Лариса Гузеева Опции

[Александр Вакуров]

Лариса Гузеева: «У меня всегда была жизнь гульная...»

Татьяна Зайцева
7dn.ru

В последнее время в прессе писали о том, что отношения актрисы и телеведущей Ларисы Гузеевой с супругом, ресторатором Игорем Бухаровым, дали трещину. Причина банальная — муж приревновал жену.

Корреспонденты «7Д» застали супружескую пару вместе с дочкой Лелей на отдыхе в Турции — в фешенебельном отеле «Lykia World & Links Golf Antalya», уединенно расположенном между Белеком и Сиде.


Кстати, приехали они туда отмечать день рождения Ларисы. Согласившись побеседовать с нами о своем житье-бытье, Лариса и Игорь пригласили нас к себе на виллу, обособленно расположившуюся на территории отеля. Спокойная, безмятежная атмосфера приморского курорта настраивала на воспоминания, поэтому вопрос: «Как начались ваши отношения?» — был вполне уместен.

Лариса (хохочет): Стыдно признаться. Вот сейчас вспоминаю об этом — кошмар! После ресторана я, ну просто как какая-то... повезла Игоря в гостиничный номер — расплачиваться своим комиссарским телом.

Игорь (улыбаясь): Как ты помнишь, я вовсе не требовал этого от тебя, для меня все было полной неожиданностью.

— Судя по тому, что эта история вылилась в многолетний брак, неожиданность была приятной. А как же вы все-таки познакомились?

Игорь: Мне тогда было 17 лет, а Ларисе — 18. Где молодежь в те времена тусовалась? На Пушке, у памятника поэту. Вот там мы с ней и встретились в общей компании. Лариса приехала в столицу из Оренбурга поступать в театральное училище, а я только что вернулся домой из Германии, где служил мой отец-военный. Представьте, несколько лет я жил в крошечном городке Веймаре — тишина, спокойствие, восемь человек знакомых и никаких проблем. А тут гигантская Москва, куча людей, миллион соблазнов и все прелести столичной жизни. Среди которых Ларисина компания: хиппи, панки — в рваных джинсах, с какими-то немыслимыми прическами… Как же они мне понравились! Словно завороженный,


слушал я их непонятные разговоры типа: «Представляешь, парня забрали в «дурку», мы ему сейчас еду туда возим. Он закатал джинсы и босиком, с топором на плече пошел по Калининскому проспекту, ну менты его и повязали».

Лариса: Нормальный разговор, тогда люди так развлекались, «косили» от армии. А несчастный, прилично одетый мальчик Игорь смотрел на нас, хиппарей, выпучив глаза.

— Вы друг другу понравились?

Лариса (смеясь): Ну Гузеева-то нравилась всем. А вот ей… У меня в то время была настоящая мания величия, с детства внушенная мамой, — мол, я самая прекрасная, и все должны мной восхищаться. Разумеется, молокососов вроде Игоря и за людей не считала — ребенок, что с него взять? Мне


казалось, что не для таких, как он, я цвету. Где они и где я?!

Игорь: К Ларисе даже подойти было невозможно. Вокруг нее очень великовозрастные юноши крутились, а у остальных только слюни от зависти текли. Она колоритная была — красивая, худющая, курила «Беломор», ходила в джинсах, обвешанных монетами, на голове — что-то невероятное...

Лариса: Ой, сейчас вспоминаю себя прежнюю и, честно говоря, не очень-то сама себе приятна. В Москву я часто приезжала, поскольку здесь у меня образовалось много знакомых. Но жила я в Питере. Дело в том, что я одновременно сдавала экзамены и в ЛГИТМиК, и в Щукинское училище и прошла туры в обоих институтах. Но когда мне нужно было ехать на последний экзамен в «Щуку», у меня

украли все деньги, и я вынуждена была остаться в Ленинграде.

Игорь: А я на тот момент не осуществил мечту родителей: не поступил в медицинский вуз, после чего загремел в Красную армию. Служил в Мурманске, в штабе мотострелковой дивизии. А после возвращения меня пристроили к кулинарному делу — взяли учеником повара в ресторан «Будапешт».

