Тексты психотерапия Опции

[Александр Вакуров]

[перевод] Gianni Guasto - Welcome, Trauma and Introjection: a tribute to Sandor Ferenczi

28 июл, 2014 в 13:42

Перевод с итальянского на английский - Marco Bacciagaluppi. ©
Перевод с английского на русский - Александр Левчук. ©


W e l c o m e , T r a u m a a n d I n t r o j e c t i o n : a t r i b u t e t o S a n d o r F e r e n c z i
G i a n n i G u a s t o
2 0 1 1


Несмотря на слухи о скорой смерти психоанализа, существуют многочисленные признаки его хорошего самочувствия. И, как все живое, он находится в движении и преобразовании. Психоанализ переживает дифференциацию, которая обогащает его.

Одним из признаков жизнеспособности психоанализа является и повторное открытие (с середины 80-х годов прошлого века) истории жизни и основополагающих работ Шандора Ференци.
Этот возрастающий интерес привел к расцвету международного движения, названного "Ренессанс Ференци", а также 18 встречам, состоявшимся в Будапеште, Сан-Паоло, Турине, Тель-Авиве, Мадриде, Флоренции, Лондоне, Баден-Бадене, Париже. Появилось бесчисленное количество публикаций, которые подчеркивают глубоко новаторский и по-прежнему актуальный характер парадигмы Ференци. Я использую слово "парадигма", следуя за Andre Haynal (2004), согласно которому вклад Ференци был "клинической революцией", характеризуемой сменой парадигмы.

Ференци поставил под сомнение многочисленные аспекты фрейдовского мышления.

Предлагаю следующий список.

1. "Парадигма-двух-людей" ("two-person paradigm"; признание двух активных равноправных участников аналитического процесса - примечание мое, А.Л.), как альтернатива фрейдовской "модели-одного-человека" ("one-person model").

2. Концепция нежеланного ребенка, которая рассматривалась как источник конфликта. И являлась, таким образом, альтернативой концепции конфликтов, связанных с Эдиповым и кастрационным комплексами, а также с конституциональными "остатками" ("residues") (подобные моменты присутствовали у Фрейда даже после его ухода от концепции Шарко).

3. Возрождение травмы (повторное открытие патогенного неврозообразующего влияния травмы - примечание мое, А.Л.) в качестве альтернативы фрейдовского исключительного внимания к бессознательной фантазии.

4. В технике психоанализа - принцип позволения ("the indulgence principle") в качестве альтернативы принципу фрустрации.

5. Концепция интроекции, со специальной отсылкой к травматическим воздействиям, включая и те, которые могут иметь место в аналитическом процессе.

6. Акцент на "материнском стиле" в лечении в качестве альтернативы "отцовскому стилю" Фрейда.

В этой работе я ограничу себя обсуждением 2-го, 3-го и 4-го пунктов, которые можно рассматривать как определенные шаги на пути психического развития. Из-за выраженного интереса к технике Ференци считают, как правило, сугубо "практическим" автором. Но его взгляды имеют и глубокие теоретические последствия, а именно "неявно выраженную метапсихологию" такого подхода. Не так давно J. Jimenez Avello (2009) попытался определить теоретические принципы, лежащие в основе техники Ференци.


T h e u n w e l c o m e c h i l d : m e t a p s y c h o l o g i c a l i m p l i c a t i o n s
Нежеланный ребенок: метапсихологические выводы

