Полезные статьи Опции

[Александр Вакуров]

Фильм о боли

Алексей МАКАРКИН
Анджей Вайда снял фильм о Катыни. О польских офицерах, расстрелянных под Смоленском, и об их семьях. О преступлении и попытке скрыть его. О людях, избиравших разные жизненные пути, когда «век-волкодав» принуждал их к драматическому выбору. Когда выжившие могли завидовать погибшим, что тем уже не больно.


Вайда снял фильм, а не политическую однодневку – впрочем, само предположение об обратном было бы оскорблением для великого режиссера. У него не было возможности воздействовать на братьев Качиньских, которые, видимо, в силу воспоминаний о собственном опыте жизни в просоветской Польше, стали организовывать коллективные просмотры для военнослужащих и школьников. Кстати, такое политическое действо не помогло им выиграть выборы – избиратели крупных городов Польши отказали им в доверии, отдав свои голоса оппозиции, что и решило исход кампании.
Кстати, свое отношение к использованию трагедии в политических целях Вайда недвусмысленно высказал в фильме, в котором представлены два почти идентичных ряда военной кинохроники – немецкой и советской, посвященной Катыни. В этих хрониках почти одними и теми же словами противоположная сторона обвиняется в гибели поляков – эмоционально, с надрывом, с сознательной спекуляцией на боли. Если с советской стороны речь шла о заведомой циничной лжи (освященной именами академика и митрополита – они также есть на этих кадрах), то с немецкой – об особой форме цинизма, при которой преступник с видом оскорбленной невинности обличает другого преступника в совершенных тем злодеяниях.

В фильме нет ни одного реально существовавшего исторического персонажа, хотя у многих есть прототипы – реально жившие люди. Генерал – не совсем Сморавиньский (хотя подходит по возрасту и некоторым подробностям биографии) и не совсем Минкевич (хотя как старший по званию именно он был командиром для офицеров в Козельском лагере). Ротмистр, почти до самой гибели ведущий записи в своей книжечке, – не «копия» майора Сольского, чей дневник стал одним из основных документов катынской драмы. Русский капитан Попов, спасающий семью польского офицера, – вовсе не живое воплощение политкорректности. Во-первых, у него, как и у других героев фильма, есть реальные прототипы, а, во-вторых, литературный предшественник – вполне приличный капитан Рыков из «Пана Тадеуша» Мицкевича, не так давно экранизированного тем же Вайдой (царского капитана играл Шакуров, а советского в «Катыни» — Гармаш).
Всем героям фильма больно. Кто-то (как поручик, призванный в армию мирный конструктор спортивных самолетов) находит утешение в Боге, сжимая в руках до самого конца четки. Кого-то, как другого поручика, чудом спасшегося от гибели и сделавшего успешную карьеру в просоветской польской армии (к концу войны – уже майор!), боль, стыд и одиночество в кругу своих коллег, боящихся прослыть неблагонадежными, приводит к самоубийству. Свою боль скрывает вдова ротмистра, тихо работающая в заштатной фотостудии. Боль ощущается в гордой непреклонности вдовы генерала.

На боль по-разному реагируют две сестры поручика-конструктора. Одна выбирает путь, который в церковной практике называется «акривией» — оказывая почести погибшему брату, она твердо и непреклонно идет на конфликт с системой, понимая, что ее как минимум ждет тюрьма. Другая следует «икономии», идя на компромисс с доминирующей системой, рационально полагая, что стенку нельзя пробить головой. Вайда не судит никого из своих героев (все палачи подчеркнуто обезличены и практически лишены индивидуальных характеристик, так что они не в счет). Та же сестра-конформистка принимает в школу сына погибшего в Катыни офицера, несмотря на его явную ненависть к убийцам отца; и не ее вина, что ему не приходится в ней учиться – боль к тому времени уже привела его к вооруженной борьбе с почти неизбежным трагическим концом. Здесь вспоминаешь Марека из «Пепла и алмаза», который тоже гибнет, только-только успев полюбить. Разница в том, что здесь герой так и не успевает убить перед смертью.

Пока что «Катынь» демонстрировалась один раз – в Москве, в польском посольстве, в присутствии небольшого числа зрителей. Мне кажется, что люди в зале тоже испытывали боль – во всяком случае, во время сцен деловито-профессионального расстрела. Это была тихая боль, без демонстраций и истерик, после просмотра хотелось помолчать.

Покажут ли «Катынь» на российских экранах? Уже звучат голоса, что нет, не решатся. Отношения с Польшей изрядно испорчены (вряд ли смена правительства приведет к их быстрому потеплению), и многие россияне до сих пор убеждены, что их соотечественников оклеветали, приписав им нацистское преступление. Представляется, впрочем, что реальность будет иной, более соответствующей теперешней стилистике, – фильм покажут, но не на основных каналах и не в прайм-тайм. Может быть, на «Культуре» — Михаил Швыдкой уже упоминал о такой возможности. И не во всех кинотеатрах, а в некоторых, для «просвещенного зрителя». В любом случае можно будет посмотреть этот фильм на DVD. А посмотреть надо – хотя бы для того, чтобы понять, почувствовать чужую боль и сопереживать ей.



