Введение

В этой статье будет обсуждаться влияние социального контекста на переживание утраты, особенно - роль других людей в облегчении процесса горевания. Я буду обсуждать работы ряда аналитиков, которые с различных точек зрения подчеркивали важность любящего и помогающего социального окружения для человека, переживающего утрату. Основываясь на анализе литературы, я попытаюсь выделить восемь функций, которые выполняют другие люди, и прояснить, как эти функции помогают в горевании. Эти функции - следующие: 1) понимание реальности потери; 2) проработка шока; 3) "холдинг" ситуации; 4) удовлетворение либидинальных потребностей; 5) нарциссический ресурс; 6) облегчение, модулирование и контейнирование выражения аффекта; 7) облечение аффекта в слова (символизация) 8) помощь в трансформации внутренних отношений с потерянным объектом.

Чтобы поддержать свой тезис, я буду обсуждать лечение мужчины, чьи вытесненные аффекты, связанные с потерей, стали главным фокусом анализа. Будет рассмотрено торможение горевания, являющееся отчасти результатом недостаточного обеспечения Другим перечисленных выше функций.

***

В работе "Скорбь и Меланхолия", в краткой части, которая служит введением в обсуждение меланхолии, Фрейд (1917) высказывает свои главные идеи по поводу изучения горевания. Он начинает с вопроса:

В чем же состоит работа горя?…Тестирование реальности показало, что любимого объекта больше не существует, и оно требует, что нужно изъять все либидо, связанное с привязанностью к этому объекту. Это требование вызывает понятное противодействие: наблюдения показывают, что люди никогда не оставляют по собственному желанию позиции либидо, даже если уже предвидится некая замена им… При нормальных условиях уважение к реальности одерживает верх, но ее требования не могут быть исполнены немедленно, они выполняются лишь постепенно, при большой трате времени и энергии, и все это время утраченный объект продолжает существовать в психике. Каждое воспоминание и ожидание, в котором либидо связано с объектом, приостанавливается и гиперкатектируется, и декатектирование либидо происходит в отношении каждого из них.Когда работа горя завершена, Эго становится свободным и опять незаторможенным (pp.244-245).

Статья о скорби в "Психоаналитических терминах и понятиях" под редакцией Файна и Мура, 1990 года издания, разрабатывает первоначальную формулировку Фрейда.

"Работа" скорби состоит из трех последовательных взаимосвязанных фаз; успех каждой фазы влияет на последующую: 1) понимание, принятие и совладание с утратой и сопровождающими ее обстоятельствами; 2) собственно скорбь, характеризующаяся отходом от привязанности и идентификации с утраченным объектом (декатексис); 3) возобновление эмоциональной жизни в соответствии с уровнем собственной зрелости, что часто включает установление новых отношений (рекатексис) (p.122).

Так как утрата - это, обычно, в высшей степени социальное переживание (Berger, et.al., Kalish,1980), то какова же роль Другого в процессе горевания? Неаналитическое исследование неоднократно показывало, что доступность поддерживающих Других является важным фактором в разрешении переживания утраты (Bowlby,1980; Jacobs,1993; Parkes and Weiss,1983). Боулби(1980) отмечает, что "семьи, друзья и другие люди играют основную роль, либо помогая процессу горевания, либо препятствуя ему" (р.191). Самая важная функция в облегчении процесса горя, как установил Боулби - это принятие, даже поощрение, выражения горя. Паркес (1972) вторит Боулби, подчеркивая важность социальной поддержки по отношению к людям, переживающим утрату, и опасность их изоляции.

Психоаналитические исследователи также отмечали важность Другого в горевании. Самым известным является утверждение, что успешная адаптация к потере в детском возрасте зависит от постоянной доступности поддержки со стороны родителей (или лиц, их замещающих) (Furman,1974; Laufer,1966; Nagera,1970; Wolfenstein,1966). У Эрны Фурман (1974) содержится лучшее обсуждение этой точки зрения: "Наш опыт показывает, что сохранившиеся (surviving) объекты любви играют решающую роль в жизни человека, переживающего утрату, и делают большой вклад в способ, которым тот обходится со своей потерей" (p.109; см. также Furman,1986).

Сохранившиеся объекты любви предлагают безопасность и удовлетворение потребностей, когда человек находится в эпицентре горя; и они же дают любовь, которая включает эмпатию и принятие чувств. "Помощь в горевании является сутью той роли, которую выполняют сохранившиеся объекты любви…Скорбь в одиночестве - почти невозможная задача, даже для зрелого взрослого" (Furman,1974, p. 114). Одна из решающих сфер помощи - в выражении и регуляции горя. Фурман пишет: "Иногда…трудности в выражении аффекта происходят просто из-за отсутствия кого-либо, кто разделял бы чувства или на кого они могли бы быть выплеснуты" (p.261). В обзоре литературы по утрате в детском возрасте Фурман отмечает почти полное пренебрежение ролью других людей в горевании (р.285-286).

Подходя к утрате в детском возрасте с точки зрения изучения ее последствий для взрослой психопатологии (см. Fleeming, 1963), Джоан Флиминг (1972) утверждала: "Пагубные эффекты потери родителей очень сильно зависят от возраста, в котором произошла потеря, от характера отношений до потери, от доступности хорошей замены и от типа сохраняющихся отношений с родителем, оставшимся в живых" (р.35б, курсив мой, G.H.) .

Недавно Шейн и Шейн (1990) рассматривали проблему детского сиротства с точки зрения Я-психологии. Они подчеркивали, что при потере имеется не только потеря объекта, но и потеря нарциссических функций утраченного "Я-объекта".