К концу двадцатых годов Ференци публикует две работы, которые являются важной вехой в психоаналитическом понимании происхождения и природы конфликта: "Адаптация семьи к ребенку" (1927) и "Нежеланный ребенок и его влечение к смерти" (1929).
В данных статьях Ференци покидает пределы позитивистской парадигмы-одного-человека ("one-person paradigm"), которую Фрейд унаследовал от психиатрии девятнадцатого века и которая была глубоко укоренена в его мышлении, несмотря на то, что он сам же и начал коперниковскую революцию в этой области ("Copernican revolution' здесь используется как метафора - примечание мое, А.Л.).
В своем самоанализе Фрейд утерял позицию наблюдателя, находящегося за пределами поля научного наблюдения. Ференци удалось выйти за эти рамки. Он предложил последовательную "позицию двух-людей" ("bipersonal position") как в сфере этиологии, так и в терапевтической технике.
Согласно этому новому взгляду, формирование конфликта больше не происходило исключительно внутри субъекта, оно было включено в окружающую среду (в окружение субъекта). Акцент на влиянии среды, и особенно матери, с момента рождения стал поворотной точкой. Это глубоко изменило всю теорию, начав с влечения к смерти, важность которого была снижена и сведена к восприимчивости и отзывчивости окружения (как источнику "заражения" влечением к жизни или его отсутствием - А.Л.). Это также изменило и аналитическую технику.

Ференци пишет (1929): "В начальный период жизни все органы и функции развиваются особенно обильно и быстро, но лишь в рамках определенных благоприятных условий и инфантильной защиты со стороны окружения."

При этом в классической психоаналитической теории считается, что "у младенцев, только появившиеся на свет, влечение к жизни значительно преобладает (независимо от окружения и его влияния - А.Л.). В общем, наблюдается склонность представлять влечения к жизни и смерти как взаимодополняющие элементы в различных соотношениях. Например, в начале жизни присутствует максимум влечения к жизни, тогда как в глубокой старости оно становится равным нулю."

На самом деле, теория влечения к смерти, вырванная из контекста межличностных отношений, не выдерживает испытания фактами. Клинические наблюдения показывают, что дети, находящиеся в жестокой и лишенной любви атмосфере, умирают легче и охотней. Для быстрого ухода они могут использовать имеющуюся органическую предрасположенность. Если им удастся избежать этой участи, то такие дети сохраняют пессимистический взгляд и отвращение к жизни.

Клинические данные показывают, что "младенец находится значительно ближе к опыту индивидуального не-бытия (до-бытия - А.Л.) и не отделен от него жизненным опытом как взрослый. Сползание обратно в это не-бытие, таким образом, намного легче дается именно детям" (ibid.)"
Семнадцать лет спустя еще один Венгерский аналитик, Рене Шпиц (1946), подтвердит этот фундаментальный инсайт, исходя из убедительных клинических наблюдений за детьми в приютах, лишенными заботы и соответствующего ухода.

Итак, данная этиологическая точка зрения предполагает радикальное изменение теории конфликта. Конфликт теперь возникает во взаимоотношениях между двумя людьми, нежели в односторонней эмоциональной позиции субъекта, направленной на объект. Как следствие, отсюда вытекает радикальный пересмотр терапевтических отношений.
Аналитик больше не "непроницаемое зеркало".
Цитируя Jimenez Avello: "...сегодняшний психоаналитик должен перестать думать о себе как об отсутствии и начать действовать как реальный другой в живых отношениях с пациентом".

Достижения Ференци в изучении воздействия заботы и ухода - отличный вклад в педопсихиатрические исследования, в которых устанавливаются основные этапы развития.
Среди таких этапов я выделяю:
- формирование родительской пары, учитывая происхождение ее членов из соответствующих семей, а также способность предоставлять возможность для развития индивидуальности каждого из партнеров;
- стремление к родительству (рождению ребенка);
- эмоциональный баланс родителей на момент зачатия;
- протекание беременности;
- переживание родов;
- качество заботы матери о ребенке и заботы семьи о матери;
- период после родов;
- опыт сепарации/индивидуации при отлучении от груди, обучении к туалету, приобретении двигательных и речевых навыков;
- развитие переходного пространства и опыта;
- школа и подростковый возраст.

Все это следует рассматривать как единый путь, руководствуясь качеством материнской заботы и непрерывностью отношений мать-дитя.