«Ежедневный журнал».
13.11.07 08:11

[Александр Вакуров]

Паттерн

Иногда, как все мы знаем, мышление людей бывает ужасно негибким. В такие моменты они совершенно не в состоянии разглядеть реальность, находящуюся прямо перед их глазами. Для объяснения этого факта существуют самые разные гипотезы, начиная от первородного греха и кончая «Матрицей». В сфере креативного мышления свет проливает концепция паттерна (используемая, в частности, Эдвардом де Боно), о которой сегодня и пойдет речь.

Концепция паттерна у де Боно напрямую связана с тем, как устроена наша память.

Любое изменение оставляет след, являющийся памятью о нем. Сталактиты и сталагмиты, растущие в пещере, являются растущей памятью о движении влаги. Тропы не только хранят следы отдельных путников, но и являются памятью об их типичных передвижениях. Память живого существа устроена таким же образом. Она запечатлевает и накапливает следы поступающей в восприятие информации, позволяя им самоорганизовываться в виде особых форм – паттернов.

Вопреки бытующим представлениям, наше сознание не сортирует поступающую информацию, как, например, приемщик на складе сортирует вновь прибывшие товары. Собственно, и «склада» как такового не существует. Живая память, в отличие от памяти компьютерной, не хранит раздельно информацию и инструкцию по ее обработке. Она устроена намного более эффективно: сама информация и является для себя инструкцией к обработке.

Эдвард де Боно приводит непревзойденную метафору устройства памяти в своем примере с тарелкой желе, на которую ложка за ложкой льют горячую воду. От первой ложки остается углубление. Вторую ложку выливают рядом с первой, образуется небольшое углубление, но часть воды стекает в первую лунку и делает еще глубже. Третья ложка дает еще одну небольшую лунку и тоже углубляет вторую и первую, и так далее. Глядя на эту поверхность, мы можем точно определить последовательность, в которой была вылита вода — то есть, как я уже говорил, информация является одновременно инструкцией к ее расшифровке.

В восприятии животного паттерн заменяет смыслообразование (а точнее, ему эволюционно предшествует). Например, моя собака «понимает», что сейчас пойдет гулять, когда я утром надеваю свитер — иными словами, когда мои действия начинают совпадать с паттерном под названием «Прогулка».

На этот примере, кстати, видно одно занимательное свойство паттерна — его способность активизироваться целиком при активизации любой своей части. Мы, люди, называем это кодом. Например, нам достаточно бывает услышать название курорта, где мы провели отпуск, чтобы на нас нахлынула целая волна воспоминаний. Такои образом, любая часть паттерна является кодом, немедленно запускающим весь паттерн. Программистам это и не снилось

Система кодирования посредством знаков чрезвычайно эффективна, поскольку для передачи огромных массивов информации практически не требуется времени. Именно благодаря этой системе живые существа способны мгновенно распознавать ситуацию и реагировать на нее, а следовательно, выживать в агрессивной среде.

Благодаря этому же свойству паттерны становятся для людей средством коммуникации. Знаковая система эволюционирует в язык и затем в письменность, что делает ее еще эффективнее. Как мы видим, наша система мышления и коммуникации имеет огромные преимущества. Однако, как выясняется, у этих преимуществ есть обратная сторона, создающая немалые препятствия для продуктивного мышления.

Контроль над вниманием. Как я уже говорил, информация самоорганизуется в восприятии, находя свое место в подходящем паттерне. Это «прилипание» происходит по сходству, неважно, до какой степени это сходство верно, и по степени активности паттернов. Например, если вернуться к моей собаке, у нее абсолютно доминирует «пищевой» паттерн, поэтому вся информация первично сортируется по принципу «съедобное-несъедобное». То есть, если вниманием завладел сильный паттерн, вся ситуация будет рассматриваться в его контексте
Способность к росту. Паттерны растут, объединяются с другими паттернами или поглощают их. При этом естественного механизма для прекращения роста паттерна не существует. Паттерн может стать неподходящим для актуальной информации, но будет продолжать расти.
Устойчивость. Благодаря этому свойству паттерн может использоваться для коммуникаций. Однако поэтому же изменить устаревший паттерн оказывается очень непростым делом.
Инкапсуляция. Паттерн стремится целиком завладеть содержащейся в нем информацией, которая таким образом становится доступной исключительно в рамках этого паттерна, даже если при этом она имеет отношение и к другим паттернам.
Хронологичность. Паттерны строятся по мере поступления информации, поэтому зависят от порядка её поступления. Это означает, что расположение информации в паттерне всегда хуже возможного. То есть мы по умолчанию «лепим из того, что было», хотя более свежая информация может дать нам возможность построить гораздо более совершенную модель.
Таким образом, становится понятным, что для преодоления издержек описанного механизма работы сознания нужен особый тип мышления, который бы сознательно стремился использовать его преимущества и компенсировать его недостатки. Эдвард де Боно, чтобы избежать путаницы, придумал для него свое название — латеральное мышление (в результате это слово вошло в Оскфордский словарь английского языка). Подробно о латеральном мышлении можно прочитать в одноименной книге де Боно.