(В.П. Зинченко).

в этом броском и остроумном посыле я слышу грустную для себя ноту: «а нужна ли вообще дискуссия о том, как понимать эти термины?», «Стоит ли, как говаривал Г.П. Щедровицкий, «огород городить» вокруг трех слов: «индивид», «субъект», «личность», да еще и добавлять к ним четвертое — «индивидуальность»?!» Мне не кажется вдохновляющей перспектива перелицовывать старые слова, поддаваться очарованию новых терминов. Я не буду включаться в дискурс, побуждаемый едким вопросом.

Подчеркну другое.

в современной России интересы психологической теории часто приносятся в жертву опытам изящной словесности. Им, да не только… Если говорить о сегодняшнем дне «психологии личности» на Российских просторах, то приходится констатировать: интересы коллег всё чаще ограничиваются контурами условного квадрата, четыре вершины которого: «психография» (то есть сбор, а чаще всего диссертационное складирование и терминологическое кодирование эмпирических фактов), «психософия» (глубокие размышления о душе, необязательно религиозные), «психофилия» (любовь ко всему загадочному, необычному в психической жизни) и широкомасштабное «психотворчество» (попытки реализовать старый проект инженерии человеческих душ). Психология личности среди этих исканий занимает не столь уж видное место. Долгое время в общей психологии царила «методология», совокупность подходов, так и не породивших теории. И сейчас, в силу непобедимой силы инерции, методология — это затянувшиеся роды теории.

но теоретические разработки всё-таки существуют, требуя уточнения своих базовых терминов. Несмотря на предупреждающие знаки: «копать нельзя», «крутой поворот», «проезд запрещен», у некоторых исследователей еще, как ни странно, сохраняется интерес к экспериментальным разработкам в области психологии личности, — разработкам, строящимся на новых теоретических основаниях.

Эта статья затрагивает проблему индивидуальности в контексте мультисубъектной теории личности [22], [24], [34]. В этой теории представлены такие понятия, как «индивид», «субъект», «личность», «личностность», «индивидуальность» и др. Как они соотносятся? Постановка этого вопроса значима для обсуждения ряда конкретных проблем, и, в частности, — саморегуляции индивида, что придает вполне «земной» смысл нашим теоретическим исканиям и дискуссиям.

Термину «индивид» («индивидуум») в психологии соответствует представление о живом существе, сходном с другими живыми существами (о них говорят как об «отдельных представителях одного и того же вида»), причем сходство понимается как общность психофизических свойств, обеспечивающих их существование в определенной среде обитания, своего рода «сумма психотехнологий» жизни. Независимо от того, идет ли речь о человеке — носителе сознания, или, например, насекомых — обладателе сенсорной психики (А.Н. Леонтьев подчеркивал присутствие у них психических свойств «гораздо более уверенно», чем у высших инфузорий), под термином «индивид» подразумевается некое «психофизическое целое», а, следовательно, и проблески «субъективности»: чувствительность, чувствования, «чувственная ткань», ощущения, переживания и др. — Примечание 1).

Однако, субъективность, как таковая, еще не делает индивида субъектом. Понятие субъекта значительно богаче определениями. «Субъект» — и таков образ субъекта в культуре! — не просто ощущающее, живущее (движущееся, растущее) существо. Субъект заключает в себе источник своего существования. К примеру, он не просто пребывает в движении, а производит это движение «сам», воспроизводя себя в процессе своего движения. Здесь речь может идти о восстановлении энергии, структуры, свойств, процессов и функций живого существа, его места в мире, вообще говоря, — о воспроизведении любых измерений его жизни, если только они рассматриваются как существенные и неотъемлемые. Имея в виду это особое качество - способность к самодвижению, в ходе которого живое существо воспроизводит себя, — говорят, что оно представляет собой субъект активности. “Быть субъектом” значит: воспроизводить себя, быть причиной своего существования, на философском языке — быть «причиной себя (“causa sui”)»

Из этого понимания вытекают четыре характеристики субъекта:

Когда говорят о личности индивида, то, как раз и имеют в виду его способность быть целеустремленным, рефлексирующим, свободным, развивающимся существом, то есть полноценным (вполне раскрывшим свою суть, сущностные свои определения) субъектом активности в социуме.

Подчеркиваю: «Так говорят…»; «Так принято говорить…»

Однако, вопрос состоит в том, насколько понятие «субъект» (равно как и личность в данном контексте) совместимо с понятием «индивид».

Анализ, предпринятый нам ранее, показывает, что, при общепринятой трактовке, эти понятия неконгруэнтны [24].

но мы выделяем, как минимум, четыре условия, выполнение которых могло бы дать индивиду возможность приобрести статус подлинного субъекта активности (а стало быть, и шанс «быть личностью»). Перечислим эти необходимые условия.

Первое условие состоит в том, что частично преодолевается целевой хаос функционирования различных подсистем индивида (многие годы назад для их обозначения я ввел термин «заинтересованная подсистема» [20], отталкиваясь от принципов «локального управления», выдвинутых в работах И.М.Гельфанда и И.М.Цетлина). Выскажу предположение, что в этом движении от целевого хаоса к целостности, никогда, впрочем, недостижимой (к чему мы еще вернемся), могут быть задействованы процессы самоорганизации, «состыковки» разнонаправленных тенденций, акты спонтанного синтеза схем, а также — задаваемые извне эталоны и способы поведения. В конечном счете, и сам индивид приобретает способность транслировать освоенные формы поведения другим людям (в этом отношении большой интерес представляют работы В.Панова). Таким образом, «субъектность» других людей как бы присваивается индивидом Рождается способность к целеполаганию и целедостижению (произвольность), позволяющая индивиду воспроизводить себя, упорядочивая проявления собственной активности (возникает волевое «я», своего рода локальный центр управления).

Второе условие заключается в том, что произвольные действия приобретают активно неадаптивный характер (индивид предпочитает цели с непредрешенным результатом достижения: бескорыстный риск, творчество, непрагматические формы общения, самопознания, исследованные нами ранее (1971 — 1983 гг);

Третье условие: индивид отражается в других людях значимыми для них (а не только для него самого) аспектами своего бытия, — обретает, как я говорю, свое «инобытие», идеальную представленность и продолженность в других людях (и таким образом, в зеркале другого, а на некотором этапе жизни, и в зеркале собственного cogito, он находит инструмент воспроизводства, полагания своего «я» в других и в себе как другом);

Четвертое условие приобретения индивидом статуса субъектности заключается в том, что рано или поздно, но совершенно неизбежно, он обнаруживает факт несовпадения своего «в себе и для себя бытия» («Я в самосознании») и – «бытия в другом и для другого» («отраженное Я»), что становится источником развития индивида как личности, и, в частности, возрастных кризисов развития.

Является ли, однако, выделенные необходимые условия бытия индивида как личности в тоже время условиями, достаточными для этого?

На этот вопрос мы также вынуждены ответить отрицательно, если продолжаем придерживаемся традиционной, классической точки зрения, согласно которой личность индивида «локализована» в пространстве жизни самого индивида (то есть является исключительно внутренней детерминантой его активности), и, кроме того, если, рассматривая «индивида как личность», мы по прежнему видим в нем единственного субъекта активности, игнорируя факт множественности «я» индивида.

Предлагаемая нами мультисубъектной теории исходит из того, что личность индивида представлена многими субъектами, в которых он фактически обнаруживает свое бытие; при этом выделяются два полюса личности индивида: «индивидуальность» и «личностность», а также динамика их перехода друг в друга (см. рис. 1).

Ранее, говоря о полюсе индивидуальности, мы ограничивались общими замечаниями, перенося основной акцент анализа на полюс «личностности» (думается, это было естественно, так как, вводя новое понятия, мы не могли обойти вниманием как теоретические, так и эмпирические аспекты этой проблемы). В данном случае, мы хотели бы отдать должное «индивидуальности», рассматривая ее под углом зрения мультисубъектной теории личности.

