[ Здесь нельзя не заметить в скобках, что подобная же задача воодушевляла мыслителей совсем другой культуры, совсем другой эпохи, совсем другого типа мышления. Я имею в виду создателей "И Цзин", китайской классической "Книги Перемен", в глубокой древности
разработавших классификационную таблицу фундаментальных динамических паттернов, для китайского мышления играющего примерно такую же роль и обладающую такой же степенью несомненности, какой для нас обладает, скажем, таблица Менделеева. ]

Бейтсон, наряду с Норбертом Винером, фон Нейманом и другими, являлся в сущности одним из авторов кибернетической революции в
мышлении, произошедшей во второй половине XX века y 5/6-ых человечества. У некоей обособившейся от человечества и неведомо куда бредущей в бреду своим "особым путем" 1/6-ой, кибернетика еще довольно долгое время продолжала считаться "продажной девкой американского империализма", за сношения с которой можно было запросто поплатиться жизнью. Любопытно отметить, что отец Грегори Бейтсона, крупнейший английский генетик Уильям Бейтсон, был личным другом Николая Вавилова, погибшего по причине
своих связей с другой "продажной девкой" - генетикой.
Одним из важнейших вкладов Грегори Бейтсона в гуманитарные науки является, по общему мнению, созданная им теория "double bind", легшая в основу информационно-кибернетической теории шизофрении. Надо сказать, что Бейтсон трактует шизофрению несравненно шире, чем просто клинический феномен. У него шизофрения - это состояние, в которое может прийти любая информационная система при условии наличия специфических патологических нарушений коммуникации - так называемого смешения логических типов
сообщений. С его точки зрения, определенные типы "поведения", системно изоморфные тому, что y отдельных человеческих существ было бы диагностировано как "шизофрения", можно наблюдать y семей, групп, организаций, культур, племен, этносов, крупных идеационных систем, таких как, скажем, конфессиональная принадлежность (то, что мистики называют "эгрегором") и даже, каким это ни покажется странным, y некоторых растений. В последние годы жизни Бейтсона (1904 - 1980) на основании его идей и подходов и с его благословения начало интенсивно развиваться НЛП - Нейро Лингвистическое Программирование. Для известной книги Гриндера и
Бендлера "Структура Магии" он написал короткое вступительное слово.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

В течение трех лет я был одним из студентов Грегори Бейтсона и помогал ему выбирать те статьи, которые здесь впервые собраны в одной книге. Я полагаю, что эта книга очень важна не только для тех, кто профессионально занимается науками о поведении, би ологией и философией, но также (и особенно) для тех представителей моего поколения - поколения родившихся после Хиросимы - которые ищут лучшего понимания самих себя и своего мира.
Центральная идея этой книги состоит в том, что мы создаем воспринимаемый мир; это происходит не из-за того, что вне наших голов не
существует никакой реальности (например, мы действительно разрушаем нашу экосистему и, следовательно, самих себя, верим мы в это, или нет), а из-за того, что мы отбираем и редактируем видимую реальность, чтобы привести ее в соответствие с нашими верованиями о том мире, в котором мы живем. Например, человек, который считает, что мировые ресурсы бесконечны, либо считающий, что если что-то хорошо для нас, то еще больше будет еще лучше, не сможет увидеть своих ошибок, поскольку не станет искать никаких доказательств.
Чтобы человек изменил свои базовые верования, определяющие восприятие - Бейтсон называет их эпистемологическими предпосылками - он сначала должен осознать, что реальность на обязательно совпадает с его верованиями. Узнавать эти вещи нелегко и неудобн о, и большинству людей в истории, вероятно, удалось избежать думать об этих вещах. Я не считаю, что безотчетная жизнь вообще не стоит того, чтобы ее прожить. Но иногда диссонанс между реальностью и ложными верованиями достигает
точки, после которой уж е невозможно не видеть, что мир лишился смысла.
Только тогда ум становится способен рассмотреть радикально иные идеи и восприятия. Ясно, что наше культурное сознание достигло такой точки. Но эта ситуация таит в себе как возможности, так и опасности. Нет гарантии, что новые идеи будут превосходить старые. Нельзя также надеяться, что изменения будут гладкими.
Культурный сдвиг уже привел к психическим потерям. Например, психоделики являются мощным образовательным инструментом. Они самым убедительным образом демонстрируют произвольность нашего обычного восприятия. Многим из нас пришлось их попробовать, чтоб ы узнать, как мало мы знаем. Слишком многие из нас заблудились в Лабиринте, решив, что если реальность не означает того, чем мы ее считали, то в ней нет смысла вообще. Я знаю это место. Я и сам там блуждал. Насколько мне известно, оттуда есть только д ва выхода.
Первый - это религиозное обращение. Я попробовал Даосизм. Другие выбирают различные версии Индуизма, Буддизма и даже Христианства. Такие времена всегда порождают толпы самозваных мессий. Некоторые из выбирающих радикальные идеологии делают это скорее по религиозным, чем по политическим причинам. Некоторых это решение может удовлетворить, хотя всегда присутствует опасность впасть в сатанизм. Однако я думаю, что те, кто выбирает готовые системы верований, теряют шанс на подлинно
творческое мышление, а ничто меньшее, возможно, нас не спасет.
Второй путь, состоящий в обдумывании вещей и принятия как можно меньшего на веру, более труден. Интеллектуальная активность - от науки и до поэзии - имеет плохую репутацию y моего поколения. Мы виним в этом нашу так называемую систему образования, ко торая кажется специально придуманной для того, чтобы не дать своим жертвам научиться думать. Якобы, мышление - это то, что ты делаешь, когда читаешь учебник. А кроме того, чтобы научиться думать, нужно иметь учителя, который умеет думать.
Низкий урове нь того, что сходит за мышление в большинстве Американских академических кругов, может быть оценен только по контрасту с человеком, подобным Грегори Бейтсону. Из этого не следует, впрочем, что мы не должны стремиться к еще лучшему.
Однако сутью всех наших проблем остается плохое мышление, и единственное лекарство от этого - это лучшее мышление. Эта книга
является самым лучшим известным мне образцом хорошего мышления. Я вверяю ее вам, мои братья и сестры по новой культуре, в над ежде, что она поможет нам в нашем странствии.

