Одним из наиболее впечатляющих качеств человеческой психики является ее способность успешно преодолевать большие личные трагедии. Несмотря на такие серьезные события, как собственные болезни или смерть члена семьи, большинство людей, попавших в такие ситуации, достигают уровня психологического комфорта равного или даже превосходящего уровень комфорта до трагического события. Наши исследования показали, что более или менее успешно самостоятельно преодолевают кризисные события около 80% людей. Что особенно важно, они добиваются этого, используя собственные ресурсы, не прибегая к профессиональной помощи психологов, психотерапевтов.

Аналогичные данные получены в исследованиях Бельгийского Центра Кризисной Психологии (директор — Люк Квинтин). Сотрудники Центра обнаружили, что своевременная психологическая -помощь жертвам кризисных событий позволяет снизить долю дезадаптированных лиц с 20% до 3 -5%.

В течение четырех лет в рамках различных программ оказания экстренной психологической помощи (в том числе и программ под эгидой ЮНЕСКО) в различных странах проводились исследования психологических последствий переживания ситуаций, связанных с угрозой для жизни. В процессе исследования мы пытались ответить на вопрос: «Какие механизмы совладения с кризисом используются людьми в попытке самостоятельно преодолеть его последствия?» Испытуемыми были взрослые и дети, пережившие различные кризисные события: страдающие опасными заболеваниями; жертвы природных и техногенных катастроф (пожаров, ураганов, дорожно-транспортных происшествии), жертвы физического и сексуального насилия, жертвы военных и национальных конфликтов (более 200 мужчин я женщин).

В первую очередь, нас интересовали когнитивные механизмы преодоления кризиса. В арсенале практиков, работающих с кризисными ситуациями, основное место занимают техники воздействия на эмоциональную сферу. Когнитивные процессы оказались незаслуженно забытыми. Это вполне объяснимо, ведь долгие годы эмоции как предмет исследования находились далеко в хвосте научной психологии. Уход, от академических традиций в практической психологии изменил ситуацию: эмоции стали главной темой в работе с кризисными состояниями. Однако из анализа и, главное, практической работы в этой области полностью выпали когнитивные процессы. В то же время, как показывают исследования, когнитивные механизмы играют решающую роль в процессе совладания с психологическим кризисом.

Основным методом сбора информации о способах приспособления к кризисному событию была беседа с испытуемыми, в некоторых случаях мы использовали техники структурированного самоотчета, опросники, проективные методики. Для теоретического анализа результатов мы привлекали положения теории когнитивной адаптации Тэйлор (Taylor, 1990), каузальной атрибуции Келли (Kelley, 1971) и Хайдера (Heider, 1958), социального сравнения Фестингера {Festinger, 1954), выученной беспомощности Абрамсона и Селигмана (Abramson, Seligman, Teasdale, 1978; Seligman, 1993).

Анализ показал, что, несмотря на различия в содержании и интенсивности кризисного события, процесс когнитивной адаптации разворачивается вокруг трех главных тем:

- поиск смысла события.
- стремление достичь чувства контроля над кризисной ситуацией и жизнью в целом,
- попытки вновь достичь высокой самооценки.

1. ПОИСК СМЫСЛА СОБЫТИЯ

Этот аспект адаптации связан с ответом на два вопроса:

- Почему произошло это событие?
- Как оно повлияет на мое будущее?

Говоря о причинах кризисного события, мы вынуждены обращаться к теории атрибуции Келли и Хайдера. Как известно, люди приписывают любым событиям причины, чтобы понять, предсказать и контролировать окружающий мир. Ответ на вопрос о причинах дает возможность ответить на вопрос о влиянии события на будущее. Однако если при катастрофах, насилии, даже сердечных болезнях ответ на этот вопрос может быть достаточно обоснованным, то в случае онкологического заболевания поиск его причин может показаться бессмысленным занятием. Есть определенный набор возможных причин, таких как наследственность, радиация, канцерогены, стресс, но определить точную причину конкретного случая заболевания невозможно. Несмотря на это, онкобольные стремятся определить для себя причины своего заболевания: 98% больных имели свою теорию развития у них рака.

Если считать атрибутивный поиск общей тенденцией, то можно было бы обнаружить у ближайших родственников больных такое же стремление объяснить происхождение болезни, поскольку родственники не в меньшей мере включены в кризисную ситуацию. Однако среди супругов взрослых пациентов и среди родителей молодых людей лишь 40% имели свои теории происхождения заболевания. Это говорит о том, что потребность в поиске смысла заболевания наиболее характерна для самих больных. Аналогичные данные мы обнаружили у перенесших инфаркт миокарда, жертв насилия и пострадавших от дорожных происшествий.

Была предпринята попытка ответить на вопрос, имеющий большое значение для практической психологии: какие из атрибуций более эффективны? Для этого оценивался уровень психологической адаптации (основной показатель адаптации рассчитывался на основании самооценки эмоционального состояния с помощью семантического дифференциала, а также оценок со стороны близких людей и медицинского персонала) у больных с различными теориями происхождения рака (радиация, наследственность, питание, химические агенты, эмоциональный стресс). Регрессионные уравнения показали, что конкретный тип атрибуции не влияет на эффективность адаптации.