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ КАК «НЕОТРАЗИМОСТЬ»

Число мыслимых психологических определений этого термина когда-нибудь приблизится к числу индивидуальностей в психологии. Тут трудно что-либо поделать! Каждый — по себе судит, от себя отталкивается, свою индивидуальность отстаивает… — Примечание 3. Интуитивные концепции индивидуальности — формализуются, латентные — легализуются, личные превращаются в публичные. Было бы удивительным, если бы дефиниции, порожденные гением индивидуальности каждого из исследователей, совпадали. Существуют, доподлинно, такие категории в психологии, имя которым «контроверзы» (А.В.Петровский, В.А.Петровский [19]). Достаточно кому-нибудь одному из нас, смелому, дать дефиницию, как кто-нибудь другой, отважный, непременно заявит, что дело обстоит ровным счетом наоборот. Среди таких категорий-конроверз, я думаю, есть и занимающая нас сейчас категория индивидуальности. Уникальность исследователя, спроецированная на терминологическое пятно Роршаха, вот вам и рецепт построения искомого концепта!

в мозаике возможных определений могут быть выделены две опорные точки, задающие вектор психологического осмысления понятия «индивидуальность». Начальная точка вектора — одно из искомых значений, представленное в культуре, языке повседневной речи. Другая точка, образующее острие вектора, есть некая психологическая интерпретация данного слова, показывающая нам «где искать», или, точнее, что мы хотим найти (а именно, яркую феноменологию, теоретически укорененную интерпретацию, проверяемые прогнозы). Конечно, начальная и конечная точки этого вектора должны соопределять друг друга так, чтобы между ними могла пробежать молния порождения нового смысла термина. Говоря это, я хочу поделиться своим визуальным образом: я буквально вижу как два облака возможных значений термина «индивидуальность» — представленные в культуре языка и языке психологии — сближаются, наливаются смыслами, и между наиболее близкими точками с той и другой стороны проскакивает молния объединения.

«Индивидуальность», и мне кажется, здесь нет какого-то особого лингвистического открытия, это есть нечто уникальное, неповторимое, «непохожее». Другое дело — следствия такого понимания. Тут-то и появляется особое психологическое содержание.

но попробуем, всё-таки, найти исходную общую точку в развертке необходимого понимания. У Александра Блока, в дневнике, есть запись, которую цитирует Георгий Адамович в своей статье о Зинаиде Гиппиус [3]. Всего три слова:

"ЕДИНСТВЕННОСТЬ ЗИНАИДЫ ГИППИУС"

 

Единственность…

Пусть это слово будет для нас лингвистической точкой опоры в осмыслении сути «индивидуальности». Здесь есть всё необходимое — и своеобразие, и отличительность, и неслиянность с миром, можно, к тому же, использовать сложные комбинации слов, оттеняя разные грани этого термина.

к примеру, можно говорить о «социо-природно-культурной нетождественности» индивида с кем-либо или с чем-либо.

Далее, можно делать акцент не просто на своеобразии, но и на том уникальном в индивиде, что значимо в нем для других индивидов («развитие личности» — то же, что и расцвет индивидуальности ? это когда мы становимся позитивно значимыми для значимых других людей нашими отличиями от них); и – противоположный полюс континуума — негативная значимость: когда клинический психолог говорит об «акцентуациях», он имеет дело с индивидуальностью в именно этом смысле слова: в то время как для «тихого невротика» проблема в нем самом, психопат — это проблема для окружающих… индивидуальность, однако!

И, наконец, можно иметь в виду то своеобразное в индивиде, что значимо для него самого, то, что он, как говорит в этом случае А.Г. Асмолов, отстаивает. Примеры тому: «надситуативность», «активная неадаптивность» (В.А. Петровский [20], [21], [23]. Действительно, «быть индивидуальностью» — значит подниматься над ситуацией, преодолевая внешние и внутренние ограничения в реализации себя как субъекта. Основу подобных актов образует собственная динамика деятельности, фонд новых возможностей («могу») как источник новых побуждений к действию («хочу») [21], [23].

Личность избыточна в своих проявлениях, — действует над порогом ситуативной необходимости, неадаптивна; активность личности не выводима из социального и несводима к нему (В.А. Петровский [21]). В разные годы экспериментально автором и под его руководством были исследованы такие формы «надситуативности» как «влечение к краю» (тенденция индивидов действовать вблизи пространственного маркера границы), «бескорыстный риск», превращение нетворческой деятельности в творческую, непрагматический отказ от подсказок, «презумпция существования решения» и пр., а также сценарные решения, ограничивающие возможности «надситуативного» поведения [13]. Осуществляя ситуативно-избыточное преодоление внешних и внутренних ограничений, личность раскрывает себя как субъект, бросающий вызов ситуации, оспаривающий непредрешенность ее исходов (принцип «активной неадаптивности» Я) [23], [24]. Получены экспериментальные подтверждения того, что надситуативная активность образует ядро одаренности личности, независимо от сферы проявления одаренности — (в совместных исследованиях с В.Г. Грязевой и Н.М. Маркиной [14]).

Индивидуальность, понимаемая как внутренний мир человека (в таком понимании я солидарен с В.Д. Шадриковым [41], всегда остается за кадром для других, значима для самого человека и в этом смысле являет собой признак «для себя бытия» его единственности. Мне близка в этой связи точка зрения В.Н.Дружинина, согласно которой психика человека обладает самодвижением, одно из проявлений которого — творчество — порождает в ходе жизни множество «субъективных миров», лишь некоторые из которых будут реализованы. Я бы хотел особо подчеркнуть эту мысль: «внутренний мир человека», именно внутренний, не обнаруживаемый никогда до конца, не редуцируемый к чему-то внешнему, и вместе с тем, интригующий наблюдателя своей трансцендентностью, есть характеристика индивидуальности, я бы сказал, по определению, — как что-то своеобразное, данное только этому человеку и для него значимое./p>

Иногда здесь можно разглядеть основание для игр-заигрываний с окружающими. Как говорил Эрик Берн, спереди на футболке написано: «Никто не знает, что я испытал!..» а сзади на футболке написано: «Никто и не узнает!» [6]. Вдобавок, не всегда, конечно, это своеобразие есть основание для игр и интриг; не только с другими, но и с самим собой — Примечание 4.

По поводу дурной индивидуальности можно шутить, но истинная индивидуальность наводит на серьезные размышления. Ибо здесь есть некое противоречие, которое я считаю базовым противоречием психологии индивидуальности. Если моя неповторимость, «единственность» есть ценность, если в ней всё дело, если я без нее не единица, а ноль, то субъектность не составляет сути индивидуальности. Потому что существовать — значит: воспроизводится, повторяться, отражаться в ком-то. Повтор, вторичность по отношению к себе, — это удар по ценности неповторимости. А сознание, будь то чужое сознание или мое самосознание удваивает, и, стало быть, не может не разрушать то, что удвоению не подлежит.

Детский вопрос: «Сколько яиц можно съесть натощак?» Хорошо известно, что только одно. Ведь второе — это уже не натощак. Так и с индивидуальностью как единственностью. Удвоению не подлежит. Индивидуальность есть то, что, будучи своеобразием индивида, неотразимо, — в чужом сознании или самосознании — неважно. Ибо ценность этого своеобразие именно в том, что оно непередаваемо, невоспроизводимо, дорефлективно, исключает повтор. Я бы сказал так. Если мы придаем единственности и неповторимости индивида статус особой ценности, рассматриваем эту ценность как сущностную характеристику индивидуальности, то индивидуальность никогда не имеет форму чего-то ставшего, наличного, обретенного, а всегда пребывает в состоянии становления.

Индивидуальность человека это его неотразимость.