T r a u m a , t h e r e d i s c o v e r y o f a b a n d o n e d w o r k i n g s a n d E r s c h ü t t e r u n g
Травма, повторное открытие последствий покинутости и Нервное потрясение

В сентябре 1932 года в Висбадене между Фрейдом и Ференци состоялся последний акт их "трагической истории любви" (Haynal, 2007).
К окончательному разрыву между ними привела позиция Ференци по этиологии неврозов. Он отстаивал травматическую этиологию большей части, если не всей, психопатологии. Кризис в их отношения стал настолько серьезным, что Фрейд, найдя моральную поддержу в лице Brill, Eitingon, Van Opujisen, а также Джонса, потребовал, чтобы Ференци воздержался от презентации его работы "Смешение языков между родителями и детьми", которую тот в частном порядке прочитал Фрейду ранее. Непосредственной реакцией Фрейда была ярость: "Ференци прочитал мне свои бумаги. Безвредно ("Harmless"). Глупо. В противном случае я его просто не понимаю. Впечатление было неприятным" - писал он в телеграмме Эйтингону 2 сентября 1932 года (Freud-Eitingon 2004, 735 F).

Следует отметить, что до этого, в предыдущие двадцать пять лет, Фрейд всегда переносил непокорность своего вундеркинда, которого он так любил и который со всей страстью отвечал ему своей любовью. Он даже, практически не моргнув глазом, принял книгу Ференци и Ранка, написанную ими совместно в 1924 году, оспаривающую его теорию "повторения и воспоминания" детского опыта в анализе.

Но на этот раз Фрейд не смог принять "полный регресс к этиологической точке зрения, которой я придерживался тридцать пять лет назад и которую я оставил" - писал он своей дочери Анне 3 сентября 1932 года (Freud-Eitingon, 2004, 735 F, n. 1).
И снова: "Источник его данных - то, что пациенты говорят, когда ему удается погрузить их в состояние, которое он сам называет состоянием, подобным гипнозу. То, что слышит, он принимает за откровения, но ведь в действительности это лишь фантазии пациентов о своем детстве, а не их реальная история. Моя первая этиологическая ошибка возникла именно таким образом." (letter to Max Eitingon, August 29, 1932).

Но все же Фрейд ошибался. Вера Ференци в истории, рассказанные травмированными пациентами, его упрямая попытка "найти новые золотые рудники во временно заброшенных горных выработках" (Ferenczi, 1930) (имеется ввиду вернуться к теории травмы, из которой вырос психоанализ и которая была оставлена в угоду теории влечений - А.Л.), была слишком далека от повторения фрейдовских исследований травмы до 1897 года. Также это не было и взаимным инфицированием аналитика и пациента псевдологической фантазией, как писал об этом Фрейд в своем письме Эйтингону 29 мая 1933 года, за несколько дней до смерти Ференци.

Основная отличительная особенность исследований Ференци в области травмы заключалась в описанном им влиянии насилия на защиты и общую организацию эго.

Говоря же о Фрейде, следует отметить, что в 1896 году он представлял свое открытие перед недоверчивой и враждебно настроенной аудиторией.
Поэтому он занял "стерильную" позицию наблюдения за истерическим пациентом, не уделяя должного внимания собственным ненаучным объяснениям самого пациента. Он описывал травму как "эмоцию, испытанную в прошлом", наслоенную на "наследственную предрасположенность". Фрейд сосредоточил свой научный интерес на сексуальном характере события, нежели на травматической эффекте. Сексуальность оставалась основной проблемой и в его более поздних формулировках.
А в те годы взгляд Фрейда был следующим: травматический сексуальный опыт, который впоследствии подавляется и возвращается уже в качестве симптома, может быть "удивительно тривиальным" (p. 200) - мальчик, прижимающий свои колени к платью девочки, или "слышание загадки, на которую предлагается нецензурный ответ".
В своей Висбаденской статье, как и других работах того времени, Ференци имел ввиду гораздо большее. Он описывает с поразительной ясностью психический шок и смертельное страдание жертвы сексуального насилия.

