Первый из принципов — простое утверждение, что организмы способны понимать мир, в котором они живут. Два других дают нам исходную точку для последующих рассуждений.

Второй принцип, называемый «усвоение отношений», гласит, что стоит только воспроизвести в сознании два или более предметов, как сразу же возникает мысль об их связи. Представление «черное» и «белое» влечет за собой представление «противоположное», или «различное».

Третий принцип — «усвоение коррелятов — предполагает, что при наличии определенного предмета с отношения сразу же приходит на ум какая-либо другая вещь. «Белое» и «противоположное чему-то» влечет за собой «черное». Я думаю, что Спирмен стремился показать, что наиболее характерной чертой духовной жизни человека, помимо понимания им событий окружающей жизни, является то, что он постоянно выходит за пределы непосредственно получаемой информации.

С этим наблюдением я полностью согласен, однако именно отсюда и начинаются все трудности. Ибо, как сказал Бартлетт [1, стр. 1]: «Всякий раз, когда человек интерпретирует данные опыта (из какого бы источника они ни исходили) и его интерпретация содержит в себе характеритики, которые невозможно целиком отнести к чувственным наблюдениям или восприятию,— это значит, что человек мыслит. Беда в том, что никому еще ни разу не посчастливилось наблюдать такого использования человеком данных опыта, которое не содержало бы моментов, выходящих за пределы непосредственного восприятия органами чувств. Отсюда следует, таким образом, что люди мыслят во всех случаях, когда оперируют данными опыта. Но, приняв такую точку зрения, мы сразу же оказываемся в безбрежном и бурном океане самых разнообразных проблем».

И, как это ни неприятно, нам ничего не остается, как погрузиться в этот океан.

НЕКОТОРЫЕ ПРИМЕРЫ ВЫХОДА ЗА ПРЕДЕЛЫ НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ ИНФОРМАЦИИ

Полезно начать наше изложение с нескольких довольно избитых примеров того, каким образом люди выходят за пределы полученной ими информации. Первый из них покажет нам простейший способ применения вывода. Он заключается в том, чтобы выявить определяющие признаки некоторой категории функционально эквивалентных объектов и при наличии этих признаков у нового встреченного примера заключить, относится ли этот пример к данной категории или нет. Первый вид выхода за пределы непосредственной информации есть, таким образом, выход за пределы чувственных данных, приводящий к оценке воспринятого объекта как представителя некоторой категории. Но значительно важнее, если новый объект отличается от встреченных ранее представителей данной категории по числу признаков, то есть если число признаков, которыми он располагает, больше, чем число признаков, общих с предметами данной категории. Судно в равной степени можно опознать и по струйке дыма на горизонте, и в трансатлантическом лайнере, возвышающемся в доке, и по легким штрихам рисунка. При наличии немногих определяющих свойств или признаков мы выходим за их пределы и делаем вывод о принадлежности предмета. В результате мы приходим к дальнейшему выводу о том, что предмет, отнесенный таким путем к какой-либо категории, обладает и прочими свойствами, вытекающими из его принадлежности к данной категории. На основании некоторых признаков, таких, как форма, размер и плотность, мы заключаем, что данный предмет — яблоко, следовательно, он съедобен, режется ножом, посредством определенных признаков данной категории связан с другими видами фруктов и т. д. Таким образом, акт отнесения некоторого воспринимаемого события к определенной категории других вещей представляет собой одну из наиболее простых форм выхода за пределы непосредственной информации.

Уильям Джемс [13] довольно живописно описал этот процесс, заметив, что познавательная деятельность начинается с того момента, как индивид способен воскликнуть: «Ага! Опять этот, как бишь его?!» Приспособительное значение этой способности к группировке па основе общего признака, без сомнения, огромно. Если бы на каждое событие нам приходилось реагировать особым образом и каждый раз заново учиться, что с ним делать и даже как его называть, то мы вскоре захлебнулись бы в бескрайном море нашего окружения. Ведь один только цветовой континуум насчитывает что-то около 7,5 миллиона различных оттенков. На практике же мы игнорируем эти различия и действуем, обходясь одним-двумя десятками цветовых категорий. Нет двух одинаковых людей, однако для классификации человеческих характеров мы обходимся какой-нибудь дюжиной типов. Категории эквивалентности или «понятия» являются наиболее обычным средством, которое используется при выходе за пределы непосредственно воспринимаемого сенсорного материала. Они представляют собой первый шаг к классификационному освоению среды.

Рассмотрим вторую форму выхода за пределы непосредственной информации, форму, связанную с усвоением избыточности данных, поступающих из нашего окружения. Я предъявляю слово П*ИХ*Л*Г*Я, и вы без всякого труда узнаете, что это слово ПСИХОЛОГИЯ. Или сошлемся на факт, обнаруженный Миллером, Хайзе и Лихтеном [19]: произнесенные слова на фоне сильного шума воспринимаются лучше, если они включены в осмысленный или высоковероятностный контекст, нежели если они предъявлены изолированно. В самом деле, пропущенное слово в предложении «Дуайт ... в настоящее время является президентом Соединенных Штатов» может совершенно потонуть в шуме и все же быть правильно распознано всяким, знакомым с затронутой темой. Оказалось также, что испытуемые в некоторых проведенных в последнее время экспериментах выделяют в списке Гофа в среднем около 30 слов, характерных для человека, обладающего хотя бы одним из трех качеств: интеллигентность, независимый характер, тактичность. Для каждой из этих характерных черт имеется по крайней мере 30 путей для выхода за пределы информации, основанной на знании нами вероятностей сочетания различных черт в характерах других людей. Изучив вероятностную природу окружающей среды, мы можем выходить за пределы непосредственно воспринимаемого свойства и предсказывать свойства, ему сопутствующие.

Сделаем следующий шаг и рассмотрим некоторые формальные основания процесса выхода за пределы непосредственной информации. Имея два утверждения А^>В и В>С, большинство людей без труда выходит за пределы воспринятого и делает вывод, что А^>С. Я предъявляю вам ряд чисел, в котором не хватает одного члена: 2. 4, 8, *, 32, 64. Как только вы заметите, что это последовательные степени числа 2 (или геометрическая прогрессия с показателем 2), вы тотчас же определите, что это недостающее число — 16. В одном эксперименте Брунера, Мандлера, О'Дауда и Валлаха [5] крысы научаются выбираться из Т-образного лабиринта путем, состоящим из следующих поворотов: ЛПЛП. При соответствующих условиях (к ним мы вернемся позднее) животное без труда меняет формулу пути на зеркальную — ПЛПЛ, если оно усваивает путь как один из примеров чередования правых и левых поворотов, а не как их определенную конкретную последовательность.

Довольно сложно сформулировать, что именно усваивает индивид, когда научается совершать описанные выше действия (будь то вывод по схеме силлогизма или простое чередование поворотов). В конечном счете дело сводится к усвоению определенных формальных схем, которые можно использовать или приспособить с целью организации доходящей до субъекта информации. Для обозначения способов обращения организма с информацией при данных условиях мы используем слово кодирование, откладывая подробное рассмотрение этого понятия на дальнейшее. Так, мы можем представить себе организм, способный осуществлять группировку множества объектов в эквивалентные классы, усваивать вероятностные соотношения между элементами, принадлежащими к разным классам, и оперировать этими классами, пользуясь некоторыми формальными системами кодирования.