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ = НЕОТРАЗИМОСТЬ

Заметим, здесь есть несовпадение с понятием «личность». Личность индивида подразумевает открытую для него возможность отражаться в других [22]. Только индивидуальность, и именно индивидуальность, неотразима. и не только в том смысле, в каком говорят, что «кто-то подпадает под влияние кого-то», «не может отразить его влияние», «поставить щит», но и в том смысле, что этот другой остается некой загадкой. Он по ту сторону моего полного знания и понимания.

и — для себя так: я могу знать что-то, и при этом не знать, что знаю. В этом, как известно, отличие «проблемного» («я знаю, что я не знаю»), от потаенного, тайного («не знаю, что знаю»).

Рассмотрим некоторые иллюстрации.

«о з р и к . Вам небезызвестно, какими совершенствами обладает Лаэрт.
Г а м л е т. Этим знанием я не могу похвастаться, чтоб не равнять себя с ним, так как знать совершенно другого — значит знать самого себя.»
Знал ли себя совершенно Гамлет? Был бы Гамлет Гамлетом, если бы знал себя наперед?
Разумеется, можно попытаться выразить одно неизвестное через другое, но дело это абсолютно бессмысленное…

Отношения супружества. Известен такой факт: «Я знаю его», «Я знаю ее» — равносильно распаду, в лучшем случае стагнации отношений. А поэзия отношений — подобно тому, как поэзия «вся» у Маяковского, — это «езда в незнаемое», или, как я предпочитаю говорить, «в непредрешенное…».

Вот еще факт, полученный экспериментально - я называю его «парадоксом Эдипа» (В.А. Петровский, Т.А. Тунгусова, [26]), по аналогии с описанным в философии и интересующем социологов парадоксом, состоящим в том, прогноз, будучи известен, оказывает влияние на прогнозируемые события, и поэтому всегда «промахивается».

Человеку говорят: мы расскажем тебе, что думает о тебе психолог, он знает тебя, он догадывается о том, как ты ответишь на эти вопросы — и предъявляют испытуемому заранее заполненную форму опросника. «Сверхчеловеческая проницательность» психолога имеет под собой вполне прозаическую причину. После заполнения испытуемыми первой формы опросника, им предъявляется параллельная форма того же опросника. Она-то и заполнена психологом в соответствии с ответами, которые испытуемый дает на вопросы первой формы опросника. Иными словами, испытуемым показывают их собственные суждения о себе — под видом прогнозов, которые осуществляет в отношении их возможных оценок компетентный психолог. Выяснилось, что в этих условиях испытуемые обнаруживают тенденцию отмежевываться от своих старых решений; в частности, на статистически достоверном уровне значимости, у них повышаются показатели интроверсии (словом, «счастье — когда тебя понимают», но «несчастье — когда тебя раскусили…»). Человек сам себе мера, и он никому не позволит думать иначе…

с использованием авторской методики «Я-конфронтаций» и «Я-заимствований», было показано, что, когда человеку под видом самооценок другого человека предъявляют его собственные самооценки, то он отказывается их принимать, оценивает себя наново, — иначе, чем прежде. Более того, если испытуемый видит, что другой человек, решая задачу, точно также как и он сам, не может с ней справиться, то тенденция «быть другим», способна подтолкнуть его к правильному решению — даже тогда, когда речь идет о «задачах на сообразительность». Выяснилось: чем больше я отвергаю свое сходство с другим, отклоняя свою самооценку, если считаю, что так себя оценивает этот другой человек, тем сильнее эффект креативизации, выход за рамки шаблона в решении задачи [22]. Это ли не демонстстрация силы действия того, что Карл Юнг называет тенденцией к индивидуации?

Всё сказанное приводит нас к непривычному выводу. Подобное понимание индивидуальности — удар в самое сердце идеи субъектности, если, конечно, отождествлять, как это обычно делается, «индивидуальность» с «субъектностью». В действительности же,

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ ≠ СУБЪЕКТ

Почему? Одним из определяющих признаков «субъекта» должна являться, по Сартру, «интеллигибельность», то есть самопрозрачность, самоданность. Напомним, «субъект» — целеполагающее, целедостигающее существо, обладающее образом самого себя и результата того, что делает. Картезианское «Я мыслю» — это всегда «я мыслю, что я мыслю» (М. Мамардашвили). Но ведь помыслить себя — это повторить себя в рефлексии, а «индивидуальность» — неповторима. Она всегда «первой свежести».

но в этом случае нам важно понять, как такое возможно. Одно из решений состоит в том, чтобы психологически интерпретировать индивидуальность как мультисубъектное образование. В то время, как «единственность» — лингвистическая точка опоры в развертке интересующего нас понятия, «единомножие «Я» — это вторая искомая точка, острие психологической трактовки этого термина. Итак:

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ = МУЛЬТИСУБЪЕКТНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ = ЕДИНОМНОЖИЕ «Я»

Не одно «я», а множество «я», или, как говорили старые русские философы, «единомножие» «я» ? вот это и есть подлинная индивидуальность, если, конечно, принять, что композиция этих «я» уникальна, неповторима. Такой взгляд радикальным образом противостоит мнению о том, что индивидуальность это субъект деятельности — как бы широко не понимать деятельность. Я думаю, А.Н. Леонтьев, говоря о полимотивированности деятельности [10], забрасывал вперед, в будущее, идею мультисубъектности личности, а в повороте «на индивида» — идею мультисубъектности индивидуальности. И этот «заброс» в будущее имел «замах» в прошлом — в работах Л.С. Выготского, с его идеей интериоризации «субъект-субъектных» отношений. С.Л. Рубинштейн, мне кажется, был близок к этому взгляду, когда говорил, что «каждое «я», поскольку оно есть и всеобщность «я», есть «республика субъектов» [37].

Личность, как объемлющая система, а внутри нее индивидуальность как ее особая ипостась, представлены множеством субъектов (множеством «я»), в которых обнаруживает свое бытие индивид. И они, эти субъекты, навряд ли могут быть поняты как покорные исполнители воли некой высшей инстанции, «верховного субъекта» или «монарха». Ведь республика есть республика, и если какой-нибудь республиканец попытается узурпировать власть, ему это будет сделать непросто.

Я мог бы назвать ряд направлений в психологии и психологических системах, в которых личность, индивидуальность рассматривается как содержащая в себе множество субъектов и через них понимаемая. Фрейдовские интроекты, архетипы Юнга, фигурки сна Минделла, различные «я» Ассаджиоли, наконец, федерновские, а далее Берновские эго-состояния, такие как Родитель, Взрослый, Дитя, множественные идентификации-«идентичности» — Примечание 5. Этот список может быть расширен, если иметь в виду работы Джона Брэдшоу, Гэл и Сидры Стоун и др. Авторов. Спектр разработок по проблеме множественной идентичности представлен в интересной работе Е. П. Белинской [4]. Многообразие Я таково, что есть смысл припомнить остроумную метафору Тессера: «зоопарк Я». Современные авторы выделяют феномен многоликого «возможного Я» (Розенберг, Каплан, а также Маркус, Нуриус и др. Авторы — см. [4]). Четверть века назад автор этих строк провел свои первые исследования феноменов инобытия человека в человеке, идеальной представленности и продолженности в нас других людей, их «отраженной субъектности», их «личностности» [22], [23].

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ: ТРИУМВИРАТ СУБЪЕКТОВ

Среди всех авторов-психотерапевтов, понимавших суть несовпадения разных «я» и непредставимости индивидуальности как формы существования «Верховного «я»», ближе всего мне Эрик Берн. Я уже писал о том, что Берн — это Выготский современной психотерапии [27], создатель — как он сам ее называл, социальной психиатрии, рассматривающей психику как поле брани интериоризированных значимых других (сам он, впрочем, не использовал таких слов…).