Марк Энгел Гонолулу, Гавайи 16 апреля 1971 года.

Грегори Бейтсон.

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ ШИЗОФРЕНИИ.

Если мы собираемся обсуждать эпидемиологию ментальных состояний, т.е. состояний, частично индуцированных опытом, нашей первой задачей будет достаточно четко указать на дефект идеационной системы, чтобы от этого указания перейти к постулированию того контекста обучения, который мог бы индуцировать этот формальный дефект. Обычно говорят, что шизофреники имеют "слабость эго". Здесь я определяю слабость эго как затруднение в идентификации и интерпретации тех сигналов, которые должны сказать индивидууму, каким сообщением является сообщение, т.е. затруднение с сигналами т ого же логического типа, что и сигнал "это игра". Например, пациент приходит в больничную столовую и девушка на раздаче говорит ему: "что вам сделать?" Пациент находится в сомнениях относительно этого сообщения - уж не собирается ли она сделать ему бо льно? Или это указание на то, что она хочет, чтобы он пошел с ней в постель? Или она предлагает чашку кофе? Он слышит сообщение, но не знает какого сорта или порядка это сообщение. Он не в состоянии обнаружить более абстрактные указатели, которые большинство из нас способно конвенционально использовать, но не способно идентифицировать в том смысле, что мы не знаем, что же именно сказало нам, какого сорта было это сообщение. Как-будто мы каким-то образом правильно угадываем. В действительности мы с овершенно не осознаем получение тех сообщений, которые говорят нам о том, какого рода сообщение нами получено.

Затруднение с сигналами этого сорта кажется центром синдрома, характерного для группы шизофреников. Поэтому начав с формального определения этой симптоматологии, мы можем приступить к поискам этиологии.

Если начать думать таким образом, многое из того, что говорит шизофреник, встает на место как описание его опыта. Т.е. мы имеем второе указание на теорию этиологии или передачи. Первое указание возникает из симптома. Мы спрашиваем: "каким образом чел овеческий индивидуум приобретает дефектную способность к дискриминации этих специфических сигналов?" Когда мы обращаем внимание на его речь, мы обнаруживаем, что в том специфическом языке, которым является шизофреническая "словесная
окрошка" он описыв ает травматическую ситуацию, связанную с мета-коммуникационной неразберихой.