Осуществляя выводы за пределами данных опыта, мы часто комбинируем формальные коды с вероятностными. Исследования, подобные работе Уилкинса [32], дают тому поучительные примеры. Оказывается, в частности, что типичной дедукцией из утверждения «все А суть B» служит утверждение «все В суть А» из утверждения же «некоторые А не суть В» выводом является обычно «некоторые В не суть А». Тем не менее ни один испытуемый никогда не согласится признать, что если все люди млекопитающие, то все млекопитающие — люди; или же что если некоторые люди — не преступники, то некоторые преступники — не люди. В общем, случается, что здравый смысл (результат индуктивного познания того, что есть что и что с чем связано в окружающей среде) часто позволяет исправлять ошибки, возникающие от недостаточно точного усвоения формальных методов выхода за пределы непосредственно данной информации. Короче говоря, возможны альтернативные способы выхода за пределы информации, иногда противоречащие друг другу, а иногда дающие одинаковые результаты.

И наконец, приведем еще один, последний пример, перед тем как обратиться к трудной задаче определения того, в чем состоит этот сложный способ использования информации. На этот раз мы представим себе некоего ученого, притом не вооруженного той или иной теорией, что, как мы знаем, редко случается с учеными, равно как и с юристами. Этот ученый исследует, скажем, действие здорового сна на человека, и однажды ему приходит в голову блестящая идея дать своим испытуемым полный отдых на пять-шесть дней, просто чтобы посмотреть, что из этого получится. Чтобы отдых был более полным, он укладывает испытуемых на мягкие постели, прикрывает им глаза полупрозрачными защитными очками с матовыми стеклами, убаюкивает их мягким однообразным шумом и вообще создает по возможности располагающую к отдыху обстановку. В конце этого срока он подвергает испытуемых проверке и с изумлением обнаруживает, что они не могут решить простейшей арифметической задачи, что они не в состоянии сосредоточиться, что константы восприятия у них снизились и так далее — согласно списку, приводимому в работе Бекстона, Херона и Скотта [3] и их сотрудников. (Заметим, что эти исследователи все же исходили из определенной гипотезы относительно сенсорной депривации, и хотя наш пример — вымысел, однако он полезен для нашего изложения, и возможно даже, что мы не слишком разойдемся в выводах с нашими коллегами из Канады.) На основании такого рода данных было бы малодушием не попытаться выйти за их пределы. Последнее, правда, требует некоторой теории, а теория, как известно, нечто такое, что мы изобретаем сами. Если это хорошая теория, то есть хорошая формальная или вероятностная кодирующая система, она должна позволить нам выйти за пределы имеющихся данных как перспективно, так и ретроспективно. Следуя этой системе в направлении ретроспекции, мы упорядочиваем данные, которые ранее казались никак не связанными друг с другом, и прежние опущенные детали теперь оказываются частями нового целого. Двигаясь же вперед, мы оказываемся в состоянии сформулировать новые гипотезы и предсказывать такие события, которые должны бы иметь место, но которые еще не засвидетельствованы в непосредственном опыте. Таким образом, если новая теоретическая кодирующая система отвечает природе рассматриваемых явлений, то в результате проведенного описания воспринимаемых фактов эти факты становятся ясными и очевидными. Мы привели ситуацию построения теории в качестве последнего примера описания процесса кодирования в основном потому, что в этом случае особенно ярко выступают некоторые моменты, которые легко просмотреть в более простых примерах, приведенных выше. Кодирование может включать в себя такую форму поведения, как изобретение, открытие, и все, что связано с построением кодирующих систем, мы обязаны принять во внимание. Ведь кодирующие системы могут быть полезны, а могут быть и бесполезны для человека, совершающего выход за пределы имеющейся информации. Позднее мы рассмотрим более подробно условия построения новых кодирующих систем и пути, обеспечивающие их адекватность.

О КОДИРУЮЩИХ СИСТЕМАХ

Кодирующую систему можно определить как неразрывное множество связанных друг с другом отвлеченных категорий. Именно так человек группирует и связывает информацию об окружающем его мире. Система эта непрерывно подвергается изменению и реорганизации. Схемы памяти, предложенные Бартлеттом, близки к нашим; ранняя работа Пиаже [21], посвященная представлениям детей о физической причинности, содержит, по существу, естественнонаучное описание кодирующей системы ребенка.

Следует ясно понимать, что кодирующая система, как я ее здесь определил, носит гипотетический характер. Она создана на основе предшествующих и последующих событий. Так, в эксперименте с крысами, о котором говорилось выше, я обучал животных следовать через лабиринт путем, отвечающим формуле ЛПЛП. Желая выяснить, каким способом подобное событие кодируется, я помещал животное в лабиринт, выход из которого обеспечивается путем ПЛПЛ. Обнаружилось, что обученная крыса ориентируется быстрее, чем необученная. Отсюда я заключил, что результат предварительного обучения (в лабиринте ЛПЛП) она закодировала просто как требование чередовать правые и левые повороты. Однако я продолжал опыты с тем. чтобы определить степень абстрактности данной кодирующей системы. Имелось ли в виду чередование вообще или только пространственное чередование? Для выяснения этого я построил лабиринт, у которого в каждой точке ветвления один из возможных путей обозначался черным, а другой — белым, так что путь к выходу определялся чередованием черных и белых ходов независимо от их правого или левого расположения. Если и на этот раз предварительно обученная крыса ориентировалась лучше необученной, я заключал, что при предварительном обучении чередование кодировалось не как пространственное, а как чередование вообще. На каждом этапе, разумеется, я привлекал для сравнения соответствующие контрольные группы. Замечу, что я пользовался при этом той же методикой, что и в случае, когда необходимо выяснить, правильно ли школьники усваивают алгебраические коды. Дети обучаются сложению, затем переходят к сложению чисел, которые раньше им складывать не приходилось. Следующий шаг — переход к абстрактным символам, в результате которого выясняется, приводит ли предъявление символов вроде а + а + а к ответу 3а. Мы продолжаем эксперимент, с тем чтобы выяснить, усвоил ли ребенок идею повторного сложения, которую мы предлагаем ему под названием «умножение». Одновременно мы изобретаем методику обучения, помогающую ему в построении обобщенного кодового обозначения, применимого ко всем величинам. Если это нам не удалось, мы говорим, что обучение ребенка было механическим или, пользуясь удачным выражением Вертгеймера [30], мы преподали ребенку «бессмысленный» способ решения задачи вместо «осмысленного*. Нас же в первую очередь интересует не бессмысленность пли осмысленность решения задач, а вопрос о том, усвоил ли ребенок родовое кодовое обозначение, которому мы его обучали, и может ли он им пользоваться.

Читатель, несомненно, заметит, что я привожу примеры так называемого переноса навыков. В действительности, однако, никакого переноса нет: просто организм обучается кодам более узкой или более широкой применим о с г и.

