информации. Особое место принадлежит средствам массовой информации в такой модели мифа как конструкт-модели, которая лежит в основании имиджа и рекламы. В этом случае конструирование имиджа предстает как смена творчески-эмоциональных и иррациональных доминант. В этом процессе посредническая функция средств массовой информации как «субститьютеров» (заместителей-трансляторов) превращает их в важнейший фактор формирования имиджа. Экран средств массовой информации отделяет субъекта имиджевой рекламы от субъекта её восприятия, благодаря чему может меняться под заданные параметры транслируемый средствами массовой информации имидж (образ-репрезентант).[xxiv] В этом случае экран СМИ выступает субъектом смыслопостроения, так как имеет собственный объект – язык в словесной аудиальной и визуальной разновидности, в частности масс-медиа социальных, эстетических образов и поведенческих рецептов, узнаваемых и привычных для массового читателя и зрителя. Активное «смыслопостороение» во взаимодействии «СМИ – зритель» позволяет предположить о манипуляции общественным сознанием (СМИ специально оперируют сконструированными образами). Некоторые авторы в число основных составляющих манипуляций СМИ ставят оперирование информацией: искажение, ложь, подтасовку фактов, смешение понятий по семантическому полю, роботизация (создание стереотипов массового сознания).[xxv] Это и понятно, современный культурный мир – это мир интерсубъективный, мир продуцирования, трансляции и бытования смыслов, значений и знаний. В контексте исследования средства массовой информации как коммуникации могут быть рассмотрены с позиций мифологической теории (К.Леви-Стросс, Р.Барт, Б.Малиновский). Это позволяет анализировать средства массовой информации с точки зрения смыслового, идеально-содержательного взаимодействия. Мифология в массовой информации – это движение сообщений как культурно-семиотических конструктов в пространстве «между» сознаниями, которое в коммуникации тождественно понятию «контактной зоны». Без такого контакта адресат не выработает в себе способность на освоение сообщения, придание ему смысла и значения. Возможность понимания информации задана наличием общекультурного, текстуального контекста, частью которого является мифология. Следовательно, становление и оформление интерсубъективного культурного мира осуществляется благодаря работе СМИ в пространстве движения текстов, смыслов и значений между субъектами коммуникации, актуализации и интерпретации. В этом случае миф выступает как текст-сообщение, который с помощью объект-языка мифа кодируется и через информационные каналы передается воспринимающему субъекту, последний декодирует текст при помощи своего субъект-языка, интерпретируя знаки текста.[xxvi] Место и роль СМИ в смыслопостроении поля культуры особенно наглядно прослеживает в ходе изучения провокативной, компенсаторной и эскейпистской функций.

Провокативная функция СМИ направлена на формирование в массовом сознании простого и вдохновляющего стимулов[xxvii] к действию. Простой – вызывает к жизни влечения и желания.

Простые стимулы элементарны, неглубоки, не требуют духовных и интеллектуальных усилий. Простые стимулы, появляющиеся в большом количестве в информационном пространстве, подтачивают аскетические черты души, провоцируют появление многочисленных плотских пороков.

Плотский ум, возведенный в ранг мировоззрения, подавляет духовность, ставит её на службу потребностям и интересам тела. Люди начинают обожествлять наслаждения, но элементарные удовольствия, спровоцированные простым стимулом, переживаются однажды, целиком и мгновенно.