Пациент, например, имеет центральное положение о том, что "что-то сдвинулось в пространстве" и поэтому он помешался. Из его манеры говорить о "пространстве" я заключил, что пространство - это его мать, и сказал ему об этом. Он сказал: "нет, пространс тво - это Мать (the mother)". Я высказал предположение, что она каким-то образом может быть причиной его затруднений. Он сказал: "я никогда ее не осуждал". В какой-то момент он разозлился и сказал - это дословно - "если мы говорим, что в ней что-то сд винулось, из-за того, что она причинила, мы только осуждаем сами себя" (if we say she had movement in her because of what she caused, we are only condemning ourselves).
Что-то сдвинулось в пространстве, из-за чего он помешался. Пространство - это не его мать, это Мать. Но теперь мы фокусируемся на
его матери, о которой он говорит, что никогда ее не осуждал. И он говорит: "если мы говорим, что в ней что-то сдвинулось , из-за того, что
она причинила, мы только осуждаем сами себя"
Посмотрите очень внимательно на логическую структуру этой цитаты - она является циркулярной. Она имплицирует такой способ взаимодействия с матерью и хронические перекрестные ожидания такого рода, что ребенку также запрещается совершать усилия к прояс нению недопонимания.
В другом случае он пропустил нашу утреннюю терапевтическую встречу, и я пришел во время ужина в столовую, чтобы увидеться с ним и
убедить его увидеться со мной на следующий день. Он отказался смотреть на меня. Он смотрел в сторону. Я сказал что-то о 9.30 утра - никакого ответа. Затем с огромным трудом он произнес: "судья не одобряет". Перед тем, как уйти, я сказал: "тебе нужен защитник". Когда мы встретились на следующее утро, я сказал: "вот твой защитник" - и мы начали наше занятие. Я начал с то го, что спросил: "прав ли я предполагая, что судья не только не одобряет того, что ты разговариваешь со мной, но также не одобряет того, что ты рассказал мне о его неодобрении?" Он сказал: "Да!"

Вот это и есть два уровня. "Судья" не одобряет усилий ра зобраться в путанице и не одобряет сообщения о его (судьи) неодобрении.
Нам следует поискать этиологию, включающую множественные уровни травмы. Я вообще не говорю о содержании этих травматических
последовательностей, будь они хоть сексуальными, хоть оральными. Я также не говорю ни о возрасте пациента в момент получения т равмы, ни о том, кто из родителей вовлечен. По-моему, все это является эпизодическим. Я только выстраиваю положение, согласно которому травма должна была иметь формальную структуру в том смысле, что множество логических типов противопоставлялось друг другу для генерирования y данного индивидуума данной специфической патологии.
Теперь если посмотреть на нашу обычную коммуникацию друг с другом, можно видеть, что мы сплетаем эти логические типы с невероятной сложностью и заслуживающей удивления легкостью. Мы даже придумываем шутки, которые иностранцу может быть трудно понять. Почти везде большинство шуток, как заготовленных, так и спонтанных, являются переплетением множественных логических типов. Обман и поддразнивание также зависят от остающегося открытым вопроса, может ли обманываемый обнаружить, что это есть обман. В любой культуре индивидуумы вырабатывают поистине поразительные способности не только к простой идентификации того, какого сорта сообщением является сообщение, но также и к работе с множественными идентификациями того, какого рода сообщением является соо бщение. Когда мы встречаем эти множественные идентификации, мы смеемся и делаем психологические открытия относительно того, что происходит внутри нас самих, что возможно и составляет ценность истинного юмора.

Но есть люди, испытывающие величайшие трудности с проблемой множественных уровней. Мне кажется, что к явлению неравного
распределения этой способности можно приблизиться с подходами и терминами эпидемиологии. Что нужно для того, чтобы ребенок развил или не развил способности к интерпретированию этих сигналов?
То, что многие из них эти способности развивают, само по себе является чудом. Но есть и другая сторона - многие люди встречаются с
трудностями. Например, есть люди, которые присылают на радиостанцию бутылочки аспирина или другие средства от простуды когда "старшая сестра" из радио-сериала "простужается", несмотря на то, что "старшая сестра" есть вымышленный персонаж. Данные члены аудитории явно имеют несколько перекошенную идентификацию того, какого сорта коммуникация осуществляется через их ради оприемники.
Все мы время от времени делаем ошибки подобного рода. Я не уверен, что я вообще встречал человека, который более или менее не
страдал бы "шизофренией П". Всем нам иногда бывает трудно решить, был (В источнике тут пробел. Я обязательно найду в другом источнике пропущенное место - А.В.)

Если в поисках ответов на этиологические вопросы присмотреться к отцам и матерям пациентов, можно получить несколько типов ответов.
Во-первых, есть ответы, связанные с тем, что можно назвать интенсифицирующими факторами. Любое заболевание становится более
вероятным, либо усугубляется различными обстоятельствами, такими как усталость, холод, число дней, проведенных в сражении, при сутствие других заболеваний и.т.д. Кажется, что они умножают вероятность появления почти любой патологии. Затем идут те факторы, которые я упоминал - наследственные характеристики и предрасположенности. Чтобы запутаться в логических типах предположите льно нужно быть достаточно умным для того, чтобы знать, что что-то не так, и недостаточно умным для того, чтобы понять, что же именно не так. Я полагаю, что эти характеристики детерминированы наследственностью.
Но как мне кажется, суть проблемы состоит в том, чтобы идентифицировать, какие реальные обстоятельства ведут к специфической патологии. Я признаю, что бактерии ни в какой степени не являются единственным детерминантом бактериального заболевания, и следовательно также допускаю, что появление таких травматических последовательностей или контекстов ни в какой степени не является единственным детерминантом психического заболевания. Но мне по-прежнему кажется, что идентификация
этих контекстов являетс я сутью понимания заболевания, как идентификация бактерий является сутью понимания бактериального заболевания.