Позвольте мне привести несколько примеров использования парадигмы переноса для выяснения того, какая именно кодовая система усваивается. Преподаватель одной кембриджской школы В. Халл задался вопросом: связано ли обучение письму только с механическим запоминанием конкретных слов или же оно включает также усвоение общей кодовой системы записи английских слов, пользуясь которой ребенок может впоследствии восстановить написание того или иного слова. Он отобрал учеников пятого класса, плохо и хорошо успевающих в правописании, взяв в качестве испытуемых верхнюю и нижнюю четверти списка, расположенного в порядке оценок, полученных при проведении стандартного теста на усвоение навыков правописания. Затем этим детям предъявлялись на короткое время некие псевдослова, которые они должны были записать сразу же, как только убиралась очередная карточка. Некоторые из псевдослов были приближениями первого порядка к английскому языку, иначе говоря, это были случайные соединения букв с тем же распределением частот букв, что и в английском языке. Некоторые слова представляли собой приближения третьего и четвертого порядков, которые весьма близко передают вероятностную структуру английского языка и которые вполне могли бы фигурировать в словаре. Это слова вроде MOSSIANT, VERNALIT, POKERSON, ONETICUL, APHYSTER, построенные Миллером, Брунером и Постманом [18] в связи с другим экспериментом.

Возьмем случай пяти- и шестибуквенных псевдослов. Для слов первого порядка приближения, то есть случайных соединений букв, различие между детьми плохо и хорошо пишущими было невелико. Но для псевдослов высокого порядка приближения различие было весьма значительным: хорошо пишущие ученики проходили этот тест более успешно.

Обе группы учеников различаются тем, что именно они усваивают, обучаясь написанию английских слов. Одни запоминают слова почти механически, другие же усваивают обобщенную кодовую систему, основанную на вероятностях перехода, присущих буквенной последовательности английского языка. Аналогично Р. Харкот и я обследовали людей, владеющих итальянским, немецким, шведским, французским, голландским и английским языками, с целью определить их способности к воспроизведению предъявляемых им на короткое время случайных сочетаний букв (нулевое приближение к любому языку) и слов — приближений третьего порядка к каждому из этих языков. Как и следовало ожидать, различий в способности обращения со случайными соединениями не оказалось, в то время как обнаружились существенные различия (в пользу родного языка) при воспроизведении слов бессмысленных, по отвечающих требованиям вероятностной структуры данного языка. Читатель, несомненно, сразу же определит, к какому языку «принадлежит» каждое из следующих псевдослов: MAJ0LKKOR, KLOOK. GERLANCH, ОТЪ VANCHE, TRIANODE, FATTOLONI и т. д. Изучая любой язык, мы усваиваем некоторую кодовую систему, выходящую за пределы конкретных слов. Если прав Б. Уорф, эта кодовая система распространяется далеко за пределы тех положений, которые мы только что описали.

Подытожим сказанное. Мы считаем, что, когда человек выходит за пределы непосредственной информации, он делает это в силу своей способности уложить полученный материал в некоторую более обобщенную кодовую систему, из которой он, по существу, извлекает дополнительную информацию, содержащуюся либо в усвоенных сопряженных вероятностях, либо в усвоенных принципах соотнесения элементов. Большинство эффектов, относящихся к переносу навыков, можно с пользой для дела представить как разные случаи применения усвоенных кодовых систем к новым объектам. Положительный перенос — это случай, когда к новому набору событий применяется подходящая кодовая система; отрицательный случай представляет собой либо отсутствие такой системы, либо неудачную попытку применения неподходящей системы. Отсюда следует, что самое важное в исследовании процесса научения состоит в четком осознании того, что именно усваивает организм при научении. В этом и состоит познавательная проблема процесса научения.

Есть, пожалуй, еще одна особенность, усваиваемая организмом, приобретающим обобщенную информацию. На этом вопросе необходимо остановиться, хотя он и не находится в прямой связи с ходом нашего изложения, Когда организм овладел некоторой ситуацией, может показаться, что на ее основе в поисках информации он изменяет способы подхода к новым ситуациям. Так, крыса, уже побывавшая в лабиринте, даже попав в новую ситуацию научения, уже не мечется беспорядочно во все стороны. В одном эксперименте Гуднау и Петтигрю [9] испытуемые, усвоив одну из формул выигрыша определенной ситуации, подходят к задаче отыскания других выигрышных формул более систематически. Даже если они пытаются открыть формулу выигрыша в случайной серии удач, последовательность их выборов обнаруживает меньшую степень случайности. Интересно, что эта приобретенная регулярность дает им возможность отыскивать новые регулярности в формуле, приводящей к успеху в случае, когда они вводятся в эксперимент после длительной экспозиции со случайным порядком выигрышей. Даже если их стратегия направлена на выяснение того, не повторится ли вновь знакомая формула, регулярность этой стратегии позволяет открывать новые формулы.

Возникают три общие проблемы. Первая касается условий, при которых приобретаются эффективные и обобщенные кодовые системы. Чем достигается такое абстрактное усвоение последовательности ЛПЛП у крысы, при котором возможен почти автоматический переход к обратной последовательности ПЛПЛ? Что позволяет ребенку усвоить ряд 2, 4, 8, 16, 32 ... способом, допускающим свободный переход к ряду 3, 9, 27, 81 ... ? Этот неизвестный фактор мы будем называть «условия усвоения кода».

Вторую проблему можно обозначить как проблему творчества. Она имеет две стороны. Первая связана с той творческой деятельностью, которая необходима при построении высокообобщенных кодовых систем с широкой областью применения; овладев этими системами, индивид в дальнейшем сможет оперировать и даже выходить за пределы большей части информации, поступающей из окружающего мира, причем способом, который исследователь в состоянии предсказать. Другая сторона проблемы творчества состоит в выработке готовности к надлежащему использованию уже усвоенных кодовых систем. Много лет назад Джемс назвал это явление «электрическим чувством аналогии». Оно состоит в способности к интуитивной до-галке о характере объекта еще до того, как мы будем в состоянии определить его в качестве элемента более общего класса объектов, с которыми мы имели дело ранее. Убедившись, например, что законы статистической физики применимы и для анализа процессов передачи информации, мы совершим скачок от понятия энтропии, разработанного на рубеже XIX — XX вв. Больцманом, к современной теории связи, начало которой положил К. Шеннон [25]. Соединение понятая энтропии с проблемами передачи информации было поистине творческим актом в области научной аналогии, хотя оно и не потребовало создания никаких новых понятий» Таким образом, проблема творчества связана с нахождением эффективных кодовых систем, приложимых к непосредственной информации, а также со способностью к догадке, в каком случае применение данной системы уместно.

Третья, и последняя проблема, которую мы должны рассмотреть,— это проблема обучения. Это чисто практическая проблема. Она касается выбора наилучшей кодовой системы, то есть такой, которая позволяет описывать с ее помощью различные вещи, обеспечивая максимальные возможности для обобщения. Так, например, уравнение S=gt2/2 есть эффективная и высокообобщенная кодовая система для описания свободного падения тел; пользуясь этим кодом, мы имеем возможность выйти за пределы любой частной информации, касающейся падающего тела. Но как следует обучать какой-либо научной дисциплине, если мы хотим, чтобы, приобретая конкретные знания в этой области, учащиеся смогли эффективно выходить за их пределы путем логического вывода, строящегося на базе некоторой кодовой системы?