Основное значение имеет не содержание атрибуции, а степень уверенности в том, что рак спровоцирован именно этим фактором. Исключение составляет такой фактор как наследственность — единственный неконтролируемый среди всех. Приписывание причин рака наследственности положительно коррелирует с малоуспешной адаптацией. Особое место занимает такой фактор как радиация: эффективность подобной атрибуции напрямую определяется местом постоянного проживания больного — «чистая» или загрязненная зона. Итак, для успешной адаптации необходимо отыскать причину болезни, с одной стороны, и считать ее относительно контролируемой, с другой. Таким образом, целью атрибуции является сам по себе процесс поиска смысла, а не его конкретное содержание. Подтверждение этой мысли можно найти в блестящих описаниях приспособления к опасным ситуациям в работах Виктора Франкла (Франкл, 1990).

Поиск смысла события не прекращается до тех пор, пока ответ на вопрос о причинах события не будет сформулирован. В известном исследовании 77 женщин, имевших в своем детстве эпизоды инцеста, обнаружено, что поиск ответа не прекращался, хотя с момента события прошло более 20 лет. Чем активнее был поиск, тем больше негативных эмоций, ночных кошмаров, эмоциональных взрывов, страхов возникало у женщин, что, в свою очередь, усиливало стремление отыскать смысл события. Оказалось, что половина женщин за два десятка лет так и не смогла ответить на вопрос, почему произошло событие. Те женщины, которые в ходе психотерапии смогли определить для себя смысл события, гораздо эффективнее справлялись с негативными эмоциями и реже имели проблемы в семейной жизни. Содержание объяснения не имело значения, главным было то, что женщины нашли ответ и верили в него (Silver, Boon, Stones, 1983). Это полностью совпадает с нашими результатами, полученными в исследовании жертв изнасилования.

Можно выделить две функции этого поиска:

1. Поиск ответа на вопрос о причинах события на самом деле - поиск новых установок по отношению к жизни. Это
особенно характерно для тех, кто столкнулся с ситуацией, которая непосредственно угрожала их жизни или жизни близких людей. Например, для людей с онкологическим заболеванием эти вопросы звучат так «Что значит моя жизнь сейчас?», «Как рак повлиял на мою жизнь?». Здесь, собственно, и не важна причина заболевания, в основе лежит стремление переопределить смысл своей жизни. Многие в такой ситуации начинают жить сегодняшним днем, радуясь настоящему, а не переживая из - за прошлого. Они стремятся больше реализовывать себя и больше думают о других. Семейные отношения становятся более значимыми, чем внешние обязательства. Почти все больные отмечают, что их жизнь стала более осмысленной.

В травматических ситуациях поиск смысла всегда связан со смертью. Столкнувшись с угрозой своей жизни или жизни близких людей, человек испытывает острую тревогу и боль, подрыв веры в собственную неуязвимость, переживает болезненное осознание личной смертности. Такая встреча со смертью всегда ведет к переопределению смысла своего существования. И это переопределение запускается вопросом «Почему это произошло, и как это повлияет на мою жизнь? »

2. Второй аспект поиска имеет операциональный характер и зависит от конкретного содержания атрибуции. Смысл поиска ответа на вопрос о причинах события лежит в иной плоскости и напрямую связан с чувством контроля над ситуацией. Чувство контроля над ситуацией означает возможность избежать повторения кризисного события.

2. ДОСТИЖЕНИЕ ЧУВСТВА КОНТРОЛЯ

Ряд работ показывает, что неожиданное угрожающее событие типа рака, инфаркта или насилия может легко подорвать чувство собственного контроля над своим телом и над жизнью в целом. В этом смысле достижение чувства контроля над событием означает управление возможностью его повторения. В его основе лежит представление, точнее вера, что такой личный контроль возможен (Taylor, Lichtman, Wood, 1984; Taylor, 1990;Seligman, 1993).

Опыт показал. 80% больных раком верят, что они могут контролировать возможность повторения заболевания. Оставшиеся 20% полагают, что они, по крайней мере, могут контролировать работу врачей или курс поддерживающей терапии. Что особенно важно, вера в возможность контроля очень сильна. И так же, как в случае поиска причин болезни, эта вера в контроль намного сильнее у больных, чем у их близких. Успешность психологической адаптации положительно коррелирует с силой убежденности. Среди кардиобольных доля верящих в возможность контроля достигает 95%, среди жертв сексуального насилия — 98%,

Для многих попытки добиться чувства контроля проявляются в мыслительной форме: чаще всего это убеждение, что правильное поведение, доброе отношение к себе и другим, самоконтроль, выполнение различных религиозных и иных ритуалов не позволят событию повториться.