"При наличии адекватного поддерживающего окружения…ребенок будет спонтанно горевать о смерти значимого любимого человека. Боль потери может быть выдержана и необходимая способность думать, говорить и рефлексировать о ней может быть поддержана, если ребенку помочь горевать, а не сдерживать его неэмпатичной критикой и нереалистичными стандартами поведения скорбящего человека" (р.115)

Здесь Шейн и Шейн придерживаются точки зрения Фурман, что способность сохранившегося объекта любви оценить внутренний мир ребенка и отвечать соответствующим образом поддерживает Я ребенка, которое из-за смерти Другого перенесло нарциссическую рану. Без присутствия такого окружения, оказывающего поддержку Я, горевание может быть не прожито до конца, а преждевременно прекращено.

Предположение, касающееся детской потери, состоит в следующем: из-за незрелости детского Эго и продолжающейся зависимости от окружения, необходимого для выживания и для объект-либидинального подкрепляющего опыта, потребности осиротевших детей отличаются от потребностей взрослых. В литературе о детях имплицитно содержится предположение о том, что скорбь взрослых меньше зависит от межличностных факторов. Однако, немногие аналитики могли бы заявить, что взрослым, переживающим утрату, не помогает присутствие заинтересованных других.

Например, Мелани Кляйн (1940), в статье "Скорбь и ее связь с маниакально-депрессивными состояниями", описывает, с точки зрения объектных отношений, роль хорошего объекта во внутреннем психическом процессе зрелого горевания. Кляйн подчеркивает, что разрешение регрессии на параноидно-шизоидную позицию, которая характеризует горевание, в некоторой степени зависит от интернализации опыта поддержки и любви со стороны внешних объектов. Эта интернализация хорошего объекта смягчает примитивную агрессию и облегчает движение к депрессивной позиции и дальше, к успешному разрешению процесса горевания. Кляйн пишет:

"…если у скорбящего есть люди, которые разделяют его горе, и если он может принять их сочувствие, то поддерживается гармония его внутреннего мира, страхи и дистресс проходят быстрее (р.145).

Современные исследования младенцев и психоаналитическая клиническая теория обращают внимание на многочисленные функции заботящегося лица и социального окружения в развитии и созревании (Emde, 1989; Emde & Buchsbaum,1989; Kohut, 1977; Krystal, 1978, 1988; Lichtenberg,1989; Stern, 1985; Stolorow, et.al., 1987; Winnicott,1965).Влечения, Эго, объектные отношения, развитие Я зависят не только от врожденной тенденции и способностей, но также и от надежной и откликающейся заботы. Недавно эти открытия были распространены и на психологию взрослых (Dowling, 1990; Dowling and Rothstein, 1989). Кроме того, было признано, что регрессия в результате психопатологии или травмы может извлечь архаические состояния, вызывающие повышенную потребность в помогающем отклике окружения. Безусловно, это происходит во время горевания, когда существует потребность в участии окружающих, чтобы выполнить сложные и трудные задачи восстановления без долговременных повреждений. Важно отметить, что когда я говорю участие окружения, я не обязательно имею в виду психотерапию, а скорее нормальную откликаемость вовлеченных и заботящихся других людей.

Вкратце, если мы отложим в сторону различие между потерями во взрослом и детском возрасте, психоаналитическая литература последовательно выделяет несколько ключевых ролей, которые выполняет Другой в горевании: 1) обеспечение базовых жизненных потребностей; 2) проявление любви, эмпатии и понимания; 3)принятие и/или разделение аффекта. Я бы хотел более подробно описать эти функции, особенно их психодинамический смысл. Для этого я разобью 3 перечисленные выше функции на 8 подгрупп и рассмотрю их в контексте психоаналитического лечения взрослых, переживающих потерю.

Эти 8 функций Другого в горевании я выделил на основании обзора литературы по гореванию, детскому развитию, объектным отношениям и Я-психологии, из личных наблюдений над гореванием и из психоаналитического лечения взрослых, переживающих утрату. Эти функции часто перекрывают друг друга, и в определенных случаях одно и то же поведение может удовлетворять разные потребности (например, либидинальное удовлетворение может также обслуживать нарциссические потребности).

1) Понимание реальности потери.

Фрейд (1917) отмечал, что сначала утративший пытается отрицать потерю, пока, в конце концов, не возобладает тестирование реальности. Фурман (1974) и Бэйкер с соавторами (1992) рассматривают развитие понимания смерти в целом, а также природы конкретной смерти, в качестве первой задачи горевания. Так или иначе, другие люди играют решающую роль в обеспечении информацией во время потери. Обычно о смерти человек узнает вместе с другими людьми или от них. То, говорится ли об это ясно, или спутано, или даже обманным образом, будет влиять на способность человека понять утрату. Часто люди не знают существенных деталей в течение длительного времени после того, как смерть уже наступила. Эмпатия (или ее недостаток) может сильно повлиять на то, как мы воспримем эту новость. Доступность компетентного и заботливого доктора, полицейского или членов семьи, способность задавать вопросы и выражать сомнения вновь и вновь и во всей полноте может помочь в понимании и в конечном принятии смерти. При отсутствии информации и обсуждения легко может наступить отрицание. Хорошим современным примером этого является длительная борьба семей солдат, без вести пропавших во Вьетнаме. Отсутствие реального знания о смерти часто приводит к сомнениям и отрицанию. Первоначальный шок от смерти и защиты, которые выстраиваются, чтобы уберечься от травмы, будут находиться под сильным влиянием, к добру или к худу, того, насколько созвучно настроен тот, кто передает это сообщение или товарищи по горю.

Акцент на роли Других в развитии субъективного значения утраты не означает минимизацию важности интрапсихических факторов (Hagman, 1995b). Смерть другого человека вызывает глубокий резонанс в бессознательном, что сильно влияет на значение потери. Например, насильственная или другого рода болезненная смерть может живо вызвать запрещенные аспекты амбивалентности, что ведет к тревоге и защите. С другой стороны, тихая безболезненная смерть может позволить этим негативно заряженным фантазиям остаться вытесненными и остаться вне сферы аналитической работы. Поскольку обычно именно из общения с другими людьми мы узнаем о надвигающейся или произошедшей смерти, эти Другие играют ключевую роль в понимании потери.