Ниже мы разберем эти проблемы по очереди.

УСЛОВИЯ УСВОЕНИЯ - КОДОВЫХ СИСТЕМ

Нас интересует, по существу, следующее: при каких условиях организм усваивает (кодирует) объекты столь обобщенным способом, что обеспечивает максимальную приложимость приобретенного знания к новым ситуациям?

Я позволю себе высказать предположение о четырех основных группах условий, которые могут быть существенны в этом случае:

1) отношение обучающегося к предмету, или установка;

2) наличие потребности;

3) степень овладения исходной областью знаний, из которой должна быть выведена более обобщенная кодовая система;

4) разнообразие тренировки.

Для психологов, интересующихся процессами научения, вечным источником недоразумений является то обстоятельство, что при соответствующих экспериментах результаты могут коренным образом меняться в зависимости от установки испытуемых. Мы будем проводить различие между научением случайным и намеренным (целенаправленным). В чем различие между этими двумя понятиями?

Возьмем в качестве примера эксперимент, типичный для исследований в области формирования понятий. Начиная с классической работы Халла [11], в большинстве таких экспериментов испытуемому предлагается запомнить соответствие между бессмысленными слогами и графическими изображениями — словами, цифрами или рисунками. Графемы разбиваются на два подмножества. Одно из них, характеризующееся некоторым общим признаком (о чем испытуемый не знает), имеет ярлык CIV, а другое — DAX. В задаче, поставленной таким образом, испытуемый должен усвоить, какому изображению соответствует какой ярлык. Поскольку задача состоит в запоминании ярлыков, испытуемый вовлекается в деятельность, которую нельзя назвать иначе как случайное формирование понятий. Интересный эксперимент Рида [23] показывает, что, когда испытуемые имеют подобную установку, они формируют понятия медленнее и запоминают их хуже, чем в случае, когда им прямо указывают истинную цель эксперимента: найти тот отличительный признак, в соответствии с которым одни изображения относятся к разряду CIV, а другие — к DAX. Обширная серия экспериментов, проведенных Брунером, Гуднау и Остином [4], показала с очевидностью, что попек определяющих признаков некоторого класса объектов — поиск обобщенного кода, посредством которого класс объектов может быть представлен как класс эквивалентности.— приводит к определенным стратегиям поведения или определенным установкам при обучении, не возникающим, если задача сводится к простому механическому запоминанию. Испытуемый научается таким способам анализа примеров, которые обеспечивают оптимальный сбор информации, что в конечном счете ведет к обнаружению определяющих признаков CIV и DAX. Однажды достигнув успеха на этом пути, испытуемый приобретает возможность без дополнительного обучения опознавать новые случаи, и. для того чтобы судить, встречался ли данный случай ранее, у него больше нет необходимости хранить в памяти все встреченные когда-либо примеры. Зная код, испытуемый в состоянии реконструировать тот факт, что все положительные примеры, которые были встречены, характеризуются определенными основными признаками 2.

Короче говоря, сама постановка задачи может подсказать испытуемому определенную установку: либо мыслить конкретно и запоминать механически, либо действовать на основании убеждения, что подлежащий усвоению материал есть некий принцип или общий (родовой) метод кодирования фактов. Инструктирование испытуемого является, если угодно, своего рода переключающим механизмом., или генератором, психологических установок, вводящим в действие различные способы кодирования и настраивающим организм на абстрагирующую деятельность такого рода и уровня, которые отвечают заданной ситуации.

Ясно, что основной источник инструктирования — это наша собственная история. Ведь жизнь в определенной профессиональной и общественной среде создает установки, ограничивающие способы нашего подхода к новому опыту. В человеке происходит, если угодно, формирование некоторой профессиональной установки в отношении способов кодирования событий. Математик, например, с годами приобретает все большую склонность кодировать события посредством определенных формальных кодов, составляющих его профессиональное вооружение. Своя особая установка имеется и у историка; психолог также не составляет в этом смысле исключения. Как показал в своих опытах Харлоу [10], некоторое подобие такой установки можно создать и у обезьяны: со временем она привыкает ко всем задачам на различение как к частным проявлениям принципа необычности.

К. Гольдштейн [8] особенно настойчиво подчеркивал, что типовую установку индивида при подходе к задачам различного рода можно определить только в рамках абстрактности и конкретности. Человек, склонный к конкретному подходу, видит в получаемой им информации и событиях их индивидуальную специфику и не стремится к обобщению усвоенного материала. Напротив, абстрактный подход означает, что индивид не только выходит за пределы непосредственно данного, но и попросту не способен иметь дело с каким-либо фактом, не сводя его к более обобщенным категориям. Пока мы не в состоянии четко определить, каким путем человек приходит к той или иной установке или как он сохраняет способность действовать на обоих уровнях. Существуют, однако, некоторые предположения, которые мы изложим в следующем разделе.

Итак, на способ и степень обобщенного кодирования вновь приобретенных знаний может временно влиять ситуационное инструктирование и более постоянным образом — характер нашего прошлого опыта. Подход человека к научению, будь то временный или постоянный, определяет в свою очередь, в какой степени он будет вооружен системами кодирования, которые можно применить к новым ситуациям и которые позволят ему выйти за их пределы.

В данной связи я хотел бы обратиться к давно известному закону Перкса — Додсона и высказать предположение, что степень обобщения кодовой системы, с помощью которой организуется вновь приобретенная информация, связана с наличием некоторого оптимального мотивационного состояния. Очень сильные и очень слабые стимулы способствуют, на мой взгляд, повышению конкретности познавательной деятельности; вместе с тем существует и некоторый средний уровень стимуляции, обусловливающий наиболее сильную склонность к обобщенному научению.

В качестве примера возьмем эксперимент Брунера, Мандлера, О'Дауда и Валлаха [5]. Сравним две группы подопытных животных. Каждая группа получала достаточную по условиям опыта тренировку для усвоения пути ЛПЛП; затем животным давалось 80 дополнительных проб научения. Единственное различие между обеими группами состояло в том. что одна начинала свое обучение после 36 часов голодания, а другая — после 12. Затем, когда животных перевели на научение по обратной форме ПЛПЛ, группа с .умеренной мотивацией показала положительный перенос: новый путь был усвоен гораздо быстрее, чем исходный. Группа же, испытавшая более продолжительное голодание, показала резко отрицательный перенос.

Такая разница в поведении групп подопытных животных при переносе навыка весьма показательна. Крысы с умеренным уровнем мотивации при перемене условий проявляют крайнюю растерянность. Когда эти в высшей степени натренированные животные обнаруживают, что знакомая дверца у первого поворота закрыта, они пятятся назад и иногда для обдумывания следующего шага им может понадобиться до 20 минут. Проявляя признаки растерянности, они испражняются и долгое время смотрят попеременно то на ту, то на другую дверцу. После такой задержки некоторые животные находят наконец нужную дверь, а затем без задержки преодолевают один за другим все повороты нового пути; в дальнейшем они следуют этим путем без ошибок. Некоторые же допускают ошибки, но в целом их научение проходит так же быстро.