Несколько слов о реальности для самого Берна эго-состояний Взрослый, Родитель, Дитя. Для него это не слова, не метафоры, а именно, «феноменологические реальности». «...Терапевту следует задаться вопросом: почему пациент позволяет себя разоблачать? Может быть, это его Родитель предаёт Ребенка? Или Взрослый уговаривает Ребенка рассекретиться? Или это Ребёнок продолжает свою игру с целью «спасти лицо», хотя и упрощает её для терапевта, надеясь, что его спасут, подобно тому, как мальчуган попискивает из своего укрытия во время игры в прятки, помогая себя обнаружить?» ([5] с. 41).

Берновская модель позволяет более дифференцировано описать взаимоотношения между такими полюсами сознания, как «Мое Я» и «Мое Ты». Говоря, так, «Мое Я», «Мое Ты», я иду за Ф.Д. Горбовым, за его психологическими исследованиями диалогов Я — ВТОРОЕ Я, и, опосредовано, за Бахтиным, за теми исследователями, для которых «внутренний диалог» — ключевое понятие. Развивая этот подход, я уточняю, что, говоря «мое Я», я имею в виду полюс субъективности и субъектности человека в самосознании, а «Мое Ты» — это полюс овнешнения Я. «Мое Ты» это тот, к кому я и кто ко мне обращается в пустой комнате (примерно так сформулировал мою мысль один из моих коллег). Фактически, мы признаем и можем прочувствовать существование «Моего Ты», когда спорим с собой, приказываем себе, убеждаем себя, «отпускаем» себя, хвалим себя, успокаиваем себя. «Возьмите себя в руки» — сказали ему; и он взял себя в руки, прижал к груди и отнес в тихое место. Нечто подобное я прочитал некогда у одного писателя. Оставим это в качестве метафоры для «Моего Ты».

«Мое Я» и «Мое Ты», каждое, могут быть представлены в виде трехчастной структуры Родитель, Взрослый, Дитя [27] (см. рис. 2):

Различение и соотнесение конструктов «Мое Я» — «Мое Ты» послужило основой для проведения ряда экспериментов, проясняющих трактовку личности как «единомножия» взаимодействующих субъектов.

Один из примеров: в дипломном исследовании М.В.Анисимовой [1] фиксировались внутренние диалоги испытуемого в момент решения интеллектуальных задач — диалоги «Мое Я» — «Мое Ты». При различении во внутреннем диалоге, во всех этих самообращениях и ответах самому себе, эго-состояний «Взрослый», «Родитель», «Дитя», выяснилось, что нахождение ответа на вопрос задачи подразумевает Взросло-Взрослую внутреннюю коммуникацию. При этом Родительски-Детские внутренние трансакции не содействуют решению.

Эти и многие другие данные, полученные в русле мультисубъектного подхода, содействуют преодолению мифа (или, точнее, некоего скрытого постулата) изначальной «моносубъектности» личности. Между тем, именно этот миф, этот постулат, лежит в основе большего числа исследований, в которых мы застаем человека перед лицом выбора (я имею в виду как психологические, так и социологические исследования).

Между тем, выбор, как правило, имеет под собой мультисубъектную основу, особенно, если речь идет о выборах важных, судьбоносных, я называю их экзистенциальными выборами. Наш тезис состоит в том, что

Отталкиваясь от транзактной модели личности, мы, с коллегами (Ж.В. Пыжиковой и М.К. Худышевой [40]), предлагали испытуемым проранжировать 16 жизненных ценностей — в одном случае с позиций Дитя (мечты, сокровенные желания), во втором случае — с позиции Родителя (голос долга), в третьем — с позиции Взрослого (разумный взгляд, то, что человек сам считает для себя необходимым делать).

Что выяснилось? Если вдуматься, скандальный факт! Процент значимых корреляций между выборами с позиций трех инстанций, эго-состояний Дитя, Родитель, Взрослый, минимален. Где же тут место целостности? Чаще встречаются значимые корреляции между двумя инстанциями (Родитель — Дитя; Родитель — Взрослый, Взрослый — Дитя), и еще чаще — отсутствие корреляций между инстанциями: ортогональность предпочтений! Не напоминает ли подобная ситуация хрестоматийный триумвират таких «субъектов» как Лебедь, Рак да Щука? И, следовательно, правомерен вопрос: «Если я выбираю, то кто во мне выбирает?»

Всё сказанное отнюдь не означает, что индивидуальность, будучи отличной от субъекта как рефлектирующего себя, целеустремленного и целедостигающего существа, лишена возможности обнаруживать во вне субъектность составляющих ее «частей». Отнюдь нет! Каждое эго-состояние способно строить образ себя, ставить перед собой цели и воплощать их в соответствии со своими возможностями и замыслом. В таком случае какое-то одно из них берет верх над другими, включают их в свои интересы, опираются на них и т.п. Индивидуальность приобретает черты одного из таких субъектов активности, но в то же время сохраняет «дистанцию свою» по отношению к другим субъектам внутри, «выбиваясь» из-под диктата их возможной «исполнительной власти». В том случае, если Взрослый, берет на себя эту роль, «простраивая» свои отношения с другими внутренними субъектами и подчиняя их своей воли, такой процесс может рассматриваться как саморегуляция.

ТРАНСАКТНАЯ МОДЕЛЬ САМОРЕГУЛЯЦИИ В СТРУКТУРЕ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ

в процессе саморегуляции, индивидуальность, как поле взаимодействий эго-состояний, может быть схематически изображена следующим образом (см. рис. 3):

в этом описании фигурируют инстанции Взрослый, Родитель, Дитя. Они рассматриваются как носители запросов и ресурсов, соотношение которых детерминирует выборы, совершаемые индивидом. Запросы Взрослого опираются на ресурсы, предоставляемые Родителем, а Взросло-Родительская эго-система рождает запросы, опирающиеся на ресурсы Дитя. Стрелочка «=>» характеризует механизм реализации запросов через ресурс. Здесь Взрослый выступает как субъект регуляции, Родитель — как посредник, а Дитя — как объект регуляции. Будем называть эту схему – или, если воспользоваться изящным словом О.А. Конопкина и представителей его школы [8], [9], [17], [18], — «контур» саморегуляции, эго-построением Взрослый-Родитель-Дитя (или, кратко, ВРД-построением). Вслед за этими авторами, позволим себе, таким образом, на свой страх и риск, говорить о трансактном контуре саморегуляции.

Вводя количественные меры при описании запросов и ресурсов, а также меру реализуемости запросов через ресурс (она характеризует состоятельность носителей запросов) и, наконец, математически интерпретируя отношение реализуемости, мы предлагаем формулу, которая характеризует состоятельность саморегуляции. Эта формула преемственна по отношению к «функции готовности субъекта к биполярному выбору», предложенной В.А. Лефевром [11], [12]. В нашей собственной модели получают особую психологическую интерпретацию переменные, определяемые В.А. Лефевром как «интенция» x, «представление о давлении среды» y, «давление среды» z, «готовность к биполярному выбору» w.

Кроме того, предлагается интерпретация и обобщение оператора материальной импликации, используемых в булевой модели рефлексивного выбора. В отличие от оператора материальной импликации, имеющей дело с «четкими» значениями 0 и 1, оператор метаимпликации распространяется на любые промежуточные рациональные значения отрезка [0, 1] и результатом его реализация является некоторый разброс значений и их средние ожидаемые значения [31], [33].

Рассматривая средние ожидаемые значения оператора метаимликации, <заключенные в угловые скобки>, мы можем записать:

*y> = 1 — x + x • y;
<*y>>*z> = z + (1-z)•(1-y)•x (*)
Приведем несколько примеров вычисления средних ожидаемых значений метаимпликации:
(a) <1>*0> = 1 — 1 + 1•0 = 0;
(b) <0>*0> = 1 — 0 + 0•0 = 1;
(с) <<1>*0>*0> =1 — 1 + 1•1•1 = 1;
(d) <0.5 >*0,5> =1 — 0.5 + 0.5 • 0.5 = 0.75;
(e) <<0.666 >* 0.5>> >* 0.5> = 0.5 + 0.334•0.334•0.666 ? 0.666.