2) Проработка шока.

Фрейд, Боулби и Паркес подчеркивали существование первичной "фазы шока", когда признается реальность смерти. Здесь вновь амбивалентность может содействовать шоку, переживаемому в ответ на утрату. Признание запретного агрессивного желания может привести к возникновению попытки отвергнуть фантазию и аффект и, возможно, отрицать реальность смерти. Мобилизация более эффективных защит высокого порядка (интеллектуализации, вытеснения и идентификации) может занять время. Признание амбивалентности может быть основным процессом в течение более поздних стадий процесса горевания; однако, во время этой ранней фазы, поддержание психического равновесия может требовать обильных защитных усилий. Присутствие и вовлеченность заботящихся Других являются решающими для выхода из этого периода психического онемения (Бэйкер и др., 1992). Психическая близость, эмпатия, и, возможно, разделение аффектов, таких, как грусть, страх и гнев, позволяет Я безопасно выйти из шока. Выражение любви и нежности, простые акты заботы могут способствовать тому, что человек, переживающий утрату, осознает, что реальность можно вынести. С другой стороны, в некоторых случаях может быть важна готовность Другого отложить интимные жесты или утешение. Принятие выражения негативных аффектов, таких как гнев или ненависть, может быть болезненным, но, тем не менее, неизбежным и существенно важным для процесса горевания. В другой своей работе я описывал во время этой фазы "рефлексивное укрепление Я в ответ на воспринимаемую угрозу нападения на его интеграцию" (Hagman, 1995a, p. 196). И здесь опять переживание созвучного отклика от социального окружения обеспечивает необходимый "фон безопасности" для того чтобы горевание могло происходить (Sandler, 1960).

3) "Холдинг ситуации".

Неоднократно замечалось, что требования изменяющегося окружения часто нарушает процесс горевания. (Bowlby, 1980; Parkes, 1972). Траурные и похоронные церемонии, забота о детях, обеспечение и приготовление пищи и забота о финансовых ресурсах - это только некоторые из множества задач, которые встают перед человеком, переживающим утрату. Винникотт (1965) подчеркивал ключевую роль базисного обеспечения со стороны среды при регрессивных состояниях. Во время утраты важно, что в социальной сети человека, перенесшего утрату, есть Другие, которые способны и хотят обеспечить удовлетворение этих базисных потребностей. Во многих культурах существует назначенный член общества или семьи, который распоряжается ритуалами похорон и горевания. Во время специального периода, отведенного для горевания, оставшиеся в живых обеспечиваются пищей и другой поддержкой. Паркес и Боулби отмечали, что люди, изолированные от поддерживающего окружения, плохо питались, особенно из-за потребности защититься от регрессии горевания перед лицом насущных требований жизни. Только когда есть гарантия, что собственному выживанию не угрожает опасность, человек может позволить себе "роскошь" горевания (Bowlby, 1980). Недавно Слочовер (1993) описывала поддерживающую функцию еврейского обычая "sitting shiva". Она аргументировано доказывала, что эти социальные ритуалы "дают возможность скорбящему горевать внутри контекста заботы... Сообщество…обеспечивает горюющего терапевтической поддержкой. Это отражается как в конкретной заботе, так и в эмоциональном пространстве, внутри которого скорбящий поощряется к переживанию и выражению различных состояний чувств" (p. 360). Вслед за Слочовер, Галацер-Леви и Кохлер (1993) уделили большое внимание роли ритуалов и социального окружения как существенных Других при тяжелой утрате (pp.329-336).

4) Удовлетворение либидинальных потребностей

Несмотря на кажущийся уход в себя и недостаток интереса к миру, человек, переживающий утрату, продолжает нуждаться в доступности либидинальных объектов. Привязанность, психическая и сексуальная близость могут сыграть свою роль в выражении горя и переживании утраты. С другой стороны, временами горюющие могут быть испуганы переполненностью или чем-то еще в результате сильного либидинального контакта. В этом случае, Другой должен оставаться настроенным созвучно к изменяющимся потребностям горюющего, чтобы не повредить разворачивающемуся гореванию. Самое важное, как подчеркивал Фрейд, - это привлечение реальности и возобновление давления либидинальных желаний, которые являются топливом для процессов восстановления. Продолжающаяся доступность либидинальных объектов является, следовательно, ключевым элементом в облегчении горевания.

5) Нарциссический ресурс

Якобсон (1965), обсуждая психоанализ взрослых пациентов, которые потеряли в детстве родителей, подчеркивала нарциссический вред, причиняемый потерей объекта любви. Вслед за Якобсон, Шейн и Шейн (1990) подчеркивают, что при потере любимого человека скорбящий лишается не только либидинальных и агрессивных функций этого объекта, но и его нарциссических функций, которые играли решающую роль в регуляции и поддержке Я (см. также Hagman, 1995b). Шейны отмечали, что нарциссическая потеря может быть менее идентифицируемой, чем утрата объектных функций; тем не менее, созвучно настроенное присутствие откликающегося другого является непрерывной потребностью человека, переживающего утрату. По-видимому, некоторые из функций, упомянутых выше, могут также быть поняты как нарциссически поддерживающие переживания. Однако я думаю, что важно различать области нарциссической уязвимости и потребность в объектных отношениях.