Поведение крыс второй группы, при той же степени тренировки, но с более сильной мотивацией (36 часов голодания), совершенно иное. Обнаружив, что первая дверца закрыта, они сразу же минуют ее и проходят через другую, открытую. Но у каждого следующего поворота животное снова безуспешно пытается проникнуть в привычную левую дверцу. Некоторые животные настойчиво повторяли этот прием на протяжении многих проб, после чего обращались к иным формам систематической реакции — у них вырабатывался навык движения к одной и той же дверце, в отличие от простого чередования. В результате создается впечатление, что они сначала полностью теряют старый навык, а потом уже приобретают новый.

В поведении обеих групп имеется одна характерная черта, которая заслуживает особого внимания. Речь идет о количестве ориентировочных реакций, или сканирований, у крыс обеих групп. Как обнаружил Толмен [29], сильно мотивированные животные обнаруживали более слабую степень ориентировочной реакции, меньше терялись в точках выбора. В наших опытах крысы с 36-часовым голоданием также отличались в этом смысле от 12-часовых в период начального обучения. Разница в ориентировочных реакциях была особенно заметна на стадии первых проб после перемены условий, причем менее голодные крысы проявляли беспокойство преимущественно в первом узле лабиринта, где животное делало единственно правильный выбор, после чего весь остаток пути преодолевался легко.

Таким образом, представляется весьма вероятным, что если путь к цели усвоен в условиях высокой мотивации, то он усвоен, так сказать, как данный путь к данной цели, но отнюдь не закодирован как один из примеров некоторой более общей схемы или как такой-то путь к цели такого-то рода. В результате при возникновении новой ситуации у животного не оказывается обобщенной кодовой системы, которая позволила бы ему разумным образом выйти за пределы этой ситуации. Дело обстоит так, как если бы в экспериментах Вертгеймера по обучению геометрии [30] какой-то испытуемый усвоил способ вычисления площади конкретного параллелограмма, но не сумел обобщить свои знания в кодовую систему, на основании которой он приобрел бы возможность решать задачи о параллелограммах несколько иного размера, формы или положения.

От состояния повышенного напряжения, по-видимому, зависит также и степень способности индивида применять к новому материалу уже твердо усвоенные ранее кодовые системы, которые позволяют ему надлежащим путем выходить за пределы полученной информации. В качестве примера приведем эксперимент Постмана и Брунера [22] по восприятию в условиях повышенного напряжения. Исследовались две группы испытуемых. Вначале им предлагалось распознать некоторые короткие трехсловные предложения, предъявляемые тахистоскопически в обычных условиях лабораторного опыта. Затем «стрессовой» группе давалась непосильная задача перцептивного распознания (требовалось сообщить о деталях сложного изображения, экспонировавшегося в течение слишком краткого промежутка времени). Во время этого «стрессового» испытания члены группы подвергались безжалостным насмешкам экспериментатора, обвинявшего их в неумении работать и требовавшего максимальной отдачи сил. Другой группе давалась простая задача по оценке уровня освещенности того же самого изображения, предъявляемого с той же экспозицией. Кроме того, их никто не бранил. Затем обеим группам снова предъявлялись для распознания некоторые предложения. При этом у «нестрессовой» группы имело место явное повышение порога распознания предложений и слов, у «стрессовой» же группы никакого повышения порога не наблюдалось. Самым поразительным во второй части эксперимента было то, что «стрессовые» испытуемые в оценке полученной информации либо высказывали совершенно невероятные суждения о содержании предъявляемых им слов, либо оказывались неспособными вообще выделить какие бы то ни было слова в предъявляемом материале. Возвращаясь к выражению Джемса об «электрическом чувстве аналогии», можно было бы сказать, что психическая перегрузка либо непомерно увеличивает, либо непомерно уменьшает сопротивление в цепи. Необходимо отметить при этом, что «стрессовые» испытуемые не придерживались постоянно одного состояния, но, по-видимому, колебались между ними, переходя из одного состояния в другое.

В связи с вопросом об усвоении кода или переносе усвоенного кода на новую ситуацию необходимо отметить одну интересную особенность в экспериментах Харлоу по научению [10], которой, как правило, не уделяется должного внимания. В типичном эксперименте такого рода животное тренируют в выборе нестандартного элемента из множества раздражителей, и в результате такой тренировки в различных условиях оно становится способным к подобному выбору независимо от характера раздражителя: из нескольких форм, цветов, конструкций и т. п. оно всегда выбирает нестандартные. Эти эксперименты проводятся с животными со слабой мотивацией. Перед экспериментом их хорошо кормят, тогда как применяемое вознаграждение состоит всего лишь из половины или даже четверти ореха. Таким образом, можно сказать, что единственным побуждением, руководящим ими, является, так сказать, интерес к делу, который так удачно применил Харлоу в своей последней работе. Подобные режимы слабой мотивации следовало бы использовать чаще. Существенно, однако, что животные с более высокой мотивацией не поддаются столь изящному методу на учения. Сильно проголодавшаяся обезьяна может вовсе не сформировать такую установку на научение. И здесь обобщенное кодирование" блокируется в силу того, что подлежащая усвоению информация находится в слишком тесной связи с наличным (текущим) напряжением потребности.

В заключение этого раздела, посвященного роли потребности в усвоении и использовании кодовых систем, я хотел бы повторить одно серьезное предостережение, сделанное, в частности, Дж. Клейном [15]. Нельзя судить о познавательных или поведенческих результатах напряжения потребности, не принимая в расчет того, как и насколько данный организм умеет их контролировать. Результатом обучения животного регуляции своих потребностей является формирование в его поведении некоторых комплексов, которые Клейн назвал «обобщенными регуляторными системами». В определенном смысле мы имеем в виду наличие таких систем в поведении крыс и обезьян, когда говорим о приспособлении организма к условиям момента под влиянием сильной потребности при игнорировании более общей значимости усваиваемого материала. Естественно, что у некоторых высших организмов дело не всегда может обстоять именно таким образом.

Степень овладения материалом и ее зависимость от обобщенного кодирования

Начнем опять с крыс, вечных невольных тружеников в нашем деле. С. Рид [24] сообщает, что животные с избыточной тренировкой на различение черного и белого, где черный цвет являлся положительным раздражителем, легче осуществляют перепое навыка на различение черного и белого с белым положительным раздражителем, нежели животные, тренированные просто на изолированное узнавание цвета с соответствующим переучиванием. В исследовании Брунера, Мандлера. О'Дауда и Валлаха [5] использовались три группы животных с 12-часовым и три группы с 36-часовым голоданием. Группы с высокой и низкой мотивацией объединялись в пары в соответствии с объемом предварительной тренировки. Одна пара групп предварительно тренировалась на усвоение пути ЛПЛП, и по достижении заданной степени овладения навыком тренировка прекращалась. Другой паре было дано 20 дополнительных проб после достижения критерия усвоения. Третья пара получила SO избыточных проб. Основной задачей эксперимента было выяснить связь между уровнем побуждения и объемом избыточной тренировки. Для групп с 12-часовым голоданием выяснилось, что чем больше избыточной тренировки, тем успешнее перенос навыка на обратную формулу пути. Однако лишь у групп с наибольшим объемом избыточной тренировки обнаружился положительный перенос. Что же касается групп с сильной мотивацией, то у них наблюдалась почти одинаковая степень отрицательного переноса. В качестве предварительного вывода можно заключить, что избыточная тренировка л овладение навыком способствуют обобщенному кодированию при условии, что мотивация не слишком сильна.