Большое влияние на чувство контроля оказывает характер каузальной атрибуции: например, среди больных чувство контроля особенно сильно, если они считают, что первоначальная причина болезни больше не действует. Для большинства переживших угрожающее событие огромное значение имеет возможность сказать, что ситуация перед событием и сейчас отличаются друг от друга. Другими словами, люди нуждаются в том, чтобы в их сознании присутствовала «временная разорванность». Это особенно заметно, когда мы строим репертуарные решетки по методу Келли: у хорошо адаптированных испытуемых заметен сильный разрыв между «Я в прошлом» и «Я сейчас». (А ведь многие психотерапевтические техники направлены как раз на преодоление такого разрыва, на достижение целостности психологического времени личности).

Примеры:

- Студентка — жертва насилия считает, что главная причина изнасилования — ее доверчивость и незрелость, излишняя зависимость от других. «Сейчас все иначе: я другая, не такая как раньше, со мной этого больше не случится».
- Мужчина — бизнесмен, перенесший тяжелый инфаркт, уверен в том, что причина болезни — эмоциональный стресс на работе. «Сейчас все иначе, у меня другая работа, я больше не психую, я спокоен. Думаю, что со здоровьем все наладится».
- Женщина с диагнозом «рак молочной железы». Она уверена, что болезнь возникла из -за плохого иммунитета.
«Сейчас болезнь и лечение изменили тело, оно стало закаленным, другим, не таким, как раньше».
- Мужчина, приехавший в Республику Беларусь из зоны национальных конфликтов. Он уверен, что никогда больше не
столкнется с опасностью физического уничтожения своей семьи, так как живет в «спокойном месте». «Теперь я могу спать спокойно».

Хотя большинство переживших угрожающее событие достигает чувства контроля, главным образом, мыслительными усилиями, часть из них совершает прямые изменения жизни, чтобы событие больше не повторилось. Более половины меняет образ жизни, включая место проживания, питание, физическую активность, ритуалы. Ту же цель преследует активность больных по собиранию информации о болезни («чтобы победить болезнь, я должен все о ней знать). Именно из-за невозможности реально осуществить такой контроль над повторением ситуации онкологические больные, считающие причиной заболевания радиационное воздействие, но продолжающие жить в загрязненных районах, демонстрируют одни из самых низких показателей психологической адаптации после лечения.

Другой параметр, определяющий эффективность психологической адаптации после кризисного события, связан с содержательной характеристикой самой атрибуции.

Несколько примеров:

Если жертвы дорожного происшествия приписывают причины события самим себе, их последующее психическое функционирование протекает намного лучше, чем в случае приписывания причин внешним факторам (Taylor, 1993).

- Если участники группы по преодолению привычек курения получают информацию о том, что их первые успехи -
это результат их собственной активности, а не лекарств, то наблюдается значительное ускорение процесса отвыкания от
табака (Chambliss, Murray, 1979).
- Больные, считающие, что они достаточно успешно переносят болевой шок не из - за наркоза, а из - за собственных усилий, в последующем еще успешнее справляются с подобным переживанием боли (Brickman at al, 1982).
- Сердечные больные, которые верят в плацебо как причину улучшения состояния, показывают хорошие результаты
только в первые 1-2 месяца, а затем заметно отстают от тех, кто считает причиной улучшения СБОЮ собственную активность
(Liberman, 1978).

Почему в большинстве случаев приписывание причин события какому - либо внутреннему фактору более эффективно для последующего преодоления? Казалось бы, гораздо лучше считать, что причины кризиса лежат вне себя, и не обвинять себя за это. Однако во внутренней атрибуции есть свой очень важный резон. Если мы считаем, что причина кризиса кроется в нашем поведении и даже в наших устойчивых индивидуальных особенностях, мы можем считать себя способными контролировать эти факторы. А если мы можем контролировать это, у нас возникает ощущение контроля над своей последующей жизнью, нам кажется, что теперь - то мы уже никогда не попадем в подобную ситуацию, А как показывают наши исследования, подобное переживание имеет колоссально важное значение для успешного преодоления кризиса. Если причина лежала вне нашего контроля, и кризисное событие никак от нас не зависело, оно может вновь возникнуть, как бы мы себя не вели.

Но все же эту модель следует принимать с оговорками. Выгода от внутренней или внешней атрибуции сильно зависит от многих дополнительных факторов, среди которых, например, вероятность повторения события. Например, в исследованиях эффективности преодоления, где испытуемыми были подростки, спасшиеся во время аварии круизного лайнера «Юпитер», было обнаружено, что, наоборот, внешняя, а не внутренняя атрибуция связана с меньшим количеством негативных психологических и физиологических последствий. Например, подростки, которые объясняли свою неспособность покинуть корабль тем, что плот был слишком мокрым и тяжелым и потому скользким, гораздо лучше преодолевали психологические последствия катастрофы, чем те, кто считал себя слишком плохим пловцом. Однако эта тенденция напрямую связана с тем, что все они считали подобную катастрофу абсолютно уникальным явлением, имеющим ничтожно мало шансов повториться в будущем (Joseph, Brewin, Yule, Williams 1993). Аналогичные результаты мы получили у беженцев из зон военных действий и жертв летнего урагана в Минской и Брестской областях.