6) Облегчение, модулирование и контейнирование выражения аффекта

Тесная связь горя и горевания (grief and mourning) сделала их фактически синонимами. Но горевание может включать в себя целый спектр аффектов, которые, будучи нормальными и здоровыми, кажутся противоречащими сознательно удерживаемому отношению к утраченному объекту. Эти аффекты горевания могут включать гнев, ненависть, страх, радость, голод, сексуальное возбуждение и т.д. То, что является общим для этих аффектов горевания - это их интенсивность и связь с утратой. Для работы с этим измерением процесса горевания крайне важной является способность выражать, контейнировать и модулировать эти аффекты. Столороу с соавторами (1987) отмечали: "Процессы горевания и горя после утраты могут протекать, только если депрессивные аффекты могут быть идентифицированы, поняты и выдержаны" (p. 75). Многие аналитики и исследователи подчеркивали повсеместность и важность выражения аффекта при горевании, особенно - аффекта горя (Deutsch, 1937; Lindemann, 1944).

Аффективное переживание горевания можно характеризовать как временную регрессию к архаичному состоянию заброшенности, беспомощности и тоски. Паркес (1972) понимает само по себе горе как отчаянную попытку восстановить (получить обратно) утраченный объект через дистрессирующий аффект. Столороу и др. (1987) отмечает, как зрелые люди "могут повернуть назад к более архаичным, соматическим формам выражения аффекта в бессознательной надежде таким образом вызвать тот отклик в других, в котором они нуждаются" (p. 73). Некоторые авторы приводили примеры того, как отсутствие других людей, которые могли бы разделить аффекты горевания, ведет к патологическому исходу (R. Furman, 1968; Kliman, et al., 1969; Moller, 1967; Solnit, 1970). Многие другие авторы подчеркивали важность значимых объектов любви, которые сочувствуют и принимают чувства горюющего, но они не разработали этот момент в теоретическом плане (Klein 1940; Lindemann, 1944; Ottenstein, et al., 1962; Paul, 1969; Peniston, 1962; Steiner, 1970).

Интенсификация амбивалентности к потерянному объекту может вести к конфликту. Гнев, фрустрация и даже ненависть для скорбящего может быть невыразимой. Во многих случаях товарищи по горю (и общекультурные традиции) не поощряют эти негативные аффекты. Запретительные санкции соединяются с защитой и усиливают ее, что может вести к патологическому исходу, или, по крайней мере, к сходу с рельс нормального процесса горевания. Присутствие Других, которые принимают и облегчают выражение полного спектра аффектов, помогает контейнированию, модулированию и разрешению амбивалентности. Благодаря эмоциональной откликаемости и эмпатии, Другой создает окружение, которое позволяет открытое выражение чувств. (Заметьте, что это окружение не следует смешивать с защитной переоценкой в западной культуре утешения и подавления, что означает блокирование выражения болезненных или пугающих аффектов горевания).

Кристал, Кохут, Эмде и Столороу подробно обсуждали функцию другого в артикуляции, интеграции и развитийной трансформации влечений и аффективности. Столороу отмечал, что эмоциональная настройка помогает в модуляции, градации и контейнировании сильного аффекта. Это приводит к синтезу противоречивых аффективных переживаний и, в конечном счете, к эффективному использованию аффектов как сигналов Я. (Stolorow, et al.,1987). Кристал (1978) подчеркивает, что без способности быть сигналами на службе Я, аффекты имеют тенденцию к возвещению травматических состояний, и таким образом, вызывают защиту против себя; затем они переживаются как изолированные и неприемлемые. Как отмечают Дейч (1937) и Линдеманн (1944), страх регрессивного переживания утраты может вести к вытеснению и отрицанию, и, таким образом, к откладыванию горевания. С другой стороны, Столороу отметил, что взаимное разделение и принятие приводит к интеграции аффективных состояний в когнитивно-аффективную схему, которая является ключевым элементом психической структуры (см. также Horowitz, 1990).

7) Облечение аффекта в слова (символизация)

Способность облекать аффекты горевания в слова является решающей для вовлечения в когнитивно-аффективную работу, которая характеризует более поздние стадии горевания. Язык не столько приводит этот механизм в движение, сколько служит главным инструментом в попытке Эго внести порядок в противоречивые и/или зачаточные импульсы, восприятия и переживания. С помощью языка переживание обездоленного Я структурируется и трансформируется в диалоге. Я отмечал, что одной из главных ролей Другого в этой сфере является поощрение и восприимчивость к вербализации чувств, переживаний и воспоминаний. Вербальное выражение аффекта (как противопоставленного физической разрядке) делает возможными его регуляцию и более эффективное вовлечение в психологическую работу интернализации, декатексиса и рекатексиса.

Творческая вербализация во время горевания контрастирует с частым использованием языка как "бальзама", защиты против нормального переживания болезненной реальности, фантазии и аффекта. Неудача в достижении символической репрезентации аффекта может привести к его вытеснению или к неспособности выйти за пределы страстного стремления к утраченному объекту и переполненности слезами, которые характеризуют ранние стадии горевания. В конечном счете, способность удерживать в сознании память об умершем без значительной регрессии или тревоги является ключевой для проработки привязанности, для внутренней трансформации репрезентации утраченного объекта и для возобновления креативного вовлечения во внешний мир. Например, наличие депрессивных симптомов у переживающего утрату часто является показателем амбивалентности. Разрешение амбивалентности будет неизбежно зависеть от сознательного переструктурирования негативных фантазий и вербальной артикуляции амбивалентных аффектов. Однако люди, перенесшие утрату, будут неохотно говорить о боли, если только они не чувствуют, что другие понимают, откликаются и принимают их.

8) Помощь в трансформации внутренних отношений с утраченным объектом

Все вышеупомянутые функции служат для создания безопасного и откликающегося окружения для горевания. Фрейд считал, что декатексис внутренней репрезентации утраченного объекта является сутью собственно процесса горевания. Другие авторы делали акцент на комбинации интернализации, декатексиса и рекатексиса (Abraham, 1925; Fenichel, 1945). Кроме того, трансформация внутренней репрезентации утраченного объекта неизменно включает Других.