Здесь мы оказываемся в самом центре целой группы противоречий, ибо здравый смысл и опыт психологов резко расходятся по вопросу о значении практики и тренировки. «Практика совершенствует» — гласит известная пословица, являющаяся также излюбленным принципом почти всех теорий научения S-+R. Однако неясно, что именно совершенствует практика. Никто не станет отрицать, что, практикуясь, человек совершенствуется; споры же идут о том, достигается ли совершенство за пределами практики. Позиция большинства сторонников концепции S-+R состоит в том, что практика не совершенствует ничего, кроме самой данной деятельности, и что перенос навыка на другую форму деятельности зависит от того, содержатся ли в последних элементы, общие с исходной задачей. Мы не станем обсуждать вопрос о том, какие значения можно придавать слову «общий» в выражении «общие элементы», ибо подобное исследование, очевидно, было бы весьма безнадежной попыткой. Даже в давней монографии Торндайка [28] утверждалось, что единственная форма общности элементов двух задач состоит в том, что их можно решить одним и тем же способом.

Так или иначе — возвращаясь к нашей теме,— существует иная школа, считающая, что понимание сути дела важнее механического обучения как при решении конкретной задачи, так и в смысле применения результатов обобщения научения к другим ситуациям. С этой позицией связаны имена Вертгеймера [30], Катоны [14]. Дункера [7] и Кёлера [16]. Что же касается современных пословиц, то работники одной из американских промышленных фирм придумали такой лозунг: «Думай!» Эта прогрессивная школа, и ее приверженцы и явились, по-видимому, главными носителями этого лозунга на практике.

На мой взгляд, все это псевдопроблема. Характер и влияние тренировки и избыточной тренировки определяются усваиваемым материалом. Кроме того, нельзя говорить об упражнении, не указав при этом характера установки и условий побуждения, при которых упражнения осуществляются. Мы не можем говорить о практике или тренировке индивида так, как будто они предписываются плохо сконструированному черному ящику.

Прежде всего о характере усваиваемого материала. Возьмем пример Катоны — ряд цифр 58121519222629. Число необходимых упражнений для его запоминания зависит от способа кодирования. Если испытуемым удастся сгруппировать цифры как 5—8—12—15—19—22—26—29, то есть как ряд, начинающийся с числа 5, каждый последующий член которого образуется прибавлением к предыдущему попеременно чисел 3 и 4, то им останется лишь запомнить эту кодовую систему. Создание этой системы требует меньше упражнений, и упражнения эти иного рода, чем попытка механического запоминания. Как прекрасно сказал Джордж Миллер в работе о системах перекодирования [17]: «допустим, мы хотим знать, какое расстояние пролетает свободно падающее тело за данное число секунд. Один из способов решения этой задачи — провести измерения, свести результаты в таблицу и затем заполнить эту таблицу... Этот способ крайне непродуктивен, поскольку мы запоминаем каждое число в отдельности, вне зависимости от его связи с остальными числами... Все эти изменения можно перекодировать в форме простого правила, гласящего, что расстояние, пролетаемое за t секунд, равно gt2/2, значение g — около 32. Все. что нам нужно запомнить,— это Ы-. Имея в памяти эту простую формулу, мы сохраняем тем самым все результаты измерений» (стр. 234).

И в этом случае лучше упражняться в запоминании формулы и значения g, чем зубрить таблицу измерений, из которой она извлечена.

Сказанное, однако, еще не является прямым ответом на вопрос. Ибо если мы заранее не знаем надлежащего способа кодирования, то каков наилучший путь, приводящий к открытию этого способа? В нашем эксперименте (как и в эксперименте Стерлинга Рида) крысам пришлось множество раз иметь дело с задачей, прежде чем они в самом общем виде приобрели навык ее решения. По-видимому, во многих случаях необходим некоторый предварительный этап закрепления навыка на более простом уровне кодирования как условия его последующего обобщенного перекодирования. Первое исследование по усвоению кодов (работа Брайана и Хартера [6] по научению телеграфному коду) может быть продолжено во многих последующих работах. Ведь мы научаемся кодировать сообщения вначале на уровне букв, затем слов и, наконец, предложений; последующие методы перегруппировки и перекодирования зависят от предварительного овладения менее общими методами кодирования. Ограниченный объем оперативной памяти заставляет нас на первых порах иметь дело с точками и тире, обозначающими отдельные буквы. Затем постепенно, когда комбинация точек и тире некоторой буквы приобретает обобщенные свойства, то есть может быть отнесена к категории целого, ее можно группировать с другими целостными комбинациями точек и тире, составляя слова. Когда слова приобретают способность кодироваться как целое, мы переходим к предложениям. Так обстоит дело и у крыс: они должны овладеть серией регулярных поворотов, прежде чем станет возможной реорганизация или перекодирование навыка с помощью принципа простых чередований.

Таким образом, вопрос овладения навыком сводится к следующему. Нередко оказывается невозможным привести навык к обобщенной форме до тех пор, пока организм не овладеет спецификой ситуации настолько, чтобы допустить регулярности низшего порядка, которые затем можно перекомбинировать в более общие кодовые системы высшего порядка. Коль скоро выработана система перекодирования, позволяющая сжать информацию в более обобщенные коды, проблема овладения навыками скорее сводится к овладению системой перекодирования, чем к запоминанию исходной совокупности фактов. Кроме того, характер практики не определяется простым числом повторений до и после овладения решением какой-то конкретной задачи. Скорее, следует указать условия, при которых осуществляется практика, будь то намерение найти какую-либо обобщенную кодовую систему или же просто стремление к механическому усвоению навыка. Наконец, необходимо определить также уровень, при котором организм упражняется в решении задачи. Практика при высоком уровне мотивации не может привести к обобщенному усвоению решений, а при низком — может позволить сделать это.

Разнообразие тренировки

Интуиция подсказывает нам, что для лучшего понимания теоремы Пифагора следует продемонстрировать ее на примере нескольких прямоугольных треугольников различного вида и таким же образом показать, что для косоугольных треугольников она не применима. Подобным же образом мы догадываемся на основе интуиции, что, для того чтобы заставить обезьян решить нестандартные проблемы, предложенные Харлоу, полезно и даже необходимо тренировать их в выборе нестандартного элемента в совокупности различных предметов. Точно так же, играя с детьми в слова, мы предъявляем им несколько примеров слова собака и несколько примеров слова кошка с тем, чтобы показать, что в выражениях языкового кода «собака» и «кошка» различаются. На информационной важности разнообразия примеров в процессе формирования понятий я уже останавливался подробно в другом месте, поэтому здесь мне хотелось бы только рассмотреть некоторые практические следствия этого положения.