В ситуациях обыденной жизни люди, пережившие кризис и считающие его причиной какие -либо внутренние контролируемые факторы, лучше справляются с последствиями. Например, если после ситуации изнасилования есть возможность что -либо обвинить и изменить (например, доверчивость по отношению к разговорчивым и обаятельным незнакомцам), преодоление кризиса идет гораздо эффективнее, чем в случае отсутствия такой возможности (насильник напал во время сна в постели или неожиданно в самой обычной ситуации, например, в подъезде или лифте).

Знаменитый эффект Келли (приписывание причин успеха себе, а причин неудачи — внешним обстоятельствам) полезен лишь в первое время после кризиса, когда необходимо справиться с чувством вины. Далее он не просто менее эффективен, он даже замедляет процесс выхода из кризиса (см. рис. 1)

Рис. 1 Динамика негативного эмоционального состояния жертв изнасилования в зависимости от типа атрибуции

Именно потому повторение кризисного события вызывает столь тяжелые психологические последствия у тех, кто использовал внутреннюю атрибуцию, поскольку повторение события полностью разрушает иллюзию контроля. Обычным итогом такого разрушения веры в контроль над ситуацией является переход к внешней атрибуции в ее крайнем выражении в виде судьбы, наказания за грехи, кармы, в лучшем случае порчи и сглаза. Здесь кажется уместным привести аналогию с выученной беспомощностью, исследованной Селигманом:

крысы, которые долго пребывали в ситуации невозможности избежать ударов электротоком, оказавшись в воде, тонули через несколько минут; крысы без предшествующего опыта беспомощности продолжали оставаться на плаву почти сутки (Seligman, 1993).
Существует еще один важный фактор, определяющий глубину чувства контроля над ситуацией: атрибуция ответственности за решение проблемы. Эта форма атрибуции также может быть внутренней и внешней: «Я или не Я отвечаю за решение возникшей проблемы».

В последних работах по выученной беспомощности (Abramson, Seligman, Teasdale 1978; Seligman, 1993) описаны различные параметры атрибуции, определяющие эффективность преодоления психологических последствий кризисных ситуаций. Важность каждого из них зависит от объективных характеристик кризисного события, индивидуальных особенностей жертвы характерных для данной культуры механизмов совладения.

С помощью дисперсионного анализа (MANOVA) был исследован вклад различных показателей атрибуции в общую эффективность преодоления кризиса, Показателем эффективности была интегральная оценка эмоционального состояния через 1, 2, б и 12 месяцев. Испытуемые — люди, перенесшие различные события кризисного характера.

Среди анализируемых когнитивных факторов были следующие: интернальность / экстернальность кризисного события, его глобальность-ситуативность, стабильность - временность, внешний или внутренний характер атрибуции ответственности по решению проблемы, содержание атрибуции и т.п. Анализ показал, что наиболее важными для оценки успешности преодоления являются экстернальность - интернальность двух видов атрибуции: 1) кто или что ответственно за возникновение проблемы; 2) кто отвечает за решение проблемы. Другими словами, главными оказались два извечных славянских вопроса «Кто виноват?» и «Что делать?» (в нашем случае, правда, не «Что делать?», а «Кто будет делать?»).

На основании результатов выделены 4 когнитивных модели, которые используются не только перенесшими кризис, но и теми, кто оказывает им помощь. Для удобства их описания мы используем характеристики аналогичных моделей из исследований американских психологов (Brickman, Robinowits, Karusa J. At al. 1982) (см. рис. 2).

Рис. 2 Когнитивные модели преодоления кризисных ситуаций

Моральная модель:

никто кроме самого участника события не несет ответственности ни за возникновение проблемы, ни за ее решение. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Человек в этой модели выступает как слабый или ленивый. Из - за лени или слабости и возникли данные проблемы.
Все, что требуется от него — приложить достаточное старание, которое является необходимым и достаточным условием для решения проблемы. Предыдущие усилия, если они и были, — или недостаточны, или неправильно направлены.

Помогающий должен лишь указать направление и воодушевить на данное действие через поощрение или наказание.
Одним из примеров может быть попытка учителя устыдить ребенка за плохое поведение и призвать его исправиться или взяться за ум. «Он способный, но ленивый», «Нужно просто заставить себя» и т.п. Этой моделью описывается один из подходов к алкоголизму, наркомании, причина которых кроется в моральной слабости, слабой воле. Чтобы избавиться от негативного эмоционального состояния или неправильного поведения, нужно просто взять себя в руки.

Достоинством модели является побуждение быть неравнодушным к своей жизни. Если что - то не нравится, нужно лишь понять, какие изменения необходимы, и начать делать это, не дожидаясь внешней помощи и не жалуясь.
Отрицательный аспект модели напрямую связан с идеей полной ответственности за ситуацию. Очевидно, что жертвы — например, больные раком или жертвы изнасилования — вряд ли сами выбрали этот путь.

В основе модели лежит идея о справедливости мира: каждый своими поступками заслужил свою судьбу и должен сам изменять ее. Другая основа — иллюзия всемогущества. Если правильно направить усилия, можно решить любую проблему.