Клинически это видно в психоаналитическом лечении детей и взрослых, перенесших потерю. Некоторые отмечали, что анализ переноса с этими пациентами не только помогает вызвать поток чувств горевания, но также играет роль в разрешении привязанности к внутреннему образу утраченного родителя (Fleming and Altschul, 1963; Furman, 1986). Еще раньше Кляйн (1940) обсуждала то, что аналитик, как объект проекции и интернализации, играет жизненную и определяющую роль в динамике процесса горевания. На сознательном уровне другие люди играют свою роль в процессе воспоминаний человека, перенесшего утрату, и во время восстановления нормального процесса горевания. Человек, перенесший утрату, будет бессознательно проецировать аспекты утраченного объекта и вновь разыгрывать (re-enact) аспекты неразрешенного конфликта или страстно желаемого удовлетворения. В большинстве случаев окончательное признание, что новый объект не является старым, приводит к разочарованию (потере иллюзий), декатексису и эмоциональному росту (Fleming, 1972). В других случаях патологической утраты может возникнуть продолжительное навязчивое стремление искать и восстанавливать утраченные отношения; разрешение горя может быть затянуто, и тогда может потребоваться анализ. С точки зрения восстановления Я в горевании, доступность оптимально откликающегося окружения действует как способствущая среда (facilitating medium) для интеграции аффекта и восстановления поврежденного нарциссизма. Другими словами, объект принимается как утраченный, но поддерживающая матрица и психологическая подпитка Я остаются. (Hagman, 1995a, 1995b).

Я хочу теперь обсудить лечение мужчины, который перенес утрату до анализа. Я проиллюстрирую, как неудача других в обеспечении обсуждаемых выше функций способствовали прекращению горевания; и как анализ этой неудачи и обеспечение специфических поддерживающих функций привели к возобновлению и разрешению процесса горевания.

СЭМ

Сэм - 37 летний профессор математики, который начал психоаналитическую психотерапию через несколько месяцев после того, как его отец умер от рака. Он проходил терапию 3 раза в неделю на кушетке в течение 5 лет. Его жена сподвигла его на поиск терапии в связи с увеличивающейся депрессией и социальным уходом. Сам он лишь смутно осознавал свою проблему.

Сэм был высоким привлекательным мужчиной, немного угрюмым, интровертированным и задумчивым. Первая неделя терапии концентрировалась на работе Сэма и на его высоко интеллектуальном внутреннем мире.

Он постоянно читал и был занят тем, что пытался понять мир логически. В то же время, он был зачарован противоположной идеей, что есть пределы для логики. Одним из его интересов была теория хаоса, представление о реальности, одновременно упорядоченной и, в то же время, неопределенно сложной и непостигаемой.

Сэм вел бесконечные, яркие дискуссии на сессиях. Единственной вещью, которую, как он считал, он не смог бы никогда объяснить или принять, была смерть.

Мать Сэма умерла после 7-летней борьбы с раком, когда ему было 19 лет. Во время нескольких последних лет ее жизни, члены семьи (его отец и 2 сестры) все больше уходили в себя, и, в конце концов, о предстоящей смерти матери больше не говорили. Через неделю после ее похорон Сэм уехал в университет в отдаленный штат.

В университете Сэм вел дисциплинированный, аскетичный образ жизни. Он обсессивно посвятил себя изучению математики, редко встречался с семьей и никому в университете не рассказывал о своей недавней потере. Он не горевал, и у него не было никаких воспоминаний о внутреннем состоянии в то время. Он развил тенденцию к пассивности и депрессивному аффекту. Много лет спустя реакция Сэма на смерть отца была такой же, (это сочеталось с углублением близости в его браке), и эта реакция привело к поломке его защит.

Было странно, что, рассказывая на первых сессиях о своей жизни, Сэм придавал мало веса трагедии, от которой он страдал. Он верил, что у него было комфортное, счастливое детство и юность. Он признавал факты материнской болезни и смерти, но казалось, что он придавал этим травматическим переживаниям небольшую значимость. По его словам, это было просто переживанием неблагополучия. Сэм оставался в состоянии онемелости и шока, которые развились в годы болезни матери, и которые никогда не были переработаны после ее смерти. Однако, за первые 6 месяцев терапии, по мере того как я интерпретировал его защиты против признания важности истории потерь, он становился все более и более подавленным. Он не мог сначала описать эти чувства - обычно его жена, Мэри, обращала его внимание на его настроение. Его интеллектуальные монологи начали терять энергию. Мой контрперенос менялся от интеллектуального любопытства до чувств глубокой грусти и тоски (longing). Я все больше убеждался, что за обсессивным фасадом личности Сэма скрывалось отброшенное оплакивание его родителей. Было больно смотреть на смущающее его, неведомое ему переживание грусти. В соответствии с этим я начал интерпретировать борьбу Сэма.

"У меня есть ощущение, что Вы начали чувствовать некоторую грусть в связи со смертью Вашего отца".

"Я не знаю… Может быть…. Это на самом деле не имеет смысла".

Сэм начал говорить о том, как он пытался не думать о своем отце. Как-то он заметил, как он также не думал о смерти матери. Никто не думал об этом. Не было никого, с кем можно было поговорить об этом. "Я не могу даже вспомнить, что я чувствовал в связи с ее раком, или … с ее умиранием".

Сэм заметил, что после ее смерти он был один. Было много такого, о чем, как он чувствовал, нужно было заботиться. Он описывал, как в течение нескольких лет болезни матери он был вынужден заботиться о себе сам, и после этого, в колледже, он продолжал полагаться на себя. Он чувствовал, что у него не было выбора. Он сказал мне, что не было никого, с кем можно было бы погоревать, даже если бы он и захотел это сделать.