Все эти трагические темы не так давно вновь стали актуальными в связи с травмами иного характера.
Описанная психическая смерть, перенесенная молодыми жертвами сексуального насилия, предвосхитила иные психические смерти, которые вскоре состоялись в Освенциме, Хиросиме, Гулаге, Площади Мая, Сантьяго, Сребренице, Башнях-близнецах, Абу-Грейбе. Этот список можно продолжать долго, и он так и останется неизбежно незавершенным.

Описание травматических событий, изложенное Ференци, было подтверждено свидетельствами аналитика, который имел непосредственный опыт разрушения души внутри тела, в котором теплилась жизнь до его окончательного уничтожения. Я ссылаюсь на Bruno Bettelheim (1979), который сообщил нам о наиболее тонких формах "идентификации с агрессором" (другого концепта Ференци). Этот механизм - последняя из возможных, аутопластическая*, попытка выжить там, где это кажется невозможным.
(аутопластическая - осуществляющая внутренние (психические) модификации в ответ на воздействия окружающей среды - примечание мое, А.Л.).

Исследуя патогенное воздействие травмы Ференци особо интересовался разрушением психической организации жертвы. Стало понятно, что это больше не вопрос преждевременного пробуждения эротических желаний. Мы сталкиваемся с таким опытом, который порождает психический шок, контузию и агонию. Ференци также интересовался и серией аутопластических адаптаций к травме, происходящих в психике жертвы. Начиная от идентификации с агрессором, они продвигались через фрагментацию эго к экстремальной фрагментации, воскообразной податливости, ступору, кататонии, психической смерти или даже фактической смерти как крайней попытки бегства из невыносимой ситуации. Это очень далеко от сексуальности Шарко (Charcot’s sexuelle) и "истоков Нила" Фрейда (Freud’s caput Nili) (Freud, 1896, p. 203).
Этот подход относится, скорее, к будущему психоанализа.


T r a u m a a n d t h e l o s s o f b a s i c t r u s t
Травма и потеря базового доверия

При столкновении с травматическим опытом в психике происходит фрагментация эго, которая может сопровождаться утратой базового доверия - состояния, которое в норме возникает между рождением и достижением автономии.

Базовое доверие впервые упоминается Эриком Эриксоном (1950) в качестве первой из восьми стадий человеческого развития.
Согласно Эрикосну, "первое проявление социального доверия в младенце проявляется в легкости его кормления, глубине сна и релаксации кишечника" (op. cit., p. 319). Все это является свидетельством того, что младенец не боится быть внезапно оставленным своими воспитателями, не боится их пищи и различных видов агрессии. Внутри у него нет нежелательного содержимого, которое он хотел бы изгнать из себя с гневом и агрессивностью.

Следует отметить, что такая парадигма основана на "нормальности", а именно на желательном состоянии, отделяющем психологию межличностных отношений от психопатологии. Но в действительности же не все всегда попадает в пределы нормы. Поэтому для того, чтобы сформировать представление о том, что является нормальным, нам следует в первую очередь обратиться к патологии, а не наоборот.

Кроме того, для понимания концепции базового доверия сначала целесообразно обратиться к исследованиям в области этологии, как это сделал Джон Боулби.
Наблюдая за тем, как заботятся о своем потомстве приматы, Боулби (1988) сформировал концепцию надежной базы,
Когда юные особи еще не достигли автономии, тело матери принимает на себя функцию базы, от которой они могли постепенно отдаляться, но - в случае опасности - имели возможность тут же вернуться обратно. У многих видов животных, забота подразумевает постоянную бдительность за юными особями, чтобы обеспечить их безопасность. Восприятие опасности, таким образом, делегировано матери.

Среди молодых особей человеческого вида доверие к окружению абсолютно необходимо для психического выживания и включает в себя относительное или абсолютное незнание о смерти и условиях, которые к ней приводят.