Примером может быть «американская идея»: твоя судьба — в твоих руках. Следствием принятия модели может стать острое ощущение одиночества из - за осознания того, что отсутствие успеха — результат неправильного представления о себе и мире. «Если ты такой умный, то почему не богатый?»

Компенсаторная модель.

В рамках этой модели человек не считает себя, и другие не считают его, ответственным за событие. Однако только от него зависит ее решение.

Человек здесь — лишь жертва обстоятельств, преодоление которых требует определенных возможностей, которых у жертвы нет.
Другие должны предоставить такие возможности и тем самым скомпенсировать их дефицит. Жертва должна стремиться к определенному результату, используя особые усилия в виде знания, техники, мастерства, взаимодействия с другими.

Роль помогающих здесь достаточно активна, но успешность использования помощи зависит только от жертвы. Роль другого хорошо описывается здесь вопросом «Как я могу вам помочь?».

Положительной стороной этой модели является возможность направить энергии вовне, на решение проблемы или изменение среды, а не тратить ее на обвинение себя в создании этой проблемы.

Отрицательный момент — вынужденность считать себя ответственным за решение тех проблем, которые сам не создавал, что ведет к сильному ощущению внешнего давления.

Пример принятия этой модели — так называемый поведенческий тип А, при котором поведение всегда осуществляется при ощущении нехватки времени, при наличии сильной мотивации достижения, соревновательских мотивов, острой враждебной реакции в случае неуспеха, что повышает вероятность сердечных заболеваний.

Просветительская модель.

Здесь человек считается ответственным за создание проблемы, он даже виновен в этом, но при этом он видит себя абсолютно неспособным справиться с нею (таким его видят и другие).

Только другие, в данном случае «авторитеты», которые уже решили эту проблему или, по крайней мере, знают, как это нужно делать, могут справиться с кризисной ситуацией.

От человека требуется железная дисциплина и полное подчинение авторитетам, которые должны эту дисциплину поддерживать.
Примерами данной модели могу" быть организация Анонимные Алкоголики, различные культы и секты. Например, чтобы решить проблему в АА необходимы две вещи: острое ощущение своей виновности в развитии алкоголизма и сильная потребность в аффилиации и объединении с другими.

Отрицательная сторона модели в опасности переворачивания всей жизни вокруг одной проблемы или тех отношений, которые призваны решить ее. Следствием может стать религиозный или другой фанатизм.

Пример - движение сторонников П. Иванова, другие религиозные и околорелигиозные организации, помогающие, решать психологические проблемы и проблемы здоровья.

Медицинская модель.

Она позволяет принимать помощь без обвинения себя за создание проблемы. Она так названа, поскольку медицинская помощь в традиционном ее понимании построена по этим принципах.

Человек — набор органов, которые могут повредиться и перестать нормально функционировать совсем не по вине человека. Точно так же «больной» не несет ответственности за решение проблемы, только «эксперты» знают, что нужно делать, и если они это делают правильно, проблема будет решена независимо от активности «больного».

Он должен лишь беспрекословно выполнять распоряжения. Кстати, даже небольшие отклонения от модели часто меняют помогающее поведение со стороны «экспертов».

Исследование показало, что желание лечить больного СПИДом различно в зависимости от того, каким образом он заболел. Если больной заразился в результате переливания ему зараженной вирусом крови — он вписывается в модель, и мотивация помогающего поведения со стороны врачей имеет высокий уровень; если он наркоман или гомосексуалист - то есть сам создал эту проблему — он выпадает из модели, и мотивация врачей помогать ему становится гораздо ниже.

Примером положительного влияния такой модели может быть следующий факт воспитатели, которые убеждены в том, что все в ребенке определяется лишь наследственностью или социальными воздействиями, гораздо реже наказывают детей с проблемным поведением, чем те, кто верит в свободу воли. Скиннеровская модель человека, поведение которого определяется внешними подкреплениями, управлять которыми он не может — еще один пример медицинской модели.

Среди психотерапевтических подходов данную модель представляет психоанализ: пациент не виновен в возникновении проблемы, он не отвечает за детские травмы; пациент не способен сам решить свою проблему, он даже мешает психоаналитику делать это; однако даже сопротивление клиента не может помешать успешной терапии, если аналитик делает это правильно.

Отрицательный аспект модели - в усилении зависимости.

Например, чем больше посетители психоневрологического диспансера верят в то, что их проблема — болезнь, а не результат неправильных социальных навыков, тем более они зависимы от психиатров в своей обычной жизни.

Можно выделить несколько особенностей этих моделей:

1. Тенденция к упрощению: более привычно объединять оба вида атрибуции (Я -Я и не Я -не Я): «Я сам виноват, и мне
никто, кроме меня не поможет». «Не я взорвал ЧАЭС — вы виноваты, вы и решайте».

2. Тенденция к обобщению: характер причины должен соответствовать характеру решения. «Если моя болезнь биологическая - ее можно решать только биологическими способами». «Если мы живем в условиях радиации, то и решение должно лежать в сфере лечения, а не информирования и обучения». Поэтому возникает так много трудностей в реализации тех способов решения проблемы, содержание которых не совпадает с содержанием причин события: например, распространение здорового образа жизни, психосоматическая медицина, психотерапия при соматических заболеваниях, психосоциальная поддержка при катастрофах и т.п.