"В Университете я делал то, что должен был делать. Была одна странная вещь. Я был озабочен почтой. Как будто я надеялся получить что-то… что-то… Я не знаю, что."

"Письмо от Вашего отца… или, возможно, от Вашей матери".

"Это невозможно - она была мертва, а он никогда не писал".

Он заметил, что в школе он ушел в себя. "Я был как монах. Я читал и учился. Я думаю, я потерял себя в школьной работе. Мои отношения в то время кажутся мне призрачными. Как будто я не вступал в контакты с людьми".

За последующие несколько недель Сэм начал обсуждать события смерти отца со всеми подробностями и яркими деталями. Он был удивлен тем, как ясно может вспоминать те события, и сказал, что никогда не проходил по ним ни с кем, даже с Мэри. Он вспомнил об улучшении отношений между ним и отцом.

"Все эти годы дома и в школе у меня с ним было мало контакта. Я даже не думал, что он мною гордился, или что он находился там для меня… Каким-то образом, мой успех в школе ощущался пустым.…Но недавно я начал чувствовать, что он интересовался мною тогда. Я думаю, что мне этого не хватало, но я не знал об этом, пока не начал получать это….но мой отец мертв. Я никогда не увижу его вновь. Я не могу в это поверить".

Несколько следующих сессий фокусировались на подростковом возрасте Сэма и борьбе семьи с тем, чтобы справиться со смертельной болезнью матери. Сэм смог увидеть, что у него не было место для горевания. Никто не мог об этом говорить. Как он мог горевать обо всем один? Он поделился со мной своим возрастающим пониманием, что его семья пострадала от трагедии, после которой он не восстановился. Он вспомнил чувство одиночества, эмоционального онемения, когда мать была больна, а затем умерла. После этого он был один.

"Теперь Вы не один".

"Я знаю. У меня есть Мэри, и я чувствую, что знаю больше, благодаря терапии, но…"

Постепенно в сессиях Сэм выражал чувства грусти и горя. Однажды он описал, как он был захвачен слезами накануне вечером: "Я не мог остановить плач. Я просто сидел и плакал".

В действительности, той ночью у него был сон: "Во сне мои родители были в машине. Я просто стоял и смотрел. Машину завели. Они уезжали прочь, с Запада страны или откуда-то еще. Я проснулся, плача. Я отчаянно хотел добраться сюда. Я чувствовал, что если я не дойду до сессии, я могу умереть".

Я добавил: "Горе и страх были очень сильными".

"Да, я нуждался в том, чтобы быть где-то в безопасности. Я просто свернулся в клубок на кровати, пока не наступило время, чтобы пойти сюда. Я думаю, Мэри была несколько удивлена, но она села рядом и просто позволила мне плакать. Я чувствовал, что хотя она была немного испугана, но помогла мне сделать это. Это было нормально, как здесь - нормально грустить. Мы можем говорить об этом".

Сэм начал помещать свое горе в слова. В течение нескольких следующих сессий он говорил о своей грусти и стремлении к родителям. Он плакал временами и вспоминал о морском путешествии с отцом и о последних нескольких годах, когда они чувствовали близость друг к другу. Было гораздо труднее говорить о его матери. Он признавал, что для этого потребуется время. "Мне нужно чувствовать себя более сильным, я думаю. Годами я был один. Это было так, как будто бы я не существовал. Мне нужно было помнить, что это было, каким Я был."

Сон о родителях выражал не только его потерю из-за смерти, но и исключенность из эдипова треугольника. Я понимал его интенсивную грусть отчасти как защиту от агрессии, мобилизованной возвращением к осознаванию подростковых эдипальных фантазий. Вместе с тем, работа горя начала смешиваться с другими областями конфликта. Я начал работать интерпретативно в этой области, по мере того, как сессии начали фокусироваться на проблемах его работы, особенно на отношениях с деканам его факультета. Диссертация Сэма подвергалась тщательному разбору его деканом, который считал самые заветные идеи Сэма спорными. Стало ясно, что декан стал объектом отцовского переноса. Постоянное ощущение Сэмом отвержения и недостатка вовлеченности со стороны декана отражало проблемы, с которыми он встретился в подростковом возрасте. Ожидание критики и отвержения со стороны декана возникало из подросткового переживания двойной потери (смерти матери и отцовского ухода в себя), которые нарушили процесс горевания Сэма и исказили его развитие.

"Его не волновало, чем я занимаюсь. Он не делал того, что он должен был делать. Я пытался заставить его откликнуться. У него не было времени. Зачем ему нужны были проблемы?"

Фантазии, специфичные по отношению к утраченному объекту, обычно освобождаются от вытеснения в процессе активации горевания во время анализа (Fleming&Altschul, 1963). Работу по декатексису объекта и внутренней трансформации отношений с умершим характеризует проработка результирующего конфликта. Многими аналитиками отмечалось воссоздание утраченных отношений в социальной реальности (которая включает и терапевтические отношения). В этой связи, роль Другого состоит в том, чтобы помочь в дифференциации, декатексисе и возобновлении эмоционального роста. С помощью интерпретаций я смог связать переживания Сэма, связанные с деканом, с неразрешенными проблемами с отцом, который, как считал Сэм, покинул его во время болезни матери и после ее смерти. Кроме того, похоже, фрустрация и тоска Сэма маскировались мощными соревновательными и агрессивными побуждениями, направленными на отцовскую фигуру декана. Я интерпретировал, как бунтарская природа его диссертации отражала его желание бросить вызов авторитету и власти декана, так же, как он, должно быть, стремился к этому подростком со своим собственным отцом, который отказался заниматься с ним или признать его соответствующую возрасту напористость. Когда Сэм пропустил несколько сессий после моего возвращения из летнего отпуска, я почувствовал, что отцовский перенос вступил в терапию.