Возвращаясь к Ференци, мы можем сказать, что "желанный ребенок" может вскоре забыть свое прошлое, пронизанное не-бытием, и начать радостно тянуться к жизни. Смерть и ее тень больше не представлены в его жизни. Только исключительные события могут изменить эту ситуацию и вернуть призрак разрушения, изменив, таким образом, психическую организацию.

Осознание смерти у человека развивается в дальнейшем постепенно, вплоть до кризиса середины жизни, когда "земную жизнь пройдя до половины", как писал Данте, мы в полной мере начинаем осознавать смерть. Это осознание может привести к тревоге и депрессии, но также может стать источником дальнейшего развития (Jaques, 1965).

Хотя во взрослой жизни мы становимся способны сами контролировать и находиться в бдительной позиции по отношению к своей личности, значительные площади доверия остаются и во взрослом эго. Об этом свидетельствует тот факт, что многие из нас не испытывают тревоги при путешествиях на самолете, принимают лекарства, не зная принципа их работы, подвергаются медицинским операциям.

В противоположность этому, Bettelheim описывает лагеря смерти как высоко технологичные лаборатории по экспериментальной психологии, в которых целью СС было не просто истребление заключенных. В таком случае было бы проще застрелить их, когда они были захвачены в плен. Их целью было ликвидировать один из основополагающих элементов, скрепляющих эго.
Предполагалось, что данные, полученные в лагерях смерти, помогут нацистам в поисках способов подчинения других наций посредством террора и дезорганизации личности, с целью их дальнейшего сведения к рабству.
Действительно, предельная травма приводит к психическому шоку и агонии. Она оказывает такой выраженный эффект потому, что лишает жертву базового доверия. Это приводит к тому, что жертва начинает искать надежную базу в самом агрессоре.

Таким образом, травма приводит к регрессии. У маленьких детей, которые перенесли сексуальное насилие, может произойти временная потеря психомоторных способностей, которые уже были приобретены. Bettelheim описывал поведение заключенных в Дахау и Бухенвальде, в котором были ярко представлены потеря базового доверия и тотальная регрессия.

По возвращению домой ветеранов Вьетнама, внимание научного сообщества приковали выраженные постравматические симптомы у солдат (которые на протяжении обеих мировых войн обходили стороной).
Это еще одно доказательство того, что открытие Ференци было глубоко новаторским, а не регрессивным, как думал Фрейд.


R e j e c t i o n , t r a u m a a n d i n t r o j e c t i o n
Отвержение, травма и интроекция

Я заканчиваю эту статью рассмотрением следующей линии развития: отвержение - травма - интроекция.
Ференци попытался обрисовать метапсихологию психической жизни, начав с наблюдения событий, которые приводят к психической смерти.

Он был первым, кто описал механизм интроекции (1909).
Ференци возвращался к этому концепту несколько раз, чтобы подчеркнуть его роль в психопатологии.

В "Смешении языков" (1932a) он подчеркивал аутопластическую роль интроекции в попытках справиться с травмой.
Он пишет (1932a): "[сталкиваясь с травмой] эти дети чувствуют себя физически и морально беспомощными, их личности недостаточно консолидированы (укреплены), чтобы протестовать (хотя бы просто в мыслях) перед непреодолимой силой и авторитетом взрослых, которые делают их немыми и лишают собственных чувств. Если такая тревога достигает определенного максимума, они подчиняются, подобно автомату, воле агрессора, предугадывают каждое из его желаний и осуществляют их. Полностью забыв себя, они идентифицируются с агрессором. Через идентификацию или, позволим себя сказать, интроекцию агрессора, он исчезает как часть внешней реальности и становится внутри- вместо внешне-психического."

Ференци описывает драматические события, которые начинаются с неохотного приема ребенка и приводят к интроекции лишающих, навязчивых, паразитических родителей, подменяющих жизненно важные части себя.
Начиная от "адаптации семьи к ребенку" (Ferenczi, 1927) он демонстрирует не только модель воспитания детей, но также и модель психотерапии, которая в дальнейшем будет более подробно описана в Клиническом Дневнике (1932b).