3. Тенденция к ригидности: если модели пострадавшего и оказывающего помощь совпадают, очень трудно переходить к
другой модели. Первоначально «Чернобыльские льготы» предоставлялись по принципу «вы не виноваты, мы все решим за
вас». Во многом, поэтому сейчас возникают серьезные проблемы при осуществлении нового подхода к жертвам аварии на ЧАЭС (лишение льгот и ориентирование людей на самопомощь).

4. Тенденция к комплементарности: совпадение моделей помогающего и получающего помощь снижает вторичную
виктимизацию, увеличивает удовлетворенность клиента, снижает показатели выгорания (хотя и не всегда повышает эф¬фективность решения проблемы).

Таким образом, второй фактор когнитивной адаптации существует в виде чувства контроля над ситуацией и определяется, главным образом, содержанием атрибуции ответственности за возникновение проблемы и за ее решение.

3. ПОВЫШЕНИЕ САМООЦЕНКИ

Анализ показывает, что все жертвы кризисного события отмечают снижение самооценки. Это происходит даже тогда, когда причина события относится к внешним факторам за пределами личного контроля. Общим для всех переживших угрожающее событие является стремление повысить самооценку.

Оценивая изменения в своей жизни через 6-12 месяцев после кризисного события, лишь каждый десятый из опрошенных описал их как полностью негативные. Более 70% заявили, что эти изменения носят позитивный характер. Оставшиеся либо отмечали и то, и другое, либо отрицали любые изменения. Более того, оценки собственного эмоционального благополучия после события превзошли не только опенки состояния во время события, но даже и до него. (Мы использовали методику Дембо-Рубинштейн со свободными шкалами. Испытуемые последовательно делали отметки на шкалах «Я сейчас», «Я в момент события» и «Я до события»), И это все происходит на фоне весьма неприятных объективных последствий события (лечение венерических заболеваний, прерванная беременность, увечье, удаление желез, химиотерапия, ограничения в поведении и т.п.)!

Как известно, одним из наиболее мощных когнитивных процессов, формирующих самооценку, является социальное сравнение (Festinger, 1958). Все пережившие угрожающее жизни событие оценили себя «такими же, как другие» или «лучше других», в основе процесса формирования самооценки лежит так называемое «сравнение, направленное вниз» с теми, кто хуже. Испытуемые в качестве примеров приводили людей, значительно хуже перенесших событие. Если не было реальных людей как основы для такого сравнения, то создавалась некая норма — например, «другие женщины» или «пострадавшие в авариях». Таким образом, в качестве объекта для сравнения выступал человек (реальный или выдуманный), как правило, с худшими показателями преодоления или худшими объективными последствиями события.

Однако результаты показывают, что в отличие от теории Фестингера, не только объект для сравнения формирует самооценку, но и тот параметр, по которому пострадавшие сравнивают себя с другими. Во всех случаях жертвы выбирали тот параметр сравнения, по которому они превосходили других.

Примеры:

- Женщина с удаленными сосками сравнивает себя с женщиной с полной мастектомией, подчеркивая насколько замечательно, что у нее не удалена целиком грудь.
- Старая женщина сравнивает себя с молодой, подчеркивая, что в силу возраста матка и грудь не особенно ей и нужны.
- Женщина, получившая сильные ожоги лица, сравнивает себя с теми, кто потерял в пожаре зрение («по крайней мере, я
могу хотя бы видеть, читать»),
- Замужняя женщина, получившая увечье в дорожно-транспортном происшествии — с незамужней («муж все понимает и поддерживает, а каково тем, у кого нет никого»),
- Незамужняя женщина, перенесшая изнасилование, — с замужней («как хорошо, что я не замужем, я не представляю,
как это можно объяснить мужчине»),
- Женщина с полной мастектомией — вроде бы нет преимуществ, но: «хорошо, что осталась жива, и нет боли, а каково
другим?».
- Мужчина, получивший травму головы из - за рухнувшей крыши во время урагана, сравнивает себя с соседом, дом которого остался цел, но у которого сломана нога (мне еще повезло, я легко отделался, а вот что сосед теперь делать будет?)
- Женщина - беженка, потерявшая за годы гражданской войны половину своей семьи, сравнивает себя с теми, кто остался в Таджикистане («я хотя бы дочек сохранила, а тех, кто не уехал, наверное, всех убьют»).

Итак, создание и поддерживание высокой самооценки происходит за счет социального сравнения с «худшим объектом» (этот механизм активно используется и вне кризисных событий, например, по принципу «у соседки курица сдохла; мелочь, а приятно»). Однако мотивирующий компонент самооценки (часть Я-образа, создающая мотивационную тенденцию к самоизменению) опирается на социальное сравнение себя с более сложными «объектами» — с теми, кто сильнее пострадал в кризисной ситуации, но справляется с проблемами также успешно или немного лучше. Это пример проявления модели формирования самооценки Кэмпбелла-Тессера, когда «успешная модель» для сравнения используется со множеством ограничений.