Наполняя жизненное пространство быстропротекаемыми удовольствиями, магическими чувствами и плотским наслаждением, мы лишаем наше бытие осмысленности и полноты. «Жажда жизни неизменно оборачивается разрушением самих основ жизни», - писал Х.Ортега-и-Гассет.[xxviii] Человек, уставший от примитивных эмоций и развлечений, - примета сегодняшнего дня. В свою очередь Э.Фром обратил внимание на оборотную сторону удовольствий, а именно: на частые появления скрытых депрессий, сублимировавших тоску в непотребные развлечения и бесконечные любовные авантюры.[xxix] Очевидно, что сфера потребительских услуг средств информации, которая призвана избавлять людей от скуки, не справляется со своими функциями, поскольку человек ищет других способов избавления от неё. Особо опасным следствием «некомпенсированной скуки» выступают, по его мнению насилие и деструктивность. Они могут проявляться и в пассивной форме (интерес к преступлениям, катастрофам, жестоким кровавым сценам), но, порой, активно реализуют себя в жизни человека, стремящегося повторить преступления и совершить самоубийство, можно сказать, что простые влечения, пропагандируемые СМИ, являются источниками разрушения разума. Эти источники могут иметь как внутренний характер (зависят от журналистов, их персонального интереса, компетентности), так и внешний – институциональный, внеличностный характер (СМИ как средства манипуляции, специфика производства информации).

Сегодня сложно найти такого читателя, слушателя или зрителя, который бы не имел представления о том, что средства массовой информации могут использоваться для манипуляции его сознанием. Однако одного только знания о существовании технологий манипуляции недостаточно для выработки собственной стратегии потребления информации. Как справедливо заметил Д.Бидни: «Сами по себе «социофакты», «ментифакты», артефакты, используемые СМИ, представляют собой «культурный капитал», «некое приращение, порождаемое культурной жизнью, но сами по себе и отдельно от носителей данной конкретной культуры они не являются первичными …».[xxx]

Главным элементом потребления информации должна стать установка на сознательное её восприятие, надо отдавать себе отчет, с одной стороны в том, с какой целью приобретается информация (т.е. необходима рефлексия), с другой – уметь определять качество информации, соответствует ли сообщение целям реципиента, какова ценность текста сообщения, известен ли его настоящий источник и к какому типу текстов он относится. Все эти умения на современном этапе должны стать необходимым элементом культуры потребления информации.

Однако индивидуальной защиты недостаточно. Как отмечает Ноам Хомский, изолированным одиночкам вряд ли под силу сопротивление массированной манипуляции. «… Другое дело, если люди обсуждают и принимают меры сообща: успешные примеры такого рода – движение солидарности в Центральной Америке, имевшее огромный эффект в 80-х годах, протест против апартеида, движения зеленых, женское движение. Так с этим можно бороться. Один человек – если это не настоящий герой – не может восторжествовать».[xxxi]

Очень важно, чтобы задача борьбы с использованием СМИ в качестве средства манипуляции была осознана журналистским цехом. Профессионалы, занятые производством СМИ, ориентированные на исполнение общественной потребности, вынуждены выполнять конкретные задачи, которые ставятся перед ними владельцами СМИ. При этом сами журналисты часто становятся объектом манипуляции. Эта ситуация требует от них предельной рефлексии, в том числе и по отношению к эффекту, который их деятельность вызывает в общественном и индивидуальном сознании.

Вдохновляющие стимулы мобилизуют такие стремления, которые реализуют человека как самостоятельную, творчески активную личность, он никогда не остается статичным, не нуждается в переменах, не вызывает чувства пресыщения, он аскетичен, по своей сути, и пронизан стремлением соучастия в жизни, открытой заинтересованностью, поиском сопричастности с другим «Я». В этом случае потребление информации происходит избирательно, диалогично, целостно. Здесь текст информации воспринимается как объективированное от автора содержание и выступает в качестве высоко духовной коммуникации. Основным конституирующим стержнем здесь является стратегия индивидуально-личностного развития.

Средства массовой коммуникации призваны выполнять компенсаторную функцию. При слабо развитой социокультурной инфраструктуре или низком уровне духовных потребностей СМК иногда становятся заменой других средств культуры.

В современном обществе с помощью информационных потоков передается социокультурный опыт, поддерживаются традиции и оно оказывает значительное влияние на художественную культуру. Определяющим признаком современной художественной культуры стала многотиражность, массовость. Кино, радио и телевидение являются основными трансляторами, а подчас и творцами произведений искусства. Тиражированные способы приобщения к прекрасному стали общедоступными, восприятие искусства опосредовано техникой. Следовательно, средства массовой информации являются одним из факторов функционирования современной культуры.