Случаи а) и (b) соответствуют исходам «обычной» материальной импликации, оперирующей «четкими» значениями 0 и 1: <1>*0> = 1>0 = 0; <0 >*0> = 0>0 = 1. Случаям (c) и (e) соответствует введенное В.А. Лефевром понятие «интенционального выбора» (субъективные интенции x воплощаются в равную им объективную готовность субъекта осуществлять выбранное поведение; автор рефлексивной теории называет субъекта интенционального выбора «реалистом»).

ТРАНСАКТНЫЙ КОНТУР САМОРЕГУЛЯЦИИ

w Индивидуальность = << xВзрослый >>* yРодитель >>* z Дитя>
w Индивидуальность ~ устремленность к цели («готовность»);
x Взрослый ~ интенции к действию со стороны Взрослого («намерен», «считаю»);
y Родитель ~ директивы Родителя («следует делать», «вот что требуется»),
z Дитя — чаяния Дитя («хочу»);
>* ~ оператор метаимпликации («реализация», «запрос опирается на ресурс»);
w, x, y, z принимают рациональные значения на отрезке [0, 1]

Первоначально, предложенная мною модель, представляющая собой трансактную версию «рефлексивной модели нормированного поведения», разработанную Т.А.Таран [38], в «первой редакции» была названа «трансактной моделью рефлексивного выбора». Для автора она была не только поводом формализации некоторых положений трансактного анализа и своих собственных разработок в области мультсубъектной теории личности, но и инструментом психологического консультирования, как дополнительный стимул продвижения клиентов в решении их личных проблем. Из данной модели, чисто формально, следовало, что нереализованные мечты Дитя поддерживают личность в состоянии постоянной готовности к поиску объекта мечты. Это, к слову сказать, соответствовало взглядам Зигмунда Фрейда. Любопытно, что в случае, когда Дитя «отворачивается» от чего-то значимого с точки зрения других частей индивидуальности, то единственная сила, способная повлиять на его выбор (в сторону предпочтения объекта) — это Взрослый. Только Взрослый, и никто другой, может «уговорить» Дитя; главное, чтобы Родитель не слишком помогал в этом Взрослому. Есть и другие наблюдения того же рода, прогнозируемые на основе трансактной модели выбора и подтверждаемые практикой.

Позже были предприняты шаги к экспериментальной апробации модели. Вместе с О.В. Митиной [16], мы сопоставили оценки, которые индивид получал по шкалам опросников Кетелла и Айзенка, с оценками терминальных ценностей с позиций Взрослого, Родителя и Дитя, а также — с интегральной, или, иными словами, мультисубъектной, оценкой ценностей из списка терминальных ценностей (среди них такие, как «Творчество», «Активная деятельная жизнь», «Свобода», «Честность» и др.).

Нас интересовало, насколько «работает» предложенная модель «состыковки» Взрослых, Родительских и Детских интересов, будет ли предпочтение ценностей, «вычисленное» по модели, соответствовать характеру людей, совершающих выбор. Так оно и оказалось. Кроме того, эти данные углубляют представления о взаимосвязи ценностей, которые исповедует личность, и гранями индивидуальности как мультисубъектного образования.

Например, выясняется, что ценность Творчества выбирают люди с низкими показателями по фактору «G», то есть морально независимые, свободно трактующие существующие правила; люди с высоким уровнем психотизма (эгоцентризм, бесстрастность, неконтактность) выбирают Свободу, а с низким (характеризующимся сильным суперэго) — Честность.

Таким образом, мультисубъектные предпочтения, вытекающие из метаимпликативной модели выбора, по-видимому, неслучайным образом связаны с определенными индивидуальными проявлениями, то есть семантически им адекватны.

Вместе с тем остается открытым вопрос о том, в какой мере успешными являются акты саморегуляции субъекта, понимаемого как результат ВРД-построения.

Формально, могут быть выделены два случая: первый из них — эффективная саморегуляция; второй, соответственно, — неэффективная саморегуляция.

1. Эффективная саморегуляция. Отталкиваясь от идеи «интенциональных выборов» В.А. Лефевра, и воплощая ее в схемах трансактной модели, мы называем саморегуляцию эффективной в том и только том случае, когда интенции Взрослого совпадают с состоятельностью ВРД-построения. Имея в виду этот случай, мы могли бы сказать: каковы намерения Взрослого, такова и состоятельность индивидуальности как целого (то есть ее внутренняя подготовленность действовать в соответствие с принятым намерением) (см. рис.4 — Эффективная саморегуляция).

2. Неэффективная саморегуляция, как ни прискорбно, богаче исходами. Во всех мыслимых случаях мы могли бы записать (см. рис. 5 — неэффективная саморегуляция):

в психологическом плане представляют интерес два случая (используем сокращенную запись):
А) (В=>Р)=>Д = Р (Р?В)
Б) (В=>Р)=>Д = Д (Д?В)

Cлучай А) — пример неэффективной саморегуляции, которая может быть обозначена как драйверное поведение — Примечание 6. Следуя указаниям: «Будь Сильным!», «Будь Совершенным!», «Старайся!», «Радуй других!», «Торопись!», человек входит в негативные сценарии, такие как «Никогда…» («Тантал»), «Пока не…» («Геракл»), «Опять и опять…» («Арахна»), «Почти…» («Сизиф»), «Потом…» («Дамокл») и др.

Случай Б) — пример неэффективной саморегуляции, которая, в терминах трансактного анализа, может быть адекватно описана как сход с драйвера [7]. Перед нами «прорывы сценария», выражающиеся в том, что взрослый человек следует своим ранним (детским) решениям: «Не будь!», «Не взрослей!», «Не доверяй никому!», «Не думай!», «Будь беспомощен!» и т.п., а также проявляет необузданную раскованность, импульсивность, легкомыслие.

Примеры неэффективной саморегуляции не исчерпываются случаями А) и б) и могут быть рассмотрены другие формы несоответствия между объективной готовностью действовать определенным образом и субъективной склонностью индивидуума действовать намеченным образом. Несостоятельность субъекта здесь может быть осмыслена так: «Взрослый не в состоянии действовать так, как считает нужным».

Понятие «саморегуляции» выступит перед нами с большей отчетливостью, если мы противопоставим его другим эго-построениям: например, (Д=>B)=>P, (Р=>В)=>Д, (Д=>Д)=>В, (В=>В)=>в и т.п. — Примечание 7. Во всех этих случаях перед нами не «саморегуляция», а, скорее, процессы либо противоположные ей по сути, либо лишающие ее специфической функции — настраивать индивидуальность на поведение, адекватное реальности «здесь и теперь», опосредствуя отношения между опытом, заимствованным у других и собственным архаичным опытом жизни (эго-состояниями Родитель и Дитя).

в плане сопоставления феноменов эффективной и неэффективной саморегуляции, представляет интерес исследование того, что автор называет «действенностью» эго-состояний [29], [32], то есть меры соответствия готовности индивидуальности к действию от: 1) интенций Взрослого («интенциональные выборы»), 2) указаний Родителя и 3) чаяний Ребенка. Подход к исследованию этой зависимости был предложен О.В. Митиной и отражен в нашей совместной статье [16].

Вычислялись значения коэффициентов корреляции Л («Л» — «личность», готовность индивидуальности к выбору, определяемая согласно формуле эго-построения РВД) с каждым из эго-состояний Д, Р, в для каждого респондента. Согласно нашей гипотезе, эго-состояния и готовность индивидуальности к выбору Л, как функция от эго-состояний, должны детерминировать определенные черты характера, выявляемые с помощью стандартных опросников. Для проверки гипотезы был использован метод детерминационного анализа Чеснокова. В экспериментальном исследовании каждый респондент характеризовался значениями переменных по показателям ряда личностных методик и коэффициентом корреляции вектора значений выборов ценностей Л с векторами значений выбора ценностей В, Р, Д.