Интроекция переполненного пренебрежением родителя имеет важные последствия для психоаналитической техники.
Эмоциональный вклад терапевта в аналитическую диаду больше не рассматривается с подозрением (в качестве "меди" психоанализа).
Наоборот, теперь это основной ингредиент, определяющий целебный или (при его отсутствии) ятрогенный результат анализа (эмоциональный дистанцированный, отсутствующий аналитик = пренебрегающий, отвергающий родитель - А.Л.).

Работая со своими "трудными пациентами", Ференци обнаружил на непосредственном опыте, что это иллюзия - ожидать, что бессознательное аналитика с его нерешенными невротическими проблемами, может быть оставлено за пределами консультационного кабинета.
Клиническая практика научила нас распознавать, что бессознательное аналитика вступает в контакт с бессознательным пациента, подобно передаче между поколениями.

Это важно для развития аналитических отношений, "потому что по сравнению с психикой взрослого развивающаяся психика более восприимчива к тому, чтобы быть вылепленной по "гипнотическому приказу" опекающего лица" (Borgogno, 2009).
Эти приказы могут основываться на очаровании, инсинуации, соблазнении (материнский гипноз) или на запрете и устрашении (отцовский гипноз).
"Согласно Ференци, оба вида приказов неизбежно фиксируются и ассимилируются маленькими детьми. Они вступают в силу (...) без детского осознания, что они предоставили им жилище внутри самих себя, пока кто-то не переведет им все это в слова" (ibid.).

По мнению Franco Borgogno (op. cit.), это реляционный (relational; см. Relational Psychoanalysis - примечание мое, А.Л.) взгляд Ференци, описывающий "преимущественно интроецированного аналитика".

С первых страниц Клинического Дневника Ференци напоминает нам, что то, что происходит в семье, может быть воспроизведено в консультационном кабинете.

Любая неискренность, ложная вежливость, лицемерие или скрытая неприязнь всегда воспринимаются, даже если мы полагаем, что можем скрыть их. Если аналитик подсознательно выражает отчужденность или враждебность, единственное аутентичное переживание пациента в таком случае - это протест.
"Вы не верите мне! Вы не принимаете всерьез то, что я говорю Вам! Я не могу смириться с тем, что Вы сидите тут бесчувственный и равнодушный, пока я напрягаюсь, чтобы пережить трагические события своего детства" (Ferenczi, 1932b, p. 1).
Этот протест не может длиться слишком долго, он вызывает тревогу. Пациент боится вновь оказаться в тисках враждебной матери, ему требуется удерживать нас в идеализируемой позиции.

Сталкиваясь с такой ситуацией, аналитик не имеет никакого выбора кроме как противостоять этой идеализации, соглашаясь "критически исследовать наше собственное поведение и нашу собственную эмоциональную позицию и допустить возможность, или даже фактическое существование, усталости, тоски и скуки." (ibid.).
Если мы не делаем этого, наши неискренние и враждебные части интроецируются пациентом и остаются погребенными внутри него. И они остаются недоступными для анализа на протяжении всего времени, пока существует наше настойчивое стремление скрывать себя.
Если же мы сделаем это, наша искренность сможет вернуть анализу его целебную функцию.


Автор:
Gianni Guasto
M.D., psychiatrist, psychotherapist
Full Member of OPIFER (Organizzazione di Psicoanalisti Italiani – Federazione e Registro)
Secretary of the ACSF (Associazione Culturale Sándor Ferenczi)

Опубликовано:
The Journal of the American Academy of Psychoanalysis and Dynamic Psychiatry
Vo. 39, 2, Summer 2011
Editor: Douglas H. Ingram


Источник (в свободном доступе; опубликован автором):

[Александр Вакуров]

[перевод] Judith Herman - Trauma and Recovery. Part 3

10 окт, 2014 в 13:42
Продолжение захватывающей работы, посвященной психической травме.