Я встречался с матерью пациента, которого я упоминал ранее. Семья не является неблагополучной. Они живут в красивом загородном доме. Когда мы пришли туда с пациентом, дома никого не было. Разносчик газет бросил вечернюю газету на середину лужайки, и мой пациент решил убрать газету с центра этой безупречной лужайки. Он подошел к краю лужайки и начал дрожать.
Дом выглядел как "модельный дом" - т.е. как дом, обставленный продавцами недвижимости в качестве образца. Не как дом, обставленный для того, чтобы в нем жить, а скорее как дом, обставленный, чтобы выглядеть как обставленный дом.
Я как-то обсуждал с ним его мать и предположил, что она должна быть довольно перепуганным человеком. Он сказал: "да". Я сказал: "чем она перепугана?" Он сказал: "предусмотрительные предосторожности".
Красивая искусственная пластмассовая растительность расположена точно по центру драпировки. Китайский фазан там и китайский фазан здесь расположены симметрично. Настенный ковер именно там, где ему следует быть.
После того, как появилась его мать, я почувствовал себя в этом доме несколько дискомфортно. Он не появлялся здесь уже пять лет, но казалось, что все идет хорошо, поэтому я решил оставить его и вернуться, когда придет время возвращаться в больницу. Та ким образом я оказался на улице имея совершенно пустой час, и я начал думать, что бы я хотел сделать с этой обстановкой. И как об этом сообщить? Я решил, что я хотел бы привнести в нее нечто одновременно красивое и неаккуратное. Я решил, что самым под ходящим ответом будут цветы, и купил гладиолусы. Когда я вернулся забрать пациента, я подарил их его матери со словами, что я
хотел бы, чтобы в ее доме было нечто "одновременно красивое и неаккуратное". "О,- сказала она,- эти цветы вовсе не неаккуратн ые. А
те, которые завянут, можно обрезать ножницами". Как я сейчас понимаю, интересным был не столько кастрационный характер этого заявления, сколько то, что она поместила меня в положение извиняющегося, хотя я и не извинялся. Т.е. она взяла мое сообщение и переклассифицировала его.
Она изменила указатель, показывающий тип сообщения, и я полагаю это то, что она делает постоянно. Она постоянно берет сообщения других людей и отвечает на них так, как если бы это было либо свидетельством слабости гово рящего, либо нападением на нее, которое нужно превратить в свидетельство слабости говорящего и.т.д.
То, против чего пациент ныне восстает - и восставал в детстве - это ложная интерпретация его сообщений. Если он говорит "кошка сидит на столе", она дает некоторый ответ, из которого следует, что его сообщение не того сорта, как он сам полагал, когда посылал его. Когда его сообщение возвращается от нее, его собственный определитель сообщений затемняется и искажается. И она постоянно противоречит своему собственному определителю сообщений. Она смеется, когда говорит нечто, для нее самой совершенно не смешное и.т.д.
Сейчас в этой семье можно наблюдать характерное материнское доминирование, но я не собираюсь говорить, что это является обязательным условием травмы. Меня интересуют только чисто формальные аспекты этой травматической констелляции, и я полагаю, что э та констелляция могла быть отчасти создана отцом, и отчасти матерью.
Я хочу указать только на один пункт: существует вероятность травмы, содержащей определенные формальные характеристики. Она разовьет y пациента специфический синдром, поскольку травмируется определенный элемент коммуникационного процесса. То, что атак уется, есть использование "сигналов-идентификаторов сообщения", как я их называю,- тех сигналов, без которых "эго" не решается разделять факты и фантазии, буквальное и метафорическое.
Я пытался выделить группу синдромов, тех синдромов, которые связаны с неспособностью различать, какого сорта сообщением является сообщение. На одном конце этой классификации будут находиться более или менее гебефренические индивидуумы, для которых ни одно сообщение не принадлежит к какому-либо определенному типу, и которые ведут существование наподобие бездомных собак. На другом конце находятся те, которые пытаются сверх-идентифицировать, т.е. делать очень жесткую идентификацию того, какого сорта сообщением является сообщение. Это дает картину параноидального типа. Еще одной возможностью является "изъятие
себя из обращения".

Наконец, мне кажется, что имея гипотезу такого типа, можно было бы попытаться выяснить распространенность среди населения тех детерминант, которые могут вести к появлению такого рода констелляций.
Это кажется мне подходящим материалом для эпидемиолог ического исследования.

Источник:

http://loopback.ru/psytech/mirror.htm