— Лариса, а о чем мечтали ваши родители, они хотели, чтобы вы стали актрисой?

— Мама всегда считала, что все, что я делаю, — гениально, поэтому приветствовала любое мое решение. А о чем мечтал отец — понятия не имею. Вообще не хочу о нем говорить, много чести. Тем более что это мамина история, поскольку я — дитя любви. Мама приехала со мной, двухлетней, в



поселок под Оренбургом, где после окончания института стала работать учительницей истории. Когда мне было пять лет, вышла замуж за моего отчима. Повзрослев, я спросила ее: «Зачем ты это сделала, ведь не любила его?» Она ответила: «Ты себе не представляешь, как тяжело было, мне же просто проходу не давали». Мама в юности очень красивая была, и эти поселковые мужики-женатики просто изводили ее — преследовали, окна били из ревности друг к другу... А отчим был положительный, честный, правильный: не пил, работу не прогуливал, домовитый. Курил вот только. Но и то мама ему однажды сказала: «Вить, почему Лариска, маленькая, должна страдать от твоего курения?» Он просто погасил папиросу — и все, больше не курил. Снова начал, только когда у нас случилось горе — братик мой умер. В три года и три месяца. Я тогда училась в пятом


классе. Утром мама крутилась по хозяйству: готовила, стирала белье в стиральной машинке с резиновым шлангом — раньше были такие. А я в это время «вынимала» из матери сердце: «Мам, можно в кино?» Она говорит: «Подожди, дочь, побудь пока с Олеженькой. Дай мне спокойно достирать, потом пойдешь». Но я продолжаю тянуть свою волынку: «Мам, ну можно? Все девчонки уже собрались, только меня ждут». «Да иди ты, господи!» — не выдержала мама. И закрутилась окончательно. А Олежка захотел дунуть в этот шланг, взял его в рот, вдохнул, и вода попала в легкие. Мама тут же повезла его в Оренбург, в больницу, но был праздник — 5 декабря, День Конституции, и все врачи отдыхали. Работала только дежурная. Мама кричала: «Сделайте же что-нибудь!» А та говорила: «Что вы тут истерику закатываете? Не имею права вызывать врачей, у них выходной. Вот


если ребенку будет хуже, тогда попробую вызвать». Мама умоляла: «Ну пожалуйста, а если бы ваш ребенок умирал, вы тоже ждали бы?» Все без толку. А нужно-то было, как потом выяснилось, всего лишь взять какой-то электроотсос и просто выкачать Олежке жидкость. Не откачали, врачей-специалистов так и не вызвали. Еще до шести утра у него билось сердце. Когда после праздника пришли врачи, у мальчика уже был отек мозга… А потом начался весь этот похоронный кошмар — по сельским традициям гроб стоит дома и бабки истошно причитают. До сих пор вижу этот маленький гробик на столе, а в ушах звучат вопли: «Ой, летел ты к нам, сокол ясный, а улетишь на небушко...» Вы даже представить себе не можете, сколько подобных случаев в провинции — тысячи! Там редкая семья, где не погиб бы ребенок по вине врачей... Дежурную тетку потом, правда, уволили, хотя скорее
всего просто перевели в другую больницу. Я потом кричала на маму: «Как ты могла тогда ничего не предпринять? Хотя бы уже после всего суд затеяла!» Но она только плакала... Мама моя не боец. Она всегда живет в предлагаемых обстоятельствах, по принципу: лишь бы не было войны, другие же живут еще хуже, чем мы. Всю жизнь боится создать кому-то неудобства. «Простите, что я родилась» — вот ее девиз. При этом ее все конечно же обожают, ведь она для всех — хорошая. Ненавижу это в ней…

Два года спустя, в утешение, мама и отчим родили Витальку. С него они уже просто пылинки сдували. Тем не менее он сам захотел пойти в армию, служил на границе с Афганистаном, вернулся контуженный, каска пробита в одиннадцати местах. Но ни разу ничего не рассказал о войне. Только в первое время после приезда спал на полу и