Процесс нахождения обобщенного характера данной ситуации, облегчающий подход ко всем подобным ситуациям, которые возникают в дальнейшем, и позволяющий находить их решения без утомительных поисков способов усвоения заново каждой ситуации, основан, по существу, на способности к выделению определяющих признаков того класса событий, к которому данная ситуация относится. В экспериментах по формированию понятий, например когда испытуемый пытается выяснить, на основании какого признака определенные карточки становятся положительными, в то время как другие — отрицательными, его задача, по существу, сводится к тому, чтобы определить, какие комбинации отличительных признаков имеют место в положительных примерах и отсутствуют в отрицательных. Вероятно, проблему различия человек представляет себе по старой пословице: «Рыбы находят воду последними», ведь недаром люди открыли атмосферу сравнительно недавно. До тех пор пока человек сам не подвергнется действию определенных изменений, он, собственно, не имеет стимулов для обобщений. К. Левин очень метко выразился, сказав, что лучшим способом понять природу социального процесса является попытка его изменить, ибо только перед лицом изменяющихся событий мы можем, получить информацию, необходимую для выделения абстрактных свойств.

Отсюда, следовательно, простой, хотя и неожиданный вывод. Если мы желаем понять условия обобщенного научения, методика большинства исследований по научению должна быть решительно изменена. В настоящее время имеет место тенденция к исследованию быстроты усвоения новых навыков, да еще, пожалуй, условия их угасания. Проведя испытуемых через эти этапы эксперимента, мы либо отпускаем их, либо, если это животные, избавляемся от них. Исключение, разумеется, составляет клиническая практика, но даже здесь исследование научения и познания носит характер единовременного среза. Мы привыкли говорить о крысах, хорошо ориентирующихся в лабиринте, и людях, хорошо выполняющих тесты, испытывая при этом некоторую неловкость. Дело в том, что, как указывали Бич и Джейнис [2], для низших организмов разносторонняя тренировка на ранних этапах развития является, по-видимому, одним из условий разумного поведения в зрелом возрасте. Если мы хотим действительно изучить условия обобщенного научения с помощью предложенной мною парадигмы переноса навыка, нам следует наблюдать испытуемых гораздо более длительное время и предлагать им для решения гораздо более разнообразные задачи, чем мы это делали раньше.

ИЗОБРЕТЕНИЕ ИЛИ СОЗДАНИЕ КОДОВЫХ СИСТЕМ

За последние полвека мы явились свидетелями глубокого переворота в теории науки, унаследованной от ньютоновских времен. Ньютон понимал задачу ученого как путешествие по морю открытий в поисках островов истины. Эта концепция, по существу, принадлежит Бэкону. Ньютон мыслил свои «Начала» не как теоретическую систему, а как описание открытий, сделанных в природе. Подобным образом его «Оптика» была исследованием тайн света. Не удивительно поэтому, что некий Эдварде проповедовал своим прихожанам в Массачусетсе, что открытие Ньютоном спектрального состава белого света есть пример того, что бог дал человеку достаточные способности для проникновения в глубочайшие тайны творения. Дух открытий и натуралистического реализма в известной степени и сейчас преобладает среди значительной части неспециалистов-любителей.

Что касается современной науки, то она настроена более номиналистически. Ученый строит формальные модели или теории, которые имеют предсказующую ценность, позволяющую ему выходить за пределы непосредственной информации. Допустим, мы имеем дело с определенными совокупностями наблюдений, которые мы стараемся уложить в некоторую теорию. Если эта теория неспособна вывести нас за пределы наших наблюдений, то есть если она не обладает избыточной ценностью, которой, собственно говоря, и следует требовать от всякой теории, значит, наша теория тривиальна. Вселенная — это множество перспектив, построенных учеными для того, чтобы понять — и по мере возможности сделать предсказуемыми — совокупности наблюдений. Всякий, кто знаком с «Описанием мира Резерфорда» по лекциям Р. Оппенгеймера [20] или рассказом М. Вертгеймера [30] о его беседах с Эйнштейном по поводу специальной и общей теории относительности, не может не поразиться, насколько в современной теоретической физике господствуют представления о конструктивном и существенно субъективном характере научной деятельности.

Деятельность по построению формальных моделей и теоретических конструктов является прототипом того, что мы имеем в виду пол созданием обобщенных кодовых систем, которые позволяют индивиду выходить за пределы данных непосредственного опыта и переходить к новым и подчас плодотворным предсказаниям.

Рассмотрим творческую деятельность индивида, связанную с созданием теории для решения некоторой проблемы. Используем ситуацию, подобную эксперименту Дункера. Допустим, у нас имеется рентгеновский аппарат,, способный разрушать опухоли в теле человека. Однако доза излучения, необходимая для разрушения опухоли, вместе с тем достаточна для того, чтобы повредить здоровые ткани, сквозь которые проходят рентгеновские лучи. Как решить эту проблему? Допустим, что субъект, решающий ее, не прошел обычного курса обучения в соответствующем медицинском учреждении.

Но мы предположим (и это предположение, как мы увидим в дальнейшем, не является чересчур смелым), что наш субъект располагает опытом, содержащим элементы, жз которых может быть построено решение этой проблемы. Ребенок, например, понимает, что если доска слишком тонка, чтобы по ней можно было перейти через канаву двум детям одновременно, то есть возможность перейти ее по очереди или же вместо одной доски положить две. Это знание крайне важно; тем не менее оно не является теорией, ибо, располагая им, вы не имеете возможности решить проблему, так же как создать подходящую кодовую систему.

Допустим теперь, что наш индивид (неважно каким путем) пришел к решению проблемы, направив два пучка рентгеновских лучей, каждый из которых имеет дозу ниже летальной, на опухоль с разных сторон, под определенным углом друг к другу. Это решение, хотя и отвечает данной конкретной задаче, все же еще не теория, поскольку в действительности остается неясным, что же построено или создано нового. То, что мы считаем теорией, или моделью, пли обобщенной кодовой системой, должно содержать существенные признаки описанной ситуации и в то же время давать абстрактное описание идеального случая. Оно должно быть в такой же степени бессодержательным, как бессодержательна геометрия, отвлекающаяся от конкретных деталей. Именно эта операция устранения конкретного содержания и является, на мой взгляд, тем творческим шагом, который определяет создание или построение кодовой системы. Эта же операция необходима в случае обобщенного усвоения некоторого учебного материала. В этом смысле то, что мы назвали обобщенным научением, и то, что названо построением обобщенной кодовой системы, различается лишь в степени.

Продолжим, однако, начатую историю. Наш рентгенолог-самоучка рассуждает следующим образом: должна существовать какая-то взаимосвязь между энергией излучения, средой и точкой облучения в среде. В каждой среде имеется некоторая совокупность путей к точке облучения, и каждый путь имеет некоторую пропускную способность. Количество путей, необходимых для одновременной передачи данной энергии к данной точке, равно величине энергии, деленной на пропускную способность одного среднего пути. Исходя из сказанного, мы можем заключить, что наш субъект выработал теорию, ибо в определенной степени освободил проблему от ее конкретного содержания.