"Зачем беспокоиться?", - спросил Сэм. "Я не вижу темы для обсуждения". Он отвернулся и посмотрел на стену. "Лучше смотреть на стенку".

"В другую сторону от меня".

"Думаю, да".

"Стена не откликается, но, по крайней мере, она находится здесь".

"Вы имеете в виду ваш отпуск?".

"Я думаю, что недоступность и неоткликаемость Вашего отца оставляли Вас с чувствами обездоленности и безнадежности в отношении того, чтобы кто-нибудь вовлекся в отношения с Вами, был бы Вам родителем. В то же время, Вы стремились бросить вызов Вашему отцу, самоутвердиться, - но он отвернулся. Вы чувствовали себя побежденным из-за его безразличия, и затем Вы, должно быть, чувствовали вину из-за Вашего гнева и конкурентности к горюющему отцу. В конце концов, там никого не было. Вы, должно быть, чувствовали, что он не был там, когда Вы в нем нуждались".

"Иногда у меня были эти сны. Я никогда не упоминал о них. Это была просто пустота, темнота, ничто. Я просыпался в ужасе, онемевшим. Я не понимал, о чем они. Как если бы всё и все ушли. Это самый худший страх - как будто всё - мёртвое…."

"В какой-то степени Вы должны были жить с этим страхом годами. …Что ваши чувства опасны".

"Да… но я даже не знал об этом до сих пор. Только сейчас, здесь, я могу облечь это в слова. Конечно, это больше не правда. Я больше не один".

"Но на прошлой неделе меня тоже не было".

"И я был один…Может быть, я убил Вас также"

"Поэтому, самое безопасное - отвернуться к стенке. Стена не может быть убита".

Для Сэма восстановление эдипальных желаний, нормальных для подросткового возраста, произошло в контексте родительской и семейной трагедии. Нормальные побуждения к конкурентности и отстаиванию своих прав с отцом пострадали от вытеснения и направились на себя как депрессия и торможение. Вытеснение драйва, схождение с пути ключевых подростковых процессов и возрастающая привязанность к родителям (скорее, чем индивидуация) обусловили задержку также и в процессе горя. Неудача в интеграции мощных амбивалентных чувств привела к длительным проблемам с амбициями и взрослой сексуальностью. Увеличение изоляции семьи Сэма оторвало его от альтернативных источников либидинальных и нарциссических ресурсов и возможностей. Интерпретация побуждения Сэма быть вовлеченным в борьбу с эдипальными объектами, проговаривание аффектов, связанных с отстаиванием им своих прав и агрессией, так же как и с горем, и обеспечение аналитического окружения, откликающегося на его внутреннюю жизнь, способствовало процессу горевания, а также активации и разрешению его инфантильного невроза.

За следующие несколько лет чувства Сэма, связанные с утратой родителей вновь всплывали время от времени. Однако, более важно то, что по мере того, как терапия начала фокусироваться на трансферентных фантазиях, связанных с деканом и мной, мы начали длительный анализ и проработку эдипальных проблем (конфликтов, связанных с уверенностью и соревновательностью) и нарциссических проблем (потребности в откликаемости, восхищении и идеализации). С этой точки зрения завершение горевания, возможно, будет совпадать с анализом невроза Сэма.

Обсуждение

Причины задержки горевания Сэма лежат как в области развитийного дефицита и невротического конфликта, так и в отсутствии поддерживающего и благоприятствующего социального контекста. Так как Сэм был подростком, провал в горевании может также быть связан с его, неспособностью горевать, детерминированной развитием. (Wolfenstein, 1996). Кроме того, жизненный опыт Сэма до смерти матери повлиял на его ответ на потерю и на конечный ход переживания им утраты. (Altschul, 1998; Furman, 1974). Однако я буду фокусироваться на роли Других в горевании, на том, как это проявилось в психической динамике и терапии Сэма. Это не означает отрицания важности других факторов, также сделавших свой вклад.

Сэм и его семья провели 7 лет, справляясь со смертельной болезнью матери. Семейные роли были смещены, чтобы компенсировать упадок материнских функций, и семья использовала ряд защит, чтобы нейтрализовать тревогу, связанную с прогрессированием болезни, измотанностью семьи и ожидавшейся смертью. Двумя главными защитами были отрицание важности семейной трагедии и изоляция аффекта из семейной коммуникации. Результатом этого было развитие семейной черты, запрещающей открытое общение на тему пугающей реальности, с которой они сталкивались. Семья Сэма справилась, но за счет отсутствия предвосхищения и подготовки к эмоциональным последствиям потери матери. Сэм интернализовал эту черту своей семьи. Поэтому, хотя интеллектуально он признавал потерю матери и не испытывал чрезмерного стресса и первичного шока от ее смерти, разработка субъективного значения его потери и вовлеченность в основные задачи горя (которые требуют как внутренней готовности и способности, так и присутствия и активного вовлечения Других) не произошла. В конце концов, через годы после ее смерти, Сэм пришел в терапию, когда защиты против горя, которые он развил и поддерживал годами изоляции, начали разрушаться. Признание его трагического прошлого вызвало процесс горевания.

Я подчеркнул важность собственной безопасности в горевании. В этой связи, преобладающей функцией анализа Сэма было обеспечение "поддерживающего окружения", регулируемого со стороны аналитика (как заинтересованного и эмпатически откликающегося Другого), что позволило Сэму горевать в "контексте заботы" (Slochower, 1993). Сэм покинул свою семью вскоре после смерти матери. Он столкнулся с новым и странным окружением, далеким от его семейного, относительно безопасного, дома. Те, с кем он мог бы разделить свое горе, были недоступны. Требования его новой жизни мешали переживанию им регрессии, столь необходимой для горевания. Защиты вытеснения и изоляции (уже хорошо упроченные), в отсутствие откликающегося и поддерживающего социального окружения, объединились. Со временем, увеличение доступности и близости с отцом, все более стабильные отношения с женой и постепенное уменьшение защит создало условия для восстановления сошедшего с нормального пути процесса горевания. Безопасный "холдинг" анализа создал поддерживающую и откликающуюся терапевтическую среду, которая непрерывно противостояла его ожиданиям, что его оставят одного.