Этот результат может иметь непосредственное практическое значение. При организации психологической помощи в кризисных ситуациях активно используются группы поддержки. К сожалению, на многих больных и жертв они оказывают отрицательное воздействие, увеличивая чувство бессилия и тревоги. Опыт показывает, что главной причиной является «плохой объект для социального сравнения»: если в группе много людей с менее тяжелыми последствиями, но эффективным преодолением, наблюдается снижение самооценки. Такая группа оказывает деструктивное влияние на клиента. Также опасна ошибочная тактика психолога который в качестве примера приводит подобные случаи в надежде активизировать механизмы преодоления кризиса.

Таким образом, несмотря на различия в содержании угрожающих событий, для всех, кто пережил их, характерны такие когнитивные тенденции как:

- стремление иметь теорию события,
- стремление чувствовать контроль над событием, над процессом преодоления его последствий, над собственной жизнью в целом.
- стремление к повышению самооценки.
Эффективность реализации этих стремлений определяет успешность адаптации.

Важно учитывать следующие особенности когнитивных структур:

- их значение может меняться в зависимости от ситуации: например, у кардиобольных приписывание ответственности себе — предиктор хорошей адаптации, это стимулирующий фактор, он ассоциируется с чувством контроля над угрожающим Событием. Однако для больных раком и жертв насилия — это плохой предиктор психологического состояния на первых фазах кризисного события, так как внутренний локус контроля в пережитых ситуациях тесно связан с чувством вины и самообвинением. И вновь мы задеваем область практической психологии: большинство техник ориентировано на развитие внутреннего локуса контроля, и их применение может вызывать неожиданное для психолога ухудшение эмоционального состояния жертвы;
- все когнитивные структуры тесно связаны: достижение чувства контроля повышает самооценку, приписывание определенных причин событию повышает чувство контроля; приписывание причин события внешним обстоятельствам помогает избежать резкого снижения самооценки.

Когда речь заходит о таких когнитивных структурах как представления, мы всегда должны помнить, что они основаны на иллюзиях. Я использую это слово так, как оно применяется в теории когнитивной адаптации Шелли Тэйлор (Taylor, 1989): не в том смысле, что это неадекватное восприятие, а в том, что иллюзии помогают видеть вещи под определенным углом зрения.

Например, в ситуации онкологического заболевания: 1) причины определяются больными, хотя в реальности они не известны; 2) вера в чувство контроля над раком существует при полной неочевидное, что она оправдана; 3) при повышении самооценки норма для социального сравнения выдумывается. Другими словами, все три параметра когнитивной адаптации основаны на иллюзиях.

А теперь зададим себе важный практический вопрос: должен ли психолог разрушать эти иллюзии? В литературе довольно убедительно показано, что успешность психологического функционирования зависит от степени близости человека к реальности. Аутистические представления — признак социальной дезадаптации (ярчайший, пример тому — Дон Кихот).

Другими словами, цель психотерапии — разрушать иллюзии и приближать к реальности (Фрейд, Эриксон, Меннингер, Маслоу, Роджерс и др.)

Однако все больше и больше работ по клинической психологии отмечают, что нормальное функционирование зависит от иллюзий.

Даже непреклонный «реалист» Лазарус заявляет, что такой механизм психологической защиты как отрицание не является примитивным и неэффективным (Lazarus, 1983). Многие клинические психологи и психотерапевты подчеркивают, что именно он спасает психику людей на ранних этапах угрожающего события, например, когда кто -то узнает о смертельном диагнозе.

В ряде исследований (Столин, 1983; Дорожевец, Соколова, 1991; Соколова, Николаева. 1995; Dorozhevets, 1996) показано, насколько поддержка Я-образа зависит от искажения самовосприятия или даже всей личной истории жизни. Каждый помнит себя более успешным, чем это было в реальности. Как правило, люди стремятся считать, что настоящее лучше прошлого, а будущее будет лучше настоящего. Это положение хорошо иллюстрируется результатами сравнения депрессивных и недепрессивных клиентов.

Недепрессивные недооценивают уровень негативной обратной связи, переоценивают вероятность позитивных исходов и контроль над ними и, наоборот, недооценивают вероятность отрицательных событий (Taylor, 1989). Эту же функцию выполняет эффект Келли.
Иллюзии пронизывают нормальное психическое функционирование. Они имеют эволюционный характер: высокие ожидания в отношении контроля увеличивают усилия по достижению контроля; чем более позитивно самовосприятие, независимо от его объективной обоснованности, тем более положительно ведет себя человек по отношению к себе и другим, что увеличивает вероятность помощи со стороны других в случае необходимости.

Итак, иллюзии в отношении, например, смертельной болезни позволяют изменить отношение к жизни и себе в психологически адаптивном направлении. Перед лицом угрозы индивид с эффективным стилем преодоления — это тот, кто позволяет иллюзиям развиваться, поддерживает их и сам ими поддерживается.