Итак, отрывки:
Единичное травматическое событие может произойти практически где угодно.
Продолжительная, повторяющаяся травма, напротив, происходит только в условиях пленения (рабства).
Когда жертва может свободно убежать, она уже не подвергнется насилию во второй раз.
Повторяющаяся травма происходит только тогда, когда жертва пребывает в заключении и находится под контролем злоумышленника и, соответственно, не имеет возможности спастись.
В наиболее выраженной форме такие условия существуют в тюрьмах, концлагерях и лагерях рабского труда.
Они же могут существовать и в религиозных культах, борделях, других учреждениях организованной сексуальной эксплуатации и семьях.

Политическое рабство общепризнано, в то время как домашнее пленение женщин и детей часто остается невидимым.
Дом человека - его крепость, и редко кто понимает, что тот же самый дом может быть тюрьмой для некоторых членов семьи.
В домашнем заточении редко присутствуют некие физические барьеры, которые помешают сбежать.
В большинстве домов, даже с самой деспотической атмосферой, нет решеток на окнах и колючей проволоки.
Барьеры к бегству, как правило, невидимы. Тем не менее они являются чрезвычайно мощными.
Дети оказываются в рабстве из-за своего состояния зависимости.
Женщины оказывают в заточении из-за экономической, социальной, психологической и правовой подчиненности, а также угрозы физической силы.

Пленение, приводящее к длительному контакту с преступником, создает особый тип взаимоотношений, пронизанных насильственным контролем.
Стремление к тотальному контролю над другим человеком является общим знаменателем всех форм тирании.
В условиях заточения преступник становится самым могущественным человеком в жизни жертвы; и под влияением действий и убеждений преступника у нее начинается формироваться определенная психология (психология жертвы).


Методы установления контроля над другим человеком основываются на систематическом, повторяющемся причинении психологической травмы.
Они представляют собой организованные методы бесправия и разобщения (разрыва связанности жертвы с другими людьми, с общечеловеческими ценностями и др. - А.Л.).

Методы психологического контроля предназначены для прививания ужаса и беспомощности и разрушения у жертвы чувства себя в связанности с другими.
Хотя насилие является универсальным методом террора, преступник может использовать его нечасто - в качестве последнего средства.
Для того, чтобы держать жертву в постоянном страхе, необязательно постоянно прибегать к насилию.
Угроза смерти или серьезного вреда встречается гораздо чаще, нежели фактическои насильственные действия.
Причем угрозы в адрес других людей часто столь же эффективны, как и прямые угрозы в адрес жертвы.
Избитые женщины, например, часто сообщают, что их насильник угрожал убить их детей, родителей или друзей, которые будут укрывать их, если те попытаются сбежать.
Страх также увеличивается из-за непредсказуемых и непоследовательных вспышек насилия, а также раздражительного принуждения к исполнению мелких правил.

Конечным эффектом этих техник является убеждение жертвы, что преступник является всемогущим, что сопротивление бесполезно и что жизнь жертвы зависит от его снисходительности, достигаемой за счет безусловного соблюдения его требований.
Преступник стремится привить жертве не только страх смерти, но также и благодарность за то, что ей позволено жить.
...после нескольких отсрочек от, казалось бы, несомненной смерти жертва может начать рассматривать преступника, как это ни парадоксально, как своего спасителя.

В дополнение к вызываемому страху преступник стремится разрушить у жертвы чувство автономии.
Это достигается за счет дотошного изучения и контроля за телом жертвы и ее телесного функционирования.
Преступник осуществляет надзор за тем, что жертва ест, когда она засыпает, когда она ходит в туалет, какую одежду носит.
Но даже тогда, когда основные физические потребности жертвы принимаются адекватно, само нападение на телесную автономию деморализует и позорит.

...

После того, как преступник устанавливает постоянный телесный контроля за своей жертвой, он становится источником не только страха и унижения, но также и утешения.
Надежда на кусочек еды, ванну, доброе слово или другие обычные составляющие комфорта становится крайне притягательной для человека, который долгое время всего это лишен.
Своенравное предоставление небольших поблажек подрывает психологическое сопротивление жертвы гораздо более эффективно, чем неустанные лишения и страх.