в результате специальной математической обработки данных (вычисление так называемой существенности), количественно определялась степень детерминированности личности со стороны эго-состояний Взрослый, Родитель, Ребенок: высокая существенность детерминации Л со стороны эго-состояния В, Р или Д свидетельствует об акцентуированности личности в качестве носителя данного эго-состояния. Вводя представления о Взрослой, Родительской и Детской акцентуациях, мы, по предложению Митиной, вводим также и новые имена для «акцентуантов»: «Человек-Взрослый», «Человек-Родитель» и «Человек-Ребенок».

Приведем некоторые из полученных данных.

“Человек-Родитель” характеризуется внутренним локусом контроля (как в области неудач, так и в ситуациях, связанных с достижением успеха).
о “Человеке-Взрослом” подобного сказать нельзя. Последний, руководствуясь принципами целесообразности, отказывается признавать себя виновным во всех неудачах, соблюдая в этом принцип разумной середины.
“Человек-Ребенок”, полностью отказывается признавать себя ответственным за неудачи.

Высокие показатели по фактору G (сила - слабость Сверх-Я) детерминируются эго-состоянием Родитель, а низкие — Ребенок. Человеку-Родителю легче выдержать серьёзные трудности, чем пойти против своей совести. Принятых правил морали он придерживается не потому, что это выгодно, а потому, что считает это своим кредо. Если деятельность акцентуированного Родителя сопровождают частые конфликты, то это, скорее всего, связано с тем, что он слишком последовательно и прямолинейно проводит в жизнь свои принципы.

Человек-Ребенок часто демонстрирует моральную независимость, существующие правила трактует свободно, даёт окружающим повод сомневаться в своей надёжности. Его несобранность расценивается людьми как пренебрежение интересами тех, кто вместе с ним вкладывает усилия в общее дело, что, в свою очередь, может послужить причиной низкой оценки деловых качеств. Возможно, он не всегда находит нужным соблюдать общепринятые требования и нормы поведения. Принципы, по которым живёт акцентуированный Ребенок, далеко не всегда понятны людям.

Эго-состояние Родитель детерминирует высокие показатели по фактору Q3 (высокий — низкий самоконтроль поведения), что свидетельствует об организованности, умении контролировать себя, способности упорно и планомерно следовать поставленной цели. Человек-Родитель хорошо сознаёт социальные требования, старается их выполнить, заботится о своей репутации.

в противоположность этой детерминации эго-состояние Ребенок детерминирует низкие показатели по фактору Q3, свидетельствующие о пониженном самоконтроле, импульсивности, жизни по настроению. Человеку-Ребенку трудно организовать, продумать и упорядочить свою деятельность, подчинить желания требованиям дела.

Существуют личностные характеристики, задающие оппозицию между разными эго-состояниями. Так, шкалы Интернальность — Экстернальность в области неудач, Сила Сверх-Я — Слабость Сверх-Я, Контроль желаний — Импульсивность задают оппозицию Родитель — Ребенок.

Не пересказывая всех результатов нашей статьи, поделюсь общим выводом. В контексте многофакторного исследования индивидуальности, при использовании схемы эго-построения РВД, (В=>Р)=> Д, мы получаем вполне согласующиеся с трансактными представлениями и нашей собственной интуицией факты: личностные черты индивидуумов, устанавливаемые по многим методикам, соответствуют тем выборам, к которым их «подталкивают» эго-состояния Взрослый, Родитель, Ребёнок — Примечание 8.

Наряду с исследованием трансактного контура саморегуляции при решении задач организации своих взаимоотношений с социумом и самим собой в социуме, что предполагает необходимость иерархизировать мотивы различных деятельностей, могут быть рассмотрены также проявления саморегуляции субъекта в пределах какой-либо ранее выбранной им деятельности. Автор сделал предметом анализа деятельность достижения –классическую проблематику исследования уровня притязаний, свободного выбора испытуемыми задач определенной степени трудности.

Определяющую роль в формировании гипотез и построения экспериментов, посвященных данной проблеме, играет «модель выбора риска», предложенная Дж. Аткинсоном [42],[43] полвека назад. Она предсказывает существование двух феноменологически различных групп испытуемых. Согласно модели, одни из них должны предпочитать, скорее, задачи среднего уровня трудности, а другие — выбирать для себя либо очень легкие, либо очень трудные задачи. Известно, что модель Аткинсона «приблизительно верно» предсказывает поведение людей в ситуации свободного выбора задачи. Многие исследователи пытались добиться более точных прогнозов (см. [39]). Настоящим камнем преткновения было то, что испытуемые, мотивированные, скорее, успехом, чем неудачей, предпочитали не средний уровень трудности задачи, как предсказывала модель Аткинсона, а повышенный уровень трудности задач, вероятность решения которых находилась в диапазоне (0.3 — 0.4), а не на уровне 0,5, как предсказывала эта модель.

Попробуем подойти к решению этой проблемы, исходя из предложенной нами метаимпликативной модели мотивации выбора [31]. Будем считать, что в ситуации свободного выбора субъектом уровня трудности задачи информация о ее доступности запечатлена в его предвидениях y и предчувствиях z; различаем предчувствие неудачи {z _} и предчувствие удачи {z + = 1 — z -}. «Свободный выбор» задачи определяем как одновременное формирование интенции к ее решению (мобилизации усилий) x в сочетании с уровнем предвидимой вероятности ее решения y и предчувствуемой вероятности ее решения z + .

Принимаем, по аналогии с функцией Лефевра готовности субъекта к биполярному выбору (для «четких» значений), что ожидаемое удовлетворение от решения задачи соответствует значению метаимпликации w* = <>* y>>* z + >

Исходим из следующих трех посылок (постулатов адекватности предпочтений): 1) Ожидаемое удовлетворение от решения задачи пропорционально затрачиваемым усилиям; максимуму усилий соответствует максимум ожидаемого удовлетворения (постулат пропорциональности ожиданий; другое название — «постулат интенциональности», в соответствии с принципом интенционального выбора в работах В.А. Лефевра [11], [12]). Из этого следует: w = x. 2) Усилия x, мобилизуемые для решения выбранной задачи, пропорциональны предвидимой трудности этой задачи yd; максимуму трудности соответствует максимум усилий (постулат пропорциональности затрат). Поскольку y = 1 — yd, (доступность = уровень трудности наоборот), имеем x = 1 — yd. 3) «Амбиции» субъекта, * y>, пропорциональны предчувствию неудачи (принимается также, что максимальная выраженность амбиций и предчувствия неудач равно 1). Из этого следует: * y> = z _ = 1 — z + . Суммируя сказанное, мы приходим к системе уравнений, описывающих выборы субъекта задач различного уровня доступности:

<< x >* y >>* z + > = x
(из постулата пропорциональности ожиданий интенциям; «условие интенциональности выборов» В. Лефевра)
x = 1 — y
(из постулата пропорциональности затрат предвидимой трудности задачи)
< x >y> = 1 — z +
(из постулата пропорциональности амбиций предчувствию неудачи)

в результате подстановок и преобразований мы приходим к уравнению: (1 — (1 — y)2)2 = y, и находим три приемлемых его решения:

x1 = 0.618… («золотое сечение»), y1 = 0.382…, z+ 1 = 0.382…;
x2 = 0, y2 = 1, z+ 2 = 0;
x3 = 1, y3 = 0, z+ 3 = 1

Корни (x1, y1, z+1) дают нам формулу «рационалиста», выбирающего задачи повышенного уровня трудности (вероятность решить задачу равна 0,382…), а корни (x2, y2, z+2) и (x3, y3, z+3) — формулу «идеалиста», действующего либо на минимуме (вероятность решения близка к 1), либо на максимуме своих возможностей (вероятность решения близка к 0).