Задаваясь вопросом, что именно приводит к такой операции освобождения (или абстракции, если читатель предпочитает более привычный термин), мы вынуждены строить ответ путем описания условий, препятствующих этой операции. Что же препятствует построению теории? Осмеливаюсь утверждать, что условия, препятствующие построению теории, те же, что и условия, мешающие обобщенному научению, иначе говоря, это условия усвоения кода, описанные в предыдущем разделе. Ибо обобщенное научение, абстрагирование и освобождение от конкретного содержания — это, по-моему, одно и то же. Посмотрим теперь на создание или усвоение обобщенных кодовых систем еще с одной стороны — со стороны комбинаторной деятельности, которая дает нам возможность применения абстрагированных, или освобожденных от конкретного содержания, кодов. Возьмем только что сформулированную теорию, связывающую энергию излучения, параметры среды, координаты точки облучения и пропускные способности путей. Теперь мы приобрели возможность комбинировать эту формализованную систему с другими формализованными системами с целью получения новых предсказаний. Наш герой, например, может осуществить соединение своей теории со столь же абстрактными формулировками аналитической геометрии. Количество путей, пролегающих в среде и сходящихся в замкнутой области облучения, бесконечно. Следовательно, совокупная пропускная способность среды в целом бесконечна, п. вообще говоря, количество энергии (лучевой пли какой угодно), которая может быть доставлена в точку назначения, бесконечно. Таким образом, мы можем выйти за пределы заданных условий и высказать гипотезу, что если удастся преодолеть все технические трудности, то количество энергии, необходимой для прохождения через данную среду, может быть сколь угодно большим.

Мне представляется, что главный момент в творческой деятельности выходит за пределы создания абстрагированных кодовых систем и состоит в соединении различных систем в новую, более общую систему, позволяющую делать новые предсказания. Именно поэтому, вероятно, прогресс в науке происходит, согласно образному выражению Уайтхеда, на стыке различных областей. Исследований такого рода комбинаторного творчества мы, по существу, не имеем. Как, к примеру, психофизиологи соединяют кодовые системы биологии и психологии? Каким образом биофизики открывают новые перспективы путем комбинации составляющих эту науку дисциплин? II мы имеем возможность это выяснить.

ПРОБЛЕМА ОБУЧЕНИЯ

Сказанное влечет за собой, очевидно, выводы для педагогической практики, и в заключение мы хотели бы рассмотреть один из ее методов. Как следует преподавать тот или иной учебный предмет? Если этот предмет геометрия, ответ вполне ясен: мы преподаем учащимся в виде аксиом и теорем формальную кодовую систему, максимизирующую их способности выхода за пределы данной информации в любой задаче, которая может им встретиться. Всякая геометрическая задача — это попросту утверждение, содержащее неизвестное. Мы говорим: «Имеется трехсторонняя фигура, у которой одна сторона равна х, другая — y, а угол между ними составляет z градусов. Требуется определить два других угла, длину третьей стороны и площадь треугольника». Короче, учащиеся должны выйти за пределы предложенных данных. Практически мы знаем, что, зная формальную кодовую систему, они наверняка сумеют решить эту задачу.

А как, например, рассказать об истории какого-либо народа или, скажем, о культуре индейцев навахо? Я лично считаю, что в данном случае нужно исходить из того же самого критерия, который применяется в геометрии. Лучшим описанием истории народа будет такая совокупность высказываний, которая позволит учащемуся выйти за пределы данной ему информации. Это и есть, если угодно, подлинная история народа, то есть информация, делающая всякую другую информацию по возможности избыточной и предсказуемой. То же относится и к описанию культуры навахо: минимальный набор утверждений, обеспечивающий для учащегося, уже знакомого с этими исходными утверждениями, воссоздание максимального числа неизвестных фактов.

Я позволю себе предложить следующий критерий адекватности любого набора дидактических высказываний: будучи усвоены, они должны обеспечить максимум реконструкции материала, еще неизвестного учащемуся. Мортон Уайт [31] так весьма убедительно высказывается по этому поводу:

«Для начала следует заметить, что историческая наука располагает некоторыми истинными утверждениями относительно всего хода развития(... того или иного) из своих объектов. Истинные утверждения о будущем данного объекта составляют такую же часть его истории, как и истинные утверждения о его давнем прошлом. Необходимо иметь в виду, что некоторые из этих утверждений находятся между собой в причинно-следственной связи, тогда как другие — нет... Следующее, что необходимо отметить, состоит в том, что есть два сорта историков, то есть два типа исследователей, которые хотят приблизиться к полной истине о данном объекте. Первые видят свою задачу в том, чтобы в данный момент собрать максимально возможное количество истинных утверждений, чтобы таким путем приблизиться к идеалу историка. Этот путь напоминает попытку достичь бесконечного... Но есть и более разборчивые историки, которые считают, что некоторые утверждения важнее других с точки зрения истории, и не потому, что они удовлетворяют некоторой моральной оценке, а потому, что в большей мере способствуют достижению целей исторической науки, как они сформулированы выше. Историки первого типа близоруки. Они стремятся собрать все. что можно, исходя из теории, что существует некий надежный метод приближения к полной истине. Им невдомек, что, отбирая факты по их видимому причинно-следственному значению, мы в большей мере способны приобрести знания о прошлом и будущем данного объекта» (стр. 718—719).

Далее Уайт переходит к сравнению критерия «причинно-следственной порождающей силы» в исторической науке с аналогичным критерием «дедуктивной порождающей силы» в логике, отмечая, что «обе попытки достичь краткости описания... обусловлены стремлением к экономии мысли». В более широком смысле эта экономия есть предсказующая экономия, то есть желание обеспечить возможность выхода за пределы данной информации с тем, чтобы предсказать новые ситуации.

Я позволю себе высказать убеждение, что лишь сообщение учащимся утверждений, «убедительных в причинно-следственном отношении», сделает возможным вести образование на основе широкого диапазона человеческих знаний. Общее образование должно стремиться стать обобщенным образованием, тренирующим способность выхода за пределы полученной информации, обеспечивая правдоподобное предсказание новых событий.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все высказанное представляет собой программное обсуждение условий, позволяющих выходить за пределы непосредственно данной информации или, как сказал Бартлетт [1], выходить за пределы опыта, заполнять пробелы, экстраполировать. Мы поставили данную проблему, связав ее с усвоением кодовых систем, применимых за пределами той ситуации, в которой они усвоены. Наше утверждение, по существу, сводится к необходимости обратить внимание на условия, которые максимально повышают возможность переносить приобретенные знания на новые ситуации. С этой целью мы стремились побудить психологов к более внимательному исследованию процессов, происходящих при обобщенном научении, а именно условий мотивации, необходимой практики, характера установки, рассчитанной на оптимально обобщенное усвоение материала. Быстрота приобретения и угасания навыков занимала нас на протяжении целого поколения. Надо полагать, со вступлением нового поколения на историческую арену мы можем позволить себе более прямое обращение к практическим условиям научения. Мы должны спросить себя: если решение некоторой задачи усвоено, то обеспечивает ли это усвоение успешное решение других задач без дополнительного обучения? В тот день, когда такой перелом наступит, мы перейдем от психологии научения к психологии решения задач.

Источник: Дж. Брунер. За пределами непосредственной информации  www.psychology-online.net