всегда тщательно закрывал шторы. Он на редкость хороший человек. По-прежнему живет в Оренбурге, женился, у него две замечательные дочки — Аня и Альбина. Как когда-то и мама, работает в школе — тренер по лыжам. И так любит это дело — не передать словами, с детьми у них просто взаимное обожание. Я ему предлагала помочь устроиться на другую работу, так он ни в какую. Представляете, даже когда деньги дарю ему на какие-то праздники, тратит их на лыжную амуницию для своих подопечных — там же вокруг нищета и бедность.

[Александр Вакуров]

ведь!» Ничего не помогло, и я пошла решать свою проблему в больницу к нашему общему другу. Как потом выяснилось, Игорь предварительно позвонил ему и сказал: «Паша, Гузеева — мнительная, прошу, придумай что угодно, но только напугай ее чем-нибудь». Пугать Паша не стал, зато сказал, что мне придется занять общую очередь. Я прямо ахнула: «Ты что мне предлагаешь — прийти с халатом, с тапками и сидеть в общей куче со всеми?! Спятил?!» Он говорит: «И будешь сидеть! Придешь». В общем, домой я приехала в истерике и злобно накинулась на Игоря. А он говорит: «Умоляю тебя, успокойся. И роди ребенка». Я как заору: «Хватит! Почему ты не хочешь меня понять? Все равно сделаю то, что задумала, пусть и без помощи Паши!» Только чуть успокоилась, тут мама с уговорами: «Родишь — будешь самая счастливая женщина. Не родишь — локти станешь кусать. Пойми же, кроме Игоря, ты ни с кем жить вместе не сможешь. Не причиняй ему страдания, роди! Я помогу, хватит сил на ребенка, все возьму на себя. Не бойся, вырастим!» А у меня злоба какая-то бешеная, агрессия, да еще токсикоз жуткий: «Отстаньте, сама все знаю, без вас! Проживу как-нибудь без ваших советов». Но Игорь все равно, несмотря на все мои психозы, — просто золотой. Ни упреков, ни возмущений. Всегда так, а в тот период особенно. Только повторяет одно и то же: «Пожалуйста, оставь ребенка!» Наконец я сказала: «Давай так договоримся: сейчас я не буду рожать, мы поживем с тобой год-другой, а потом у нас будут дети, если ты так этого хочешь». Но он говорит: «Я этого ребенка хочу, сейчас». Потом уже он рассказал, что когда мы с ним были у Стены Плача и вкладывали туда записки, он в своей написал: «Хочу девочку, похожую на Лару».


Представляете?! А я в это время писала всякую хрень про то, что хочу быть богатой и знаменитой, иметь корабли, пароходы, самолеты и все роли мира и чтобы мои недруги и завистники передохли... В общем, в день, когда я окончательно собралась в клинику, в доме у нас было непривычно тихо. Игорь тяжело молчит, и мама губу закусила, отворачивается. Я: «Что с тобой?» — «Все нормально. Давай, иди! Больше я тебе ничего не скажу». Иду по улице и думаю: «Тоже мне, бойкот прямо устроили. Да ладно, отвяжитесь, рожу я вам, так и быть». Пошла в салон, привела себя в порядок, потом заказала столик в ресторане и позвала туда своих. Когда мама, Георгий и Игорь пришли, попросила принести самое дорогое шампанское и сказала: «У меня для вас есть важная новость». Они сидят понурые, слушают. И тогда я выдаю: «Я буду рожать!» Ну, всеобщей радости, разумеется, не было предела.