Метаимпликативная модель мотивации выбора, устраняя неточность прогнозов, вытекающих из модели принятия риска Дж. Аткинсона, позволяет назвать «идеальные точки» предпочтений для двух контингентов испытуемых. «Рационалисты» — это те, у кого Родительские и Детские предпочтения совпадают. «Экстремалы» — те, чьи Детские предпочтения конфронтируют с Родительскими». Так вот, «экстремалы» выбирают граничные значения трудности - либо эпатирующее простые, либо — сверхтрудные задачи. А «рационалисты» предпочитают задачи, трудность которых равна 62% (субъективная вероятность решения — 0, 32). Я думаю, люди, знакомые с «золотым сечением» вообще и «золотыми сечением» как психологическим феноменом, в частности, ну, например, по работам Лефевра, увидят в этих числах нечто большее, чем просто числа, — увидят символ некой гармонии. А если вернуться к прозе жизни, то перед нами оценки, соответствующие эмпирической картине выборов испытуемых с доминированием мотива достижения успеха над страхом неудачи и – мотива избегания неудачи над мотивом достижения успеха. Только сами эти мотивы оказываются раскрыты и переосмыслены в рамках мультисубъектного представления о об индивидуальности.

Взрослое эго рационалистов во взаимоотношениях с Родителем и Дитя придерживается принципа «Живи и давай жить!». А экстремалы, по сути, рассуждают так (цитирую Владимира Даля [36]): «Да, дело это нехорошее (Родитель)… а дай-ка попробуем!» (Дитя).

Высказанные соображения возвращают нас к проблеме индивидуальности как мультисубъектного образования. Является ли трансактный контур эффективной саморегуляции способом подлинного учета интересов и возможностей внутренних субъектов, что объединяются под эгидой Взрослого?

Думается, лишь частично.

Со временем, в поле ведения экспериментаторов (а не только практикующих психологов) окажутся феномены «разрегуляции» поведения индивидуальности вслед за достижением состояния «отрегулированности» — «странные» реакции людей, хорошо умеющих подчинять своему Взрослому эго интересы как Дитя, так и Родителя, а именно:

• франкловские неврозы людей, «умеющих жить правильно»;
• Берновские проделки «демона»;
• лермонтовские мотивы «паруса»;
• перфекционизм, неудовлетворенность достигнутым и т.д. И т.п.,
•  

- всё то, что автор этого доклада именует общим термином: «неадаптивность» (грибоедовское «шел в комнату, попал в другую»), подчеркивая, вслед за В. Вундтом, а стало быть, опосредствованно, за Г.Гегелем, идею несовпадения целей активности и достигаемых результатов. Формальные основания для этого вывода следуют из предложенной модели. Положим, Взрослая часть личности в составе индивидуальности представляет собой субъекта эффективной саморегуляции: интенции x воплощаются в адекватную ей готовность к действию w = x. Кроме того, указания Родителя y столь же действенны, то есть они воплощаются в готовность w = y . И, наконец, допустим, что «хотения» («чаянья») Дитя также находят действенное, то есть равное им по уровню воплощение в готовности вести себя соответствующим образом, w = z. Итак, имеем:

<*y>>*z> = w = x = y = z
Из этого равенства, в частности, следует:
<* x>>*x> = x,
Из чего вытекает <* x>>*x> = x + (1 — x)•(1 — x)• x = x + (1 — x)2 • x = x (см. Соотношение (*)).
Таким образом, получаем: (1 — x)2 • x = 0, x = 0, либо x = 1.
и мы в итоге имеем два возможных варианта эго-построений:
1) <<0 >* 0>>*0> = 0
2) <<1 >* 1>>*1> = 1
Итак, мы имеем дело с двумя феноменами «всестороннего и полного» удовлетворения запросов индивидуальности посредством эффективной саморегуляции (назовем их феноменами «сюррегуляции»):
Первый вариант «сюррегуляции», <<0 >* 0>>*0> = 0: все части индивидуальности одинаково ничего не хотят, ничего не могут дать друг другу, индивидуальность не подает признаков жизни, саморегуляция отсутствует — в ней никто не нуждается.
Второй вариант «сюррегуляции», <<1 >* 1>>*1> = 1: все части индивидуальности в полном согласии друг с другом, имеют в избытке все, что необходимо друг другу, и, таким образом, необходимость в какой-либо саморегуляции отпадает сама собой.

ВЫВОДЫ

1. Индивидуальность — это особый полюс личности индивида. В отличие «личностности», погруженности в других людей, индивидуальность это единственность и неповторимость индивида, а, стало быть, она не подлежит удвоению, копированию, имитации. Индивидуальность — это потенциал субъектности, но сама не есть субъект. «Республика субъектов», единомножие «я».
2. в трансактных категориях описания, индивидуальность есть совокупный потенциал эго-состояний, непостижимое (неотразимое) условие саморегуляции.
3. Трансактный контур саморегуляции в структуре индивидуальности определяется следующими моментами: субъект саморегуляции есть эго-состояние Взрослый; объект саморегуляции — эго-состояние Дитя; посредник в процессах саморегуляции — эго-состояние Родитель.
4. Механизм саморегуляции представлен метаимпликацией:
   <* yРодитель> >*z Дитя >
   а) Ближайший результат эффективной саморегуляции есть готовность Взрослого поступать согласно своим собственным намерениям, или, говоря другими словами, — внутренняя состоятельность индивидуальности при достижении собственных (разумных) целей:
   <* yРодитель> >*z Дитя >= x
   б) Неэффективная саморегуляция — это, в частности, драйверное поведение, при котором Взрослый не может противостоять Родителю:
   <* yРодитель > >*z Дитя > = y,
   или импульсивное поведение, «сходы с драйвера», при которых Взрослый не способен справиться с диктатом Дитя:
   <* yРодитель> >*z Дитя > = z
5. Саморегуляция рано или поздно заканчивается «разрегуляцией», в силу того, что эго-состояние Взрослый не может быть отождествлено в своих предпочтениях с эго-состояниями «использованных» при этом Родителя и Дитя.
6. Гипотетический результат саморегуляции — полнота проявления потенциала всех субъектов, образующих индивидуальность — недостижимая цель; она не может быть предвосхищена Взрослым, обеспечена Родителем, отвоевана Дитя. Существуют всего два варианта подобной гипотетической сюррегуляции («всестороннего и полного удовлетворения потребностей» посредством «эффективной саморегуляции»); в каждом из этих вариантов саморегуляция, по сути, бессмысленна: в первом случае, <<1 >*1>>*1 >= 1, ее осуществлять незачем, во втором случае, <<0 >* 0>>*0 > = 0, — некому.
7. Могут быть обозначены и противопоставлены друг другу два подхода к пониманию индивидуальности, и, соответственно, места саморегуляции в её структуре: три лица одного субъекта versus три субъекта одного лица.

Примечания

Примечание 1.

Заметим, что в этом ряду «субъективности» отсутствует ядерный элемент, который я называю «анимумом». В отличие от всех вышеназванных и более сложных элементов, надстраивающихся на ним, анимум представляет собой первичное субъективное проявление психики, не соотносимое ни с одним из объектом во вне ни по одному из мыслимых качественных критериев (вкус, цвет, запах, звук, плотность, протяженность, вес, форма и т.п.) и, кроме того, анимум не совпадает ни с одним из рефлексивных свойств психики (например, с переживанием «это — во мне, внутри меня», или «это — во вне меня», «по ту сторону»). Анимум есть переживание бытия, а оно — попробуйте отличить! — есть то же самое, что и переживаемое бытие. Существование анимума, на мой взгляд, дает ответ на стародавний вопрос о продуктивности внимания: является ли внимание продуктивным процессом. Ответ: «Да», если иметь в виду, что внимание есть процесс актуализации базового психического элемента: то, чего не было, посредством внимания, теперь есть в сознании.