Благодаря появлению телекоммуникационных сетей, преодолена временная и пространственная изолированность отдельных народов и их культур. Вместе с тем формируется реальная опасность унификации культур, разрушения этнической самобытности и значительного уменьшения культурного многообразия, тогда как самоорганизация мировой культуры невозможна без этнической составляющей.

Мировая практика второй половины ХХ века свидетельствует о том, что часть традиционных культур, развивающихся в незападных странах, смогла удачно вписаться в постиндустриальную эпоху и приспособиться к глобальным связям (Япония, Южная Корея, Тайвань, Малайзия и др.). Их опыт свидетельствует о том, что им удалось непротеворечиво соединить базовые качества своей культуры с модернизационными технологиями, идущими извне. Это является показателем того. Что приход общества «третьей волны» (Тоффлер) качественно изменяет проблему идентификаций, которые становятся более кратковременными, так как люди принимают или отказываются от каких-либо компонентов своих идентичностей быстрее, чем когда либо. Сознание перестает быть «универсальным» и становится «клиповым», то есть отходит от общезначимых и постоянно воспроизводящихся схем мышления, отдавая предпочтение коротким, но при этом нестандартным мыслям.

Здесь уместно провести аналогию с характеристикой культуры информационного общества как блип-культуры. По мнению Тоффлера, вместо длинных «нитей» идей, связанных друг с другом, в сегодняшнем мире мы имеем дело с новыми образами и представлениями – «блипами» информации: короткими сообщениями, объявлениями, командами, заголовками новостей, отрывками из песни или стиха, коллажами и т.д., которые не согласуются со схемами и не поддаются квалификации – потому, что они не укладываются в старые категории, имеют странную, текучую, бессвязную форму. Тоффлер считает, что сталкиваясь с блипами люди «третьей волны» чувствуют себя свободнее, так как не пытаются втиснуть новые данные в стандартные категории и рамки «второй волны» или просто заимствовать готовую идеальную модель реальности: вместо этого они желают устроить все на свой собственный лад, снова и снова изобретая приемлемые для себя модели, что открывает большие возможности для развития индивидуальности, демассификации личности и культуры.

Особую роль в формировании «клиповой» культуры играют телекоммуникационные электронные технологии. Они создают техническую возможность для создания сверхнасыщенного информационного поля, которое практически повсеместно окружает современного человека. Практически неограниченные возможности для доступа к интересующей человека информации и для общения дает глобальная сеть Интернет. Влияние информационных и телекоммуникационных технологий на дробление общества на множество различных малых групп заключается в том, что благодаря им, человек может находится в том «фрагменте» информационного пространства, который ему наиболее интересен. Сетевые компьютерные технологии дают возможность для двустороннего, интерактивного общения людей в режиме реального времени. В связи с этим можно говорить о амбивалентности сложившейся ситуации: с одной стороны, индивиду предоставляется неограниченный круг общения и информационного обмена, а с другой – этот круг довольно узок и замыкается на близком для данного человека секторе. Налицо реальные возможности для свободного выбора круга интересов. Благодаря индивидуальному доступу к информационной сети, нейтрализуется влияние среды «номинальных» групп, в которые индивид включен и вынужден, так или иначе, подстраиваться под стереотипы принятого в них поведения.

В Интернете существует своя производственная и досуговая составляющие, то есть то, что может быть использовано и используется на производстве, на службе (информационные базы, передача и хранение данных и др.), то есть то, что используется для заполнения свободного времени (причем и на службе и дома). Интернет создает индустрию культуры и досуга. Сидя за монитором компьютера, можно как общаться со старыми друзьями и родственниками, так и заводить новые знакомства и даже совершать виртуальные брачные обряды. Можно посмотреть новый фильм, побывать на концерте в режиме реального времени, обсудить интересующие проблемы и так далее.