И все же прежде, чем отвечать на вопрос — поддерживать или разрушать иллюзии, что лучше — горькая правда или сладкая ложь — давайте, задумаемся: а как реагирует человек на естественное разрушение иллюзий? Например, что происходит с верой в контроль над раком или состоянием сердца, если болезнь вдруг возобновляется (или представление о неправильном образе жизни как главной причине ишемической болезни сердца разрушается врачом или полученной из литературы информацией)?

В соответствии с теорией выученной беспомощности, можно было бы ожидать катастрофических последствий такого разрушения иллюзий. Однако опыт показывает, что фрустрация отдельных атрибуций или чувства контроля над отдельным аспектом события не имеет большого значения. Как мы уже отмечали, значение имеет не конкретная форма, а сам процесс поиска смысла события или само по себе чувство контроля.

Если разрушена одна причина, то человек формирует другие представления о причине события, чтобы удовлетворить потребность в поиске такого значения. Или, если больной считал, что он может контролировать свою болезнь, но она вновь проявилась, он выделяет что-нибудь еще, что может им контролироваться, например, свое отношение к лечению.

Примеры:

- Мужчина верил, что причина инфаркта заключается в сидячем образе жизни и неправильном питании. В течение 2 лет он активно занимался спортом и использовал продукты только с низким содержанием холестерина. После повторного инфаркта можно было ожидать драматического разрушения
веры в контроль над болезнью. Но он сказал, что был не прав в своих представлениях о болезни. Он решил уйти со своей ужасной работы и все свое время посвятить выращиванию цветов, что ему всегда хотелось делать. Потеряв контроль в одной сфере жизни, он повернул в другую, которую он мог контролировать.
- Преподаватель университета, узнав о неизлечимом заболевании, остаток своей жизни посвятил объединению в сборник своих любимых стихов. «Я всегда хотел сделать это, но у меня никогда не было времени. По крайней мере, я могу это сделать сейчас» — заметил он.

Разрушение иллюзий не вызывает таких эмоциональных трагедий и снижения активности, которые вытекают из теории выученной беспомощности. Если потребность в контроле выражена (как у прошедших через угрожающее событие), человек будет контролировать то, что он может контролировать и откажется от попыток контроля того, что он контролировать не в состоянии.

Таким образом, когда люди переживают личную трагедию, они отвечают когнитивными изменениями, которые дают возможность вернуться к предыдущему уровню психологического функционирования или даже превзойти его. Процесс адаптации разворачивается вокруг трех тем: смысл события, чувство контроля над ним и над жизнью в целом, повышение самооценки.

Исследования показывают, что если не реализован хотя бы один элемент, то процесс адаптации нарушается. Психолог должен увидеть, в каком звене поврежден процесс естественной когнитивной адаптации и соответственно направить свою помощь.
Бессмысленно тратить время на использование логотерапии, если смысл события уже определен клиентом. Нет нужды пытаться с помощью психосинтеза или гештальт-терапии восстановить целостность прошлого и настоящего, если это снижает чувство контроля над ситуацией. Нужно очень осторожно формировать группы поддержки, чтобы не повредить механизм социального сравнения, используемый клиентом. Прежде чем формировать чувство ответственности, необходимо задуматься о возможном усилении чувства вины. Причиной вторичной виктимизации (ухудшение состояния жертвы из-за неадекватной или несвоевременной психологической помощи) может стать полное несовпадение когнитивных моделей участников психотерапевтического процесса, поэтому прежде, чем формулировать концепцию психологической помощи, полезно осознать насколько собственная модель атрибуции соответствует личной модели клиента.

Практический психолог, работающий с пережившими кризисное событие, должен уподобить себя взрослому, который помогает ребенку учиться ходить: взрослый не должен показывать, как это нужно делать, своими руками направляя ноги ребенка, или подталкивать его в каком - то направлении, он должен находиться рядом с ребенком, делать безопасным его маршрут и поддерживать лишь тогда, когда тот споткнется.

ЛИТЕРАТУРА

1. Дорожевец АН., Соколова Е.Т. Исследования образа физического Я: некоторые результаты и размышления // В сб.: Телесность человека: междисциплинарные исследования (под ред. В.В.Николаевой, П.Д. Тищенко) — М., ИФАН, 1991, С. 67 -70.
2. Соколова Е.Т., Николаева В.В. Особенности личности при погра¬ничных расстройствах и соматических заболеваниях. — М.: SvR-
Аргус. 1995, 359 с.
3. Столин В.В. Самосознание личности, — М.. 1983, 286 с.
4. Франкл В. Человек в поисках смысла — М.: Прогресс, 1990, 367 с.
5. Журнал практического психолога, 1998, N4. (Дорожевец А.Н. — кандидат психологических наук, доцент, Национальный супервизор Программы ЮНЕСКО-Чернобыль в Республике Беларусь.)

Источник: Дорожевец А.Н. КОГНИТИВНЫЕ МЕХАНИЗМЫ АДАПТАЦИИ К КРИЗИСНЫМ СОБЫТИЯМ