Тут же спросила Игоря: «А что ты мне подаришь?» Он говорит: «Что хочешь». Я сообщила о том, что мечтаю о часах с бриллиантами. Конечно же он мне их преподнес и… В общем, начался у меня один из самых счастливых периодов моей жизни: это и беременность, и рождение Лели, и выход из роддома… Как же я потом проклинала себя за свою дурость! На коленях молила прощения у Бога и до сих пор молю. Мама успокаивала, говорила: «Дело прошлое, забудь, не казни себя...» Но я никак не могла успокоиться. «Боже мой, — думала, глядя на Лельку, — какая же я была дура, как могла не хотеть рожать?! Ведь это мой ребенок, и это такое великое, непередаваемое, ни с чем не сравнимое счастье!» По гроб жизни буду благодарна своим мужчинам за детей, которых они мне подарили. А проблемы, как показала жизнь, оказались решаемыми. Мама и правда все заботы о детях взяла на
себя, полностью освободила нас с Игорем от бытовых хлопот, что дало нам возможность спокойно работать и радоваться жизни. Низкий ей поклон за это. Внуки в своей бабушке души не чают, Леля вообще секунды без нее не может прожить, называет мамой, делится с ней всеми своими секретами. Каждый раз я уезжаю на гастроли со спокойным сердцем, уверенная в том, что дома у меня все в порядке. И возвращаюсь с радостью — на столе в гостиной обязательно что-то вкусненькое, лампадка, как обычно, горит, икона стоит на своем месте, и родной мамин запах... Я все время чувствую себя защищенной, такой, знаете ли, маленькой девочкой, которую всегда прикроет мама.



— Лариса, писали, что недавно в ваших с Игорем отношениях возникла какая-то настолько серьезная проблема, что дело дошло чуть ли не
до развода. Это так?

Лариса: Когда-то, еще до рождения Лельки, я спросила Игоря: «Скажи, пожалуйста, если так случится, что я не специально, а по дурости, но изменю тебе, ты мне это простишь?» И он ответил: «Если один раз, прощу». Так уж получилось, что это действительно произошло, и я во всем призналась мужу. Первый раз в жизни он поднял на меня руку. Ну а как еще мужчина мог отреагировать на такое признание?.. Игорь, вот сейчас скажи: ты помнишь эти свои слова, ты простил меня? Ну скажи. Я же пообещала, что больше никогда уже не буду мотать тебе нервы, никогда не повторю такого.

Игорь (в сердцах): Знаешь, тебе не меня надо, а дядю Васю какого-нибудь, который, напившись, будет гонять тебя с утра до вечера дубиной по деревне. Вот тогда тебе будет комфортно в твоей


жизни. А приличные, интеллигентные люди тебе не нужны.

Лариса: Неправда, нужен ты мне. И я очень тобой дорожу. Господи, я же понимаю, что в лице Игоря судьба подарила мне самого золотого, самого изумительного мужчину. И реально, кроме него, ни с кем не смогу жить. Зачем мне кто-то? Не хочу никого видеть рядом с собой, мне хорошо с моим мужем, я люблю его. И, конечно, сейчас я в ужасе, потому что не знаю, к чему приведет наш конфликт, какое решение примет Игорь.

Игорь: Вот ответь: что может быть хуже предательства?

Лариса: Да почему же сразу предательство? Все друг другу изменяют, и вообще, многие пары живут параллельными жизнями.


Игорь: Ну и пусть живут, мне до них дела нет, и я так не хочу. Это не жизнь... У нас почему-то получилось, что не мне, мужчине, седина в бороду ударила, как это обычно бывает, а ее повело неизвестно куда. Все время мне говорила: «Вот тебя там в ресторанах вечно красивые молодые девицы окружают, наверняка с кем-то романчик закрутишь». И я всегда отвечал: «У меня ничего такого не будет». Правда, я Ларису никогда не предавал, вообще не замечаю этих красоток, мне с ними неинтересно, они для меня не существуют. Сто раз ей это объяснял.

Лариса: А я в этом не уверена. Мне ведь неизвестно, что он там без меня делает. У Игоря же очень изощренный ум, и, будучи бизнесменом, он человек хитрый. Почему я должна тебе верить? Ну не можешь же ты за столько лет ни разу не проколоться. Не верю, что так возможно. Жизнь одна, ты —