Примечание 2

Впервые данное понимание «субъекта» было опубликовано мною в главе 10 «Активность» учебника «Введение в психологию» (под общей редакцией проф. А.В. Петровского). М., Академия, 1996.

Примечание 3

Концептуально, мне близка ставшая уже крылатой фраза А.Г. Асмолова: «Индивидом рождаются, личностью становятся, индивидуальность отстаивают» [2].

Примечание 4

в Интернете однажды я прочитал: «Все скорпионы похожи… Все знаки Зодиака одинаковы… Чушь! Ты — индивидуален!» Чувствовать себя не просто каким-нибудь обыкновенным скорпионом, а скорпионом с индивидуальностью — это, конечно, замечательно! об этом можно мечтать!

Примечание 5

Список может быть расширен, если иметь в виду работы Джона Брэдшоу, Гэл и Сидры Стоун и др. Авторов. Спектр разработок по проблеме множественной идентичности представлен в интересной работе Е. П. Белинской [4]. Многообразие Я таково, что есть смысл припомнить остроумную метафору Тессера: «зоопарк Я».

Примечание 6

Первый опыт обсуждения этих отношений содержался в [30].

Примечание 7

Существуют примеры опытной оценки меры соответствия данных эмпирического исследования интуиции экспертов (В.А. Петровский, [24], О.В. Митина, В.А. Петровский [15]). Но обсуждение этого вопроса выходит за пределы целей настоящего исследования.

Примечание 8

См. также [40].

Литература

1. Анисимова М.В. Внутренний диалог в решении творческой задачи. Диплом работа ст. 4 курса факультета психологии кафедра психологии личности, МГу им. М.В. Ломоносова, 2003.
2. Асмолов А.Г. Психология индивидуальности: Методологические аспекты развития личности в историко-эволюционном процессе. — Москва: Изд-во МГУ, 1986а.
3. Адамович Г. Зинаида Гиппиус. // Зинаида Гиппиус. Живые лица. Санкт-Петербург. Изд. «Азбука-классика», 2004
4. Белинская Е.П. Человек в изменяющемся мире — социально-психологическая перспектива. «Прометей». МПГУ, 2005
5. Берн Э. Транзактный анализ в психотерапии. М., 2001
6. Берн Э. Игры, в которые играют люди. — Екатеринбург: 2004.
7. Джойнс В., Стюарт Я. Современный транзактный анализ. СПб.: Социально-психологический центр, 1996.
8. Конопкин О.А. Психологические механизмы регуляции деятельности. М.:Наука,1980.
9. Конопкин О.А., Моросанова В.И. Структурно-функциональный подход к исследованию саморегуляции произвольной активности человека // Московская психологическая школа: История и современность /Под общей редакцией В.В. Рубцова. М.: Психологический институт РАО, Московский городской психолого-педагогический университет, 2004. Т.1 Кн.1: Фундаментальные проблемы общей психологии. 448с./ С.421 431.
10. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Политиздат, 1975
11. Лефевр В.А. Алгебра совести. М., 2004.
12. Лефевр В.А. В. Космический субъект. М.: Ин-кварто 1996.
13. Максимова С.В. Творчество: созидание или деструкция? — М., Академический проект, 2006.
14. Маркина Н.М. Соотношение ситуативной и надситуативной активности одаренных учащихся. Автореферат на соиск. Уч. Ст. К.пс. Наук, 2003
15. Митина О.В., Петровский В.А. Нетривиальность научного факта и психологическая экспертиза психологов как экспертов // Мир психологии. N4, 2001.
16. Митина О.В., Петровский В.А. Трансактная модель рефлексивного выбора: опыт эмпирического обоснования // Образование и наука. Российская научно-методическая конференция 6-7 февраля 2004 г.: Сборник статей. Самара, 2004. С. 138 — 145.
17. Моросанова В.И. Индивидуальный стиль саморегуляции, М., 1998
18. Моросанова В.И. Субъект и личность в исследованиях осознанной саморегуляции произвольной активности человека (Введение) // Личностные и когнитивные аспекты саморегуляции деятельности человека / Под ред. В.И.Моросановой. М.: ПИРАО. 2006. . 320с. С.3-10.
19. Петровский А.В., Петровский В.А. Категориальная система психологии // Вопросы психологии. 2000, N5.
20. Петровский В.А. К психологии активности личности //Вопросы психологии, N3, 1975.
21. Петровский В.А. Активность как «надситуативная деятельность»: Тез. Научных сообщений советских психологов к XX1 Международному психологическому конгрессу. М., 1976.
22. Петровский В.А. К пониманию личности в психологии // Вопросы психологии, 1981, N 2
23. Петровский В.А. Психология неадаптивной активности. М.: Горбунок, 1992.
24. Петровский В.А. Личность в психологии: парадигма субъектности. Ростов на/Д: Феникс, 1996.
25. Петровский В.А. Научное знание сквозь призму обыденного. Три ответа на вопрос «Ну и что?»// Модели мира. М., 1997.
26. Петровский В.А., Т.А. Тунгусова Т.А. Влияние прогноза на развитие событий. Экспериментальные методы исследования личности в коллективе. Ч.1. Даугавпилс, 1985.
27. Петровский В.А. Метасловарь трансактного анализа (предисловие) // Берн Э. Транзактный анализ в психотерапии. М., 2001.
28. Петровский В.А. Трансактная модель рефлексивного выбора. Рефлексивные процессы и управление: Тез. III Международного симпозиума. М., 2001
29. Петровский В.А. Модель рефлексивного выбора: трансактная версия. (июль 2002) (рукопись, см. www.petrowskiy.ru)
30. Петровский В.А. "Эго-состояния" и готовность к рефлексивному выбору: Тез. конференции по практической психологии // Ежегодник Российского психологического общества: Психология и ее приложения. М. 2002. Вып. 9.
31. Петровский В.А. Метаимпликативная модель экзистенциального выбора. // Известия самарского научного центра Российской академии наук. Специальный выпуск «Актуальные проблемы психологии. Самарский регион». Самарский научный центр РАН, 2002.
32. Петровский В.А., Таран Т.А. Модель рефлексивного выбора: трансактная версия // КИИ-2002. VIII национальная конференция по искусственному интеллекту с международным участием: Тр. Конференции. Т. 1. М.: Физматлит, 2002.
33. Петровский В.А., Таран Т.А. Импульсная модель экзистенциального выбора//КИИ-2002. VIII национальная конференция по искусственному интеллекту с международным участием: Тр. Конференции. Том 1. М.: Физматлит, 2002.
34. Петровский В.А. Уровень трудности задачи: метаимпликативная модель мотивации выбора. // Психологический журнал. М., N 1, 2006
35. Петровский В.А. Импликация: экспликация имплицитного // Рефлексивные процессы и управление. М., 2006
36. Пословицы русского народа. Сборник В. Даля. Государственное издательство художественной литературы. Москва 1957
37. Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. Москва, 1973. С. 337
38. Таран Т.А. Многозначные булевы модели рефлексивного выбора //Рефлексивное управление / Сборник статей. — М., Изд-во «Институт психологии РАН», 2000, с. 122 — 132.
39. Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность: в 2 тт. / Под ред. Б.М.Величковского. М.: Педагогика, 1986.
40. Худышева М.К. Условия становления личностной состоятельности будущего профессионала. Автореферат дисс. На соиск. Уч. Степени к. пс. Н., Москва — 2004.
41. Шадриков В.Д. Мир внутренней жизни человека. Москва, Логос. 2006
42. Atkinson J.W. Motivational determinants of risk-taking behavior // Psychological Review. 1957 N 64.
43. Atkinson J.W. An Introduction to Motivation. N. J.: Princeton, 1964.

ПОПУЛЯРНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