Интернет, как сложная, самоорганизующая, эволюционизирующая система, порождает новые виды человеческой деятельности. В.Тарасенко вводит понятие «человек кликающий»[xxxii], как представление о жителе особого мира людей, блуждающих по сети Интернета. Представляются интересными размышления А.Гениса на данную тему: «Высшим достижением демократии называют пульт дистанционного управления, который позволяет переключать каналы, не вставая с кресла … на бескрайнем видеополе резвится зритель с пультом в руках. Это называется «зеппинг» - порхать с канала на канал, нигде надолго не задерживаясь … Манипулируя переключателем каналов, он из обрывков и фрагментов собирает сам себе персональное развлечение.[xxxiii] «Человек кликающий» выстраивает кнопочными интеракциями пространство и время, которые связываются в целостность, структурируются через человеческие коммуникации.

Можно сказать, что глобальная сеть Интернет, оказывает глубокое влияние на человека, она компенсирует ему общение на всех уровнях и во всех формах. Вместе с позитивной стороной Интернет имеет и негативные тенденции, которые связаны с отходом от реальности, гиподинамией, депрессией, усталостью. В тесной связи с компенсаторной находится эскейпистская функция СМИ.

Новый вид культуры с её фрагментарными, постоянно меняющимися образами расширяет пропасть между потребителями средств массовой информации предшествующей и нынешней эпох. Новый образный строй не подпадает под старые индустриальные категории, частично потому, что он формируется в виде пакетной информации несвязанной, непостоянной, логически несформированной. Подавленные бессвязностью, разрозненностью и агрессивностью новой электронной культуры люди индустриальной эры чувствуют смятение и ярость против средств массовой информации. Предлагаемые электронными СМИ массовые развлекательные зрелища (матчи, концерты, спортивные состязания, шоу-концерты, фестивали, сериалы, конкурсы) позволяют временно изолироваться от личных и социальных проблем, погрузиться в мир иллюзий и иллюзорных переживаний.

Художественный образ, навязываемый человеку, «начинает жить вместо него, душит его изнутри подобно огромному паразиту».[xxxiv]

Пространство зрелища-мечты, которое дают масс-медиа, лишено психоаналитической глубины, оно лежит на поверхности, В нем не прорываются в истерической форме подавленные импульсы; это пространство растянуто, разложено перед взором и ни в чем больше не укоренено, в нем знаковость отступает перед чистой зрелищностью.

Телеобразы по своей природе есть отображения объективной реальности, но подаются они как часть этой реальности. Причем она зачастую преподносится без видимой логической связи и поясняющего текста. Напротив, комментарии остаются внутри образа. Значит телеобразы оказываются просто соседствующими друг с другом феноменами, образуя телевизионный поток феноменов, который говорит сам за себя и обо всем. В результате даже самая глубокая речб оратора остается между нашим умом и внешними предметами , а вполне посредственное теле-шоу, напротив, как бы сообщает сущность самих вещей.

Смысл сообщения определяется тем, что кто-то осуществил селекцию воспринимаемых данных. И хотя известно, что телевизионные «картинки» - результат чьей-то селекции и переработки, это знание не влияет на постижение смысла сообщаемых с экрана образов. Различие между «видеть» и «знать» стирается посредством магического реализма телеобразов. Свой суггестивный потенциал такие образы развивают именно за счет того, что они искусно скрывают различие между вымыслом и реальностью. По этой причине они оказываются более убедительными для воспринимающего сознания, чем аргументы теоретического или идеологического свойства.

Создаваемая средствами массовой информации картина мира есть нечто принципиально иное, чем мир сам по себе. Ключевую роль в подаче телеинформации играют события с простой структурой , с событием или с конфликтом как центр действия, с большей степенью персонификаций и привязкой к стереотипам.