Терапия поощряла появление нарциссических и либидинозных нужд в объекте Сэма. Социальная и все возрастающая психологическая изоляция Сэма после смерти матери привели к обеднению либидинальной инвестиции. Это также повредило способность эффективно горевать, которая обеспечивается напряжением между нежеланием оставить утраченный объект и побуждением к новым отношениям и удовлетворяющему опыту. В терапии присутствие заинтересованного и заботящегося Другого переживалось Сэмом как форма близости и заботы, которые поощряли и поддерживали появление его бессознательных желаний. Это было заметно в постепенном развитии эдипального переноса (конфликтов, связанных с агрессией, напористостью, амбициями и соревновательностью, как в профессиональной, так и в сексуальной сферах). Выход Сэма из защитного ухода в себя был как ускорен, так и ознаменован восстановлением этих эдипальных стремлений.

Что касается Я, Сэм страдал от нарциссической раны из-за отсутствия откликающихся отношений и среды. Это привело к зависимости от все более внутренних, обычно интеллектуальных, источников самоподдержки, также как и к нарциссической ранимости. Ожидание повторения ранних травматических переживаний питало первичные сопротивления, однако, повторяющиеся интерпретации переноса, связывание настоящего с травматическим прошлым Сэма и поддерживающий опыт эмпатии аналитика привели к развитию рабочего альянса. Доступность откликающейся среды, таким образом, помогла Сэму использовать новый, укрепляющий нарциссизм опыт, что является центральной задачей процесса горевания.

В результате интернализация Сэмом семейной черты, направленной против горевания, наряду с отсутствием откликающегося Другого и требованиями новой, далекой от дома, жизни, появились защиты против регрессии, и, что более важно, вытеснение аффекта, особенно аффекта горя. Сэм не мог вспомнить, чтобы он плакал или был печален. Артикуляция и передача аффекта была подавлена. Не было никого, кто мог бы откликнуться, поэтому переживания беспомощности, тоски и боли, которые характеризуют горе, должны были отрицаться. Сэм должен был почувствовать, что его выживание находится в безопасности, чтобы позволить себе горевать (Bowlby, 1980). Это заняло время. А именно, улучшение его отношений с отцом, с женой, откликаемость и "холдинг" в терапии, которые обеспечили "контекст заботы", облегчали, модулировали и контейнировали его аффект. Эпизод паники и слез после сновидения был встречен спокойной поддержкой его жены. Он также знал, что я откликнусь и буду заинтересован его гореванием. Наконец, у него была возможность облечь аффекты горевания в слова. После нескольких лет молчания у него появилась возможность подробно говорить о потере родителей. Аффект, воспоминания и интеллект постепенно и безопасно сливались, и процесс принятия, интеграции и разрешения начался. Со словами пришли и средства структурирования набора переживаний, в противном случае бессмысленного и травматичного. "Работа" горя смогла начаться.

Самое главное, что вовлечение Сэма в эту "работу" включало других людей: жену Сэма, декана и аналитика. Горевание часто сравнивается с аналитическим процессом. Внутренняя привязанность к репрезентациям ранних отношений и имаго, упорное освобождение этих психических связей и фантазийных драм, которые делают их такими проблемными (в то же время доступными нашим интервенциям), являются ядром любой терапии. Современные аналитики не устают утверждать, что аналитик как объект фантазии и "реальные" Другие играют ключевую роль в конечном освобождении анализанда от тирании прошлого. В этом смысле человек, перенесший утрату, в нормальных случаях использует Других, чтобы сохранить прошлое, получить заботу и удовлетворение в настоящем и стремиться вперед к будущему.

Сэм изолировал себя в стерильном и одиноком настоящем, имея лишь слабую связь с болезненным прошлым. Будущее, которое обычно требует расширения либидо и нарциссизма в потенциальную психическую реальность, не существовало для Сэма, и для него сначала было трудно концептуализировать это. Будущее, конечно, немыслимо без надежды. Надежда Сэма была выращена благодаря доступности "контекста заботы", характеризующейся возрастающей открытостью его самого и откликаемостью Других. Здесь заряженный диалог терапевтических отношений стал кузницей, в которой трудно, медленно было выковано будущее Сэма.

Заключение

Мой акцент на важности других людей в процессе горевания не означает отрицание роли иных факторов в патологическом исходе утраты. В литературе, упомянутой в этой статье, тщательно исследуются многие факторы, которые имеют влияние на горевание. То, что я хотел выделить, - это специфические функции этих Других в облегчении или препятствии гореванию. Современный психоанализ, самая артикулированная психология в своем описании превратностей динамики отношений между Я и миром объектовобладает, как мне кажется, объясняющей способностью в описании часто молчаливых и сложных взаимоотношений между нашей борьбой за примирение с утратой и ролью, которую Другие играют в этом очень интимном процессе.

Примечания

1) Здесь и далее слово "mourning" (англ.) переводится как "скорбь" или "горевание". Последний вариант перевода используется в связи с более частым использованием его в профессиональном сообществе (прим. переводчика).

Источник: psyjournal.ru, Дж. Хэгман, "Роль Другого в горевании", Журнал практической психологии и психоанализа , #3 сентябрь 2002 г. 

 Ежеквартальный научно-практический журнал электронных публикаций     

Основан в 2000 г. Институтом практической психологиии психоанализа