Пока жертва сохраняет любую другую человеческую связь, сила преступника ограничена.
Именно по этой причине преступники повсеместно стремятся изолировать своих жертв от любого другого источника информации, материальной помощи или эмоциональной поддержки.
...
Наряду с неустанными обвинениями в неверности обидчик требует, чтобы его жертва доказала свою преданность по отношению к нему, отказавшись от работы и, как следствие, независимого источника дохода, от своих друзей и даже связей с собственной семьей.

...в условиях длительной изоляции пленники нуждаются в "переходных объектах", чтобы сохранить свое чувство связанности с другими.

В то время когда жертва изолирована, она становится все более зависимой от преступника - не только для выживания и удовлетворения основных телесных потребностей, но также для информации и для эмоционального насыщения (пропитания).
Чем больше она испугана, тем сильнее соблазн прильнуть к единственным отношениям, которые допустимы - к отношениям с преступником.
В отсутствии любой другой человеческой связи, она будет пытаться найти человечество в своем похитителе.


Террор, периодические поблажки, изоляция и вынужденная зависимость помогают преуспеть в создании смиренного и податливого пленника.
Но создание тотального психологического контроля не будет завершено, пока жертва не будет вынуждена нарушить свои моральные принципы и предать свои базовые человеческие привязанности.
...в домашнем насилии нарушение таких принципов часто включает в себя сексуальное унижение.


У людей, подвергшихся длительной, повторяющейся травме развивается прогрессивная форма посттравматического стрессового расстройства, которая вторгается внутрь и разрушает личность.
В то время как жертва, подвергшаяся единичной острой травме, чувствует себя после этого события как "сама не своя" (словно она не является собой), жертва хронической травмы может чувствовать себя измененной безвозвратно, или она может полностью потерять чувство себя.

Самый сильный страх любого травмированного человека - что момент ужаса повторится, и этот страх осуществляется у жертв хронического насилия.
Не удивительно, что повторение травмы усиливает все симптомы гипервозбуждения при посттравматическом стрессовом расстройстве.
Хронически травмированные люди постоянно сверхбдительны, тревожны и ажитированы.

Даже после освобождения из плена жертва не сможет вернуть прежнюю идентичность.
Какая бы новая идентичность не развивалась у нее на свободе, она будет включать память о своем порабощенном Я.
Ее образ тела будет включать тело, которое можно контролировать и насиловать.
Ее образ себя в отношениях с другими будет включать человека, который может как потеряться сам, так и быть потерянным для других.
Ее нравственные идеалы будут сосуществовать со знанием способности к злу как в других, так и в себе.
Если она, находясь под давлением, предала собственные принципы или пожертвовала другими людьми, теперь она будет жить с образом себя в качестве сообщника преступника, "сломанным" человеком.
Таким образом, для большинства жертв результатом всего этого будет являться загрязненная идентичность.
Они могут быть буквально захвачены стыдом и ненавистью к себе.


Во время заточения жертва не может выражать свой гнев на преступника, потому что это может поставить под угрозу ее выживание.
Даже после освобождения бывший узник может продолжать бояться возмездия и затрудняться проявляться гнев в адрес своего мучителя.
Кроме того, она будет нести тяжесть невыраженной ярости и против всех, кто оставался равнодушным к ее судьбе и кто не смог помочь ей.

Иногда вспышки гнева могут еще сильнее отчуждать выжившего от других людей и не допускать восстановления отношений.
С другой стороны, выживший может отдалиться от других людей и в своем стремлении контролировать гнев, это также закрепит его изоляцию.
Наконец, выживший может направить свою ярость и ненависть против самого себя.

Ссылка на источник:
Judith Herman
Trauma and Recovery: The Aftermath of Violence - from Domestic Abuse to Political Terror