В постмодернистской концепции мир предстает как тотальность собственного присутствия. Можно одновременно находиться во всех мыслимых, бесконечно протяжных и бесконечно длящихся местах, без всяких надежд на возможность отсутствия или хотя бы на кратковременный отпуск. Можно никуда не ходить, нигде не появляться, не состоять, не участвовать – и все равно, помимо собственного желания и собственной воли, через средства массовой информации оказаться всюду и во всем одновременно: на премьере, на концерте, в парламенте, на войне, где угодно.

Формируя новые реальные абстракции социокультурного бытия, СМИ, обретая функции категории социального познания, активно участвуют в процессе развития мирового культурного пространства. Под культурным пространством здесь понимается «всесторонняя связь и всестороннее взаимодействие»[xxxv] народов и наций мира в сфере материального и духовного производства. В результате всесторонних связей и взаимодействия происходит становление единой культуры, в которой плоды духовной и материальной деятельности отдельных наций становятся достоянием всех. Основные каналы такой всесторонней связи и взаимодействия – это современные средства массовой информации.

На современной этапе развития единой всемирной истории наряду с «генетическим» предназначением нести информацию населению у средств массовой информации доминирует смыслообразующая функция. В последние десятилетия СМИ непосредственно формируют образы явлений действительности, транслируя и тиражируя их в массовом сознании. В определенном смысле эта роль была присуща им всегда.

Средства массовой информации «нащупав» логику воздействия на аудиторию, в последние годы берут на себя роль не только «со-творителя», но и самостоятельного творителя смыслов. В силу этого вопрос формирующегося языка масс-медиа перспективно рассматривать, с точки зрения системы содержания и смыслового «движения» знаков, символов и образов, действующих в пространстве системы. Известный исследователь в этой области У.Эко, анализируя способы коммуникации, особое место отводит «языку кинематографии и телевидения». Отмечая, что любая информация подразделяется на «информацию источника» и «информацию кода», У.Эко констатирует: в любом языке есть двойное членение. Антиномии «дом-лес», «свой-чужой», «герой-антагонист» и целый ряд других стали архетипическими в описании картины мира. Анализируя язык кино и телевидения, У.Эко приходит к выводу, что этот язык не укладывается в схему двойного чтения, он имеет более сложную структуру. «Привычные к лишенным артикуляции кодам или, по крайней мере, кодам с двойным членением, мы при неожиданной встрече с кодом, характеризующимся тройным членением, позволяющим передать гораздо более обширный опыт, чем любой другой код, испытываем то же странное впечатление, что и обитатель двумерной Флатландии, очутившийся в трехмерном мире».[xxxvi]

Рассуждая о массовой коммуникации вообще, У.Эко признает, что проблемы семиологии связаны с темой массовых коммуникаций. Более того, развитие массовых коммуникаций приводит к развитию семиологии, а проблематика массовых коммуникаций требует семиологического обоснования своих принципов. «Изучение массовых коммуникаций становится дисциплиной не тогда, когда с помощью какого-то метода анализируется техника или воздействие отдельно взятого жанра (детектив, комикс, шлягер, фильм), но тогда, когда обнаруживается, что у всех этих распространившихся в индустриальном обществе жанров общая подкладка».[xxxvii] Эта «общая подкладка» и есть, судя по всему, язык данных средств массовой коммуникации, причем язык, способный продуцировать новые смыслы.


[i]См. Гудков Л.Д. Метафора и рациональность. М. 1994, с.60.
[ii] Лотман Ю.М. Куклы в системе культуры // Лотман Ю.М. Об искусстве, СПб, 1998, с.645-646.
[iii] Искусство, СМИ и реклама в системе социальных коммуникаций: проблемы взаимодействия. Материалы научно-практической конференции, 19-20 ноября 2005 г. / Под ред. Концевой Н.П., М.Г.Садовского.- Красноярск, изд-во КрасГУ, 2005, с.43.
[iv]. Там же, с.32.
[v]. Бодрийяр Ж. Система вещей. М.: Рудомино, 1995, с.15.
[vi]. См. Аванесова Г.А., Астафьева О.Н. Социокультурное развитие Российских регионов: механизмы самоорганизации и региональная политика. - М., 2001; Панарин А.С. Искушение глобализмом. - М., 2000.
[vii]. Ортега-и-Гассет Х. Дегуманизация общества. М., 1991, с.59
[viii]. Межуев М. Феномен книги и национальное в культуре//Общество и книга: от Гуттенберга до Интернета. - М., 2001, с.98.
[ix]. Валерии П. проблема музеев//Об искусстве. - М., 1993, с.207.
[x]. Адорно Т. О технике и гуманизме//Философия техники в ФРГ. - М., 1989, с.367-370..
[xi]. Нэсбитт Д., Эбурдин П. Что нас ждет в 90-ые годы. Мегатенденции: Год 2000. - М., 1992, с.348.
[xii] Степин В.С. Глобализация, динамика культур и поиск новых ценностей // http://SP Kurdyumov/narod/ru/ с.21
[xiii] Бэкон Ф. Сочинения: в 2-х томах. М. Мысль 1977, т. 1, с.307, т.2, с.20,26.
[xiv]См. Диалог и коммуникации – философские проблемы (материалы «круглого стола») – Вопросы философии, 1989, №7, с.24-26.
[xv]. Лотман Ю.М. Культура и информация//Семиосфера. СПб. 2000, с.395.
[xvi]. Benjamin W. Das Kunstwerk im Zeitalter seiner technishen Reproduzierbarbarkeit (1936) In “Allegorien kultureller Erfahrung”. 1984. с.413-414.
[xvii]. Поелуева Л.А. Массовая информация в культурной парадигме переходного периода. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук. Саранск, 2005, с.313.
[xviii]. Бэкон Ф. Указанное сочинение. Т.1. с.313.
[xix]. Там же, с.236.
[xx]. Арендт Х. Истоки тоталитаризма//Х.Арендт, перев.с англ. М. ЦентрКом, 1996, с.57.
[xxi]. Социальная философия. Словарь. М.:Академический проект, 2003, с241.
[xxii]. Карлова О.А. Миф разумный: Монография. Красноярск, Изд-во КрасГУ, 2001, с.83.
[xxiii]. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек: исследование идеологии развитого индустриального общества. Пер.с англ. М.: ООО»Изд-во А.С.Т.», 2002, с.453.
[xxiv]. Набокова Л.С. Средства массовой информации как модус современного общественного сознания. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. Красноярск. 2008, с.80-81.
[xxv]. Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. М.:ЧеРо, 2000, с.109, 116.
[xxvi]. Карлова О.А. Миф разумный: Монография. Красноярск, изд-во КрасГУ, 2001, с.31.
[xxvii]. Фроим Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.- :Республика, 1994, с.209-210.
[xxviii]. Ортега-и-Гассет Х. Эстетика. Философия культуры. М. 1991, с.320.
[xxix]. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994, с.216-219.
[xxx]. Бидни Д. Концепции культуры и некоторые ошибки в её изучении. // Антология исследований культуры. Интерпретации культуры. Т.1. СПб., 1997, с.61.
[xxxi]. Bewilddering the Herd//Humanist. 7.09. 1990, с.12.
[xxxii]. Тарасенко В.В. Антропология Интернет: самоорганизация «человека кликающего»//Общественные науки и современность. - 2000, №5, с.111-120.
[xxxiii]. Генис А. Вавилонская башня: искусство настоящего времени. - М., 1997, с.88.
[xxxiv]. Барт Р. Мифологии. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996.
[xxxv]. Словарь философских терминов / Н.ред. В.Г.Кузнецова. М. 2004, с.537.
[xxxvi]. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию / ТООТК «Петрополис», 1998, с.170.
[xxxvii]. Там же, с.408


.: Вернуться к статье АНАЛИТИКА КУЛЬТУРОЛОГИИ №2